Почему же одна часть зрительной системы имеет память, а другая — нет? Возможно, секрет в том, что первая — система «что» — задействована в выборе вариантов, основанных на перцептивных репрезентациях, а выбор требует времени. Система «как», с другой стороны, занята обработкой информации в режиме реального времени; это замкнутый контур, подобный термостату в вашем доме. Она не нуждается в памяти, ибо не участвует в принятии реальных решений. Таким образом, сама по себе отправка письма не требует памяти, тогда как выбор того, какое письмо отправить и куда, без памяти невозможен.
Эту идею можно экспериментально проверить на Дайен и других пациентах с аналогичными нарушениями. Если смоделировать ситуацию, в которой они будут вынуждены сделать выбор, система зомби (все еще интактная) выйдет из строя. Например, если вы попросите Дайен отправить письмо и покажете ей две щели (одну вертикальную, одну горизонтальную), она потерпит фиаско: зомби просто не сможет выбрать, куда просунуть конверт. В самом деле, идея бессознательного зомби, делающего выбор, кажется оксюморонной, ибо разве само существование свободной воли не подразумевает сознание?
Подведем итоги: чтобы квалиа существовали, вам нужны, с одной стороны, потенциально бесконечные импликации (бананы, желтуха, зубы), а с другой — стабильная, конечная и неизменная репрезентация в краткосрочной памяти, которая будет служить своеобразной отправной точкой (желтый). Но если отправную точку можно изменить, репрезентация лишится ярких квалиа. Хороший пример — способность «видеть» кошку под диваном или воображать, будто на стуле сидит обезьяна. И кошка, и обезьяна не имеют сильных квалиа, и к лучшему, ибо в противном случае вы бы путали их с реальными объектами и едва ли смогли бы выжить, учитывая, как структурирована ваша когнитивная система. Я повторю то, что сказал Шекспир: нельзя «утолить жгучий голод, воображая пиршественный стол». Очень повезло, иначе бы вы не ели; вы бы просто генерировали квалиа, связанные с насыщением, в голове. В том же духе любое существо, которое просто воображает оргазмы, вряд ли передаст свои гены следующему поколению.
Почему эти слабые, внутренне сгенерированные образы (кошка под кроватью, обезьяна на стуле) или убеждения, если уж на то пошло, не имеют выраженных квалиа? Представьте, каким запутанным был бы мир, если бы они их имели. Реальные факты обладают яркими, субъективными квалиа, ибо они управляют вашими решениями, а колебания — непозволительная роскошь. Убеждения и внутренние образы, напротив, не должны содержать квалиа, поскольку вы по определению можете их изменить и отозвать. Увидев торчащий из-под стола кошачий хвост, вы полагаете — и можете вообразить, — что там сидит кошка. С другой стороны, под столом вполне может оказаться свинья с трансплантированным кошачьим хвостом. Не стоит сбрасывать со счетов эту гипотезу, какой бы дикой она ни была, ибо время от времени именно такие, абсолютно невероятные предположения и оказываются истинными.
Каково же функциональное или вычислительное преимущество непреложности квалиа? Один из ответов — стабильность. Если вы постоянно будете менять свое мнение о квалиа, количество потенциальных результатов (или «выходов») приблизится к бесконечности, а значит, все ограничения, которые раньше сдерживали ваше поведение, исчезнут. В какой-то момент вам нужно сказать «вот оно!» и установить на нем флажок; именно такой флажок мы и называем квалиа. Система восприятия рассуждает примерно так: учитывая имеющуюся информацию, 90 процентов, что это желтый (или собака, или боль, или что-то еще), поэтому, чисто теоретически, я буду считать, что это и есть желтый и действовать соответственно. Если я буду продолжать сомневаться («а может, оно не желтое?»), я не смогу сделать следующий шаг — выбрать оптимальную программу действий или направление мыслей. Другими словами, если я буду относиться к результатам восприятия как к мнениям, я ничего не увижу (и погрязну в нерешительности). Выходит, квалиа неизменны, дабы исключить колебания и придать твердость нашим решениям[148]. А это, в свою очередь, зависит от того, какие конкретно нейроны активны и на какие структуры они проецируют свои сигналы.
Когда я вижу кошачий хвост, который торчит из-под стола, я «догадываюсь» или «знаю», что под столом находится кошка, предположительно прикрепленная к хвосту. Однако буквально я вижу только хвост, а не целую кошку. Возникает вопрос: видеть и знать — качественное различие между перцепцией и концепцией — совершенно разные действия, опосредованные разными типами нейронных цепей, или между ними существует некая серая область? Вернемся к слепому пятну в моем глазу — зоне, в которой я ничего не вижу. Как мы убедились в главе 5, обсуждая синдром Шарля Бонне, есть еще один вид слепого пятна — огромная область за моей головой, — где я тоже ничего не вижу (хотя ученые обычно не используют термин «слепое пятно» для этой зоны). Разумеется, обычно вы не ощущаете этот гигантский провал, а потому у вас может возникнуть соблазн заключить, что в каком-то смысле вы заполняете пробел сзади точно так же, как и слепое пятно впереди. Но вы этого не делаете. Вы не можете. Никакой зрительной репрезентации, соответствующей области за вашей головой, в мозге нет. Вы заполняете ее только в тривиальном смысле: если вы стоите в ванной с обоями перед вами, логично предположить, что обои поклеены и на противоположной стене. Впрочем, даже если вы полагаете, что за вашей спиной есть обои, вы не видите их. Другими словами, такой тип «заполнения» является чисто метафорическим и не отвечает нашему критерию непреложности. В случае «настоящего» слепого пятна, как мы видели ранее, вы не можете изменить свое мнение о заполненном участке. В отношении области за вашей головой, напротив, вы можете сказать: «По всей вероятности, там обои, но кто знает, может, там слон».
Получается, заполнение слепого пятна принципиально отличается от неспособности заметить пробел за головой. Но вопрос остается: различие между тем, что происходит сзади, и слепым пятном спереди качественное или количественное? Грань между «заполнением» (например, в слепом пятне) и простой догадкой (касательно вещей, которые могут оказаться за вашей головой) абсолютно произвольная или нет? Чтобы ответить на этот вопрос, проведем еще один мысленный эксперимент. Представьте, что в ходе дальнейшей эволюции наши глаза мигрируют к вискам, сохраняя бинокулярное зрение. Допустим, что в результате такой миграции размеры двух слепых пятен (сзади и спереди) оказались идентичны. В этом случае завершение объектов, попадающих на слепое пятно за вашей головой, будет истинным или концептуальным? Иными словами, на что оно больше похоже: на заполнение естественного слепого пятна в глазу или на догадки касательно обоев за спиной? Лично я думаю, что существует некая определенная точка, в которой образы становятся неизменны, а мозг начинает создавать (или даже воссоздавать) устойчивые перцептивные репрезентации, которые отправляются обратно в низшие зрительные центры. В этой точке слепая область сзади функционально эквивалентна нормальному слепому пятну спереди. Затем мозг внезапно переключается на другой способ представления информации и вместо нейронов в мыслящих областях, которые позволяют генерировать обоснованные, но поддающиеся изменению догадки, начинает использовать нейроны в сенсорных областях, сигналы которых сомнению не подлежат.
Таким образом, даже если завершение естественного слепого пятна и завершение области за вашей головой можно логически рассматривать как две крайности одного континуума, эволюция сочла нужным их разделить. В случае естественного слепого пятна в глазу вероятность того, что там скрывается нечто значительное, достаточно мала; фактически мы можем сказать, что она равна нулю. Однако в случае слепой области за головой шансы на то, что там находится нечто важное (например, грабитель с пистолетом) достаточно высоки, а значит, безоговорочно заполнять эту область обоями или любым другим узором, который находится у вас перед глазами, не только не разумно, но и крайне опасно.
До сих пор мы говорили о трех законах квалиа — трех логических критериях, позволяющих определить степень сознательности системы, — и рассмотрели их на примерах слепого пятна и неврологических нарушений. Но насколько этот принцип универсален? Можно ли его применить к другим ситуациям, в которых участие сознания не столь очевидно?
Обратимся к биологии. Известно, что пчелам свойственны очень сложные формы коммуникации, включая так называемый виляющий танец. Пчела-разведчик, нашедшая источник пыльцы, отправляется обратно в улей и исполняет сложный танец, чтобы сообщить о находке остальным пчелам. Возникает вопрос: пчела сознательна, когда это делает, или нет?[149] Поскольку поведение пчелы необратимо, а сама пчела, очевидно, действует на основании некой репрезентации о местонахождении пыльцы, хранящейся в кратковременной памяти, по крайней мере два из трех критериев сознания выполнены. В итоге вы можете прийти к выводу, что во время этого сложного ритуала общения пчела сознательна. Однако поскольку третий критерий — гибкий выход — отсутствует, я бы сказал, что это зомби. Другими словами, хотя информация крайне подробна, неизменна и удерживается в кратковременной памяти, пчела может сделать с этой информацией только одну вещь; иначе говоря, возможен только один выход — виляющий танец. Данный аргумент крайне важен: он подразумевает, что сама по себе сложность или точность обработки информации не гарантирует участие сознания.
Одно из преимуществ моей схемы перед другими теориями сознания состоит в том, что она позволяет нам однозначно ответить на такие вопросы, как: является ли пчела сознательной, когда исполняет виляющий танец? А лунатик? А спинной мозг параплегика? Имеются ли у него свои собственные сексуальные квалиа, когда у н