– Ваш сын сегодня прямо герой дня.
– Вы его врач?
Мужчина кивнул.
– Кай Эйхманн, руководитель Шербе, – глава нацистов протянул руку.
– Рамон Гонзалес, психиатр, – представился тот, отвечая на рукопожатие.
– Хотелось бы побеседовать с вами, Гонзалес, – сказал Кай. – Пойдёмте в джип.
– Вы понимаете, что я не всё могу вам рассказать? – Рамон пристально смотрел на руководителя Шербе.
– Что-то лучше, чем ничего, – Эйхманн криво усмехнулся. – Прошу.
Он сел в лендровер. Рамон обошёл машину. Эйхманн перегнулся через сиденье и открыл пассажирскую дверь.
Кай Эйхманн задумчиво постукивал крагой по рулю.
– Вот, значит, как обстоят дела, – заговорил наконец руководитель Шербе.
– Да. Общую картину я вам обрисовал, – ответил Рамон. – Ничего фатального в этом нет. Но наблюдаться надо. И, безусловно, сменить образ жизни. Больше Курту так жить нельзя.
– Вы подтвердите свои слова об этом учёном перед президентом Александром? – спросил Кай.
– Хоть сейчас.
– Тогда поедем, – Эйхманн завёл машину.
– Ваш сын был красивым подростком? – спросил Рамон.
В жёстком лице главы нацистов что-то сломалось. Волевые черты поплыли, как снег на дороге весной.
– Так он вам и об этом рассказал, – прошептал Кай Эйхманн.
Рамон смущённо потёр переносицу.
– Нет. Я не думаю, что Курт может обсуждать эту тему с кем бы то ни было, – сказал Рамон. – Но если я скажу, что увидел те события в голове одного из ваших парней, вы мне вряд ли поверите.
– Поверю, – выдохнул Эйхманн. – Вы удивительный человек, Гонзалес. Да и я видел, как вы разговаривали с Алоизом Штайнбреннером.
– Что Курт с ними сделал? – тихо спросил Рамон. – Как…
– Курт был очень хорошим гранатомётчиком, а стрелковое оружие никогда не любил. Говорил, что он не девчонка, чтобы вышивать бисером, – с трудом произнёс Эйхманн. – Но в доме Руделя была старинная винтовка, трофейная… Никто уж не узнает, как Курт до неё добрался. Фьессу и Шефферу он прострелил… самый низ живота. А Руделю вогнал в задний проход раскалённую кочергу и запер их, ещё живых, умирать в подвале.
– Если бы какие-нибудь выродки потребовали моего ребёнка, чтобы сотворить с ним такое, – негодовал Рамон, – я бы его застрелил или сам лёг, но не отдал бы! Или, может, вас не было в Шербе, когда это произошло?
– Я был дома, когда это случилось. Но я ничего не мог сделать, – сухо выговорил Эйхманн. – Между кланами Руделей и Эйхманнов старая вражда. Во время войны Рудель был в вермахте, а мы – в СС. Они взяли его… для того, чтобы раздавить меня.
– Им это удалось, – сказал Рамон безжалостно.
Президент и его секретарь стояли напротив раскуроченных центральных ворот колонии. Это направление прорыва было ложным, но бились монстры по-настоящему. Президентская свита куда-то исчезла. Винченцо умчался, скорее всего, потрошить трупы в поисках Нобелевской премии. Эйхманн уехал за сыном сразу, как только спираль отработала. Рамирес сказал, что такое дело надо отметить, и ушёл за тем, чем обычно отмечают. Александр только сейчас заметил электрошокер, который секретарь неуверенно крутил в руках.
– Где вы это раздобыли, Мигель? – спросил президент.
– Мне дал один парень из оцепления, – смущённо ответил тот. – Сказал, что вид у меня какой-то слишком ботанический…
Александр хмыкнул. Из-за угла колонии вывернул джип руководителя нацистов. С другой стороны появились Винченцо и Рамирес с бутылкой в руках. Они оказались рядом с Александром одновременно с лендровером Эйхманна. Винченцо раздавал пробирки, протирая их полой халата. Руководитель Шербе выпрыгнул из джипа.
– Присоединяйтесь, – предложил ему Рамирес.
– У нас не принято пить за рулём, – отказался Кай Эйхманн.
Александр увидел на пассажирском сиденье человека.
– Ну пусть хоть Курт с нами выпьет, – сказал президент.
Эйхманн дёрнул щекой. Дверца открылась. Из джипа выбрался полный мужчина в бушлате и очень грязном халате. Александру он показался смутно знакомым.
– Я уж и не чаял увидеть вас в живых, Гонзалес, – сказал Винченцо.
Александр сообразил, что видел Гонзалеса в записи допроса Курта.
– Говорят, вы с Куртом во время прорыва отмочили нечто невероятное? – Президент протянул Рамону свою наполненную пробирку.
– Это всё Курт, – ответил Рамон. – Я только прикрыл его.
– Обеспечение тылов – одна из самых важных стратегических задач во время боя, – наставительно произнёс Рамирес.
Александр взял себе пробирку из рук Винченцо. Учёный сердито покосился на Гонзалеса – из-за него он остался без тары. Президент и его свита выпили молча, без тостов.
– Нам пора возвращаться, – сказал Кай Эйхманн.
– Разрешите поблагодарить вас, – начал президент. – Правительство Аргентины в моём лице готово…
– Мне ничего не нужно, – перебил его Эйхманн.
Рамирес от такой дерзости поперхнулся спиртом.
– Я приезжал сюда за сыном. Но он отказался вернуться домой, – продолжал Эйхманн. – Я знаю, что по вашим законам Курт считается преступником. Нельзя ли как-нибудь решить этот вопрос… амнистия, например.
– Меня тоже бы очень устроило, если бы ваш сын уехал в Шербе, – вздохнул Александр. – Хорошо. За то, что он сегодня сделал, многое простится. Я думаю, даже всё. Но как же нам быть дальше? Один такой человек, как Курт, находящийся на свободе, опаснее всех этих монстров… – Он пнул валявшийся рядом труп медведя.
– При президенте Пероне существовал пост советника президента по делам идеологических меньшинств, – подал голос Мигель. – И если руководство Шербе утвердит кандидатуру Курта Эйхманна…
– Утвердит, – заявил Кай.
Рамирес налил всем по второй.
– Вот и замечательно, – сказал Александр. – Вы уверены, что не хотите выпить с нами? Посадите за руль кого-нибудь…
– Ничего, что из моей пробирки? – спросил Рамон.
Эйхманн махнул рукой и взял пробирку у молодого врача. Винченцо совсем потемнел лицом – уже второй круг его обходили.
– Прозит, – и Эйхманн выпил.
– Я вас очень прошу, – голос нацистского руководителя прервался, но он справился с собой и продолжал: – Не ставьте над Куртом больше никаких… опытов.
– Так это ведь не мы, герр Эйхманн, – начал Александр.
Кай Эйхманн молча посмотрел на учёного.
– Винченцо? – спросил президент.
Тот опустил глаза и забормотал:
– Ну, вы понимаете, мы хотели изучить этот вирус… Мы искали вакцину…
– И для этого били бедного парня током? – безжалостно спросил Рамон.
Рамирес тихо крякнул. Александр прищурился, лицо его стало жёстким.
– Мигель, – обратился он к секретарю, – дайте-ка эту штучку герру Эйхманну.
Винченцо попятился.
– Прекратите! – визгливо прокричал он. – Научный интерес…
Мигель подал главе нацистов электрошокер.
– Валяйте, Эйхманн, – сказал Александр. – Отведите душу. У вас был тяжёлый день, но у Курта-то таких дней было гораздо больше…
Президент посмотрел на Рамона и добавил:
– Если у вас возникнут проблемы на работе, Гонзалес, обращайтесь прямо ко мне.
Винченцо закричал.
Ветер взметнул к небу столб серого пепла, закрутил его в карикатурном подобии отработавшей «пружины» и понёс развеивать по пампасам останки живых существ, по несчастливой случайности в тот день оказавшихся в исправительной колонии рядом с Кармен-де-Патагонес.
Огромная чёрная машина выкатилась из ворот федеральной телепортационной установки в Санта-Карлос-де-Барилоче перед самым рассветом. Низкий гул – словно заходил в пике тяжёлый бомбардировщик – накрыл деревушку. Джип промелькнул по главной улице, плеснул водой из луж и исчез в джунглях. Дорогу на Рио-Лимай так и не заасфальтировали. Грунтовка хорошо укатана, и вести «хаммер» одно удовольствие.
– Как на новой должности? Осваиваешься? – спросил Карлос.
Он сидел на переднем пассажирском сиденье и с интересом осматривал окрестности.
– Да, вникаю потихоньку, – ответил Курт.
Джип Курта промчался по пустому пляжу, разбрызгивая мокрый песок. Машина остановилась около неприметного бунгало в дальнем конце пляжа. Помощник президента по связям с общественностью назначила здесь сегодня встречу помощнику президента по вопросам идеологических меньшинств. Мотивировала это тем, что, когда она последний раз посещала с деловым визитом квартиру последнего, с ней уже поздоровались соседи. Да и обсуждение дипломатических процедур, связанных с ожидавшимся на следующей неделе прибытием делегации из США, требовало сосредоточения и уединённости.
Курт заглушил мотор и некоторое время смотрел на толстые разводы, струящиеся по стеклу. Он никак не мог привыкнуть, что может быть так много воды сразу. На космическом корабле вода всегда сочилась из-под крана тонкой струйкой. Душ казался даром богов. Перегнанная по восьмому циклу питьевая вода отдавала тухлятиной, несмотря на все ухищрения инженеров. Когда стали добавлять лимонную отдушку – тухлым лимоном.
Курт вышел из джипа и немного постоял, чувствуя, как вода стекает по голове за шиворот, как намокает рубашка и холодные струи текут по телу, а затем побрёл к полосе прибоя. Курт вошёл в океан – в ботинках и так уже хлюпала вода – и дождался, когда его накроет очередной волной. Вода оказалась прямо-таки ледяной. Порезы, оставшиеся на лице после утреннего бритья и о которых он уже забыл, вспыхнули огнём. Курта потянуло вслед за уходящей водой, но он выстоял. Он чуть расслабил губы. Он знал – не помнил, а знал, – что океанская вода очень солёная, но хотел ощутить это сам. И Курт ощутил.
Он попытался развернуться и понял, что его сейчас опрокинет водой. Курт, пятясь, как краб, выскочил на пляж. Ботинки оказались в каком-то дерьме. Курт подумал, что Лана опять будет воротить нос, но снова войти в воду и помыть обувь оказалось выше его сил. Он вернулся к джипу, взял валявшееся на переднем сиденье пальто и вошёл в бунгало.
– Привет, – сказал он размытому силуэту на кушетке.
– Восемьдесят восемь, – лениво откликнулась Лана. – Фу, где ты был, у тебя ботинки, как у бомжа… Ты купался, что ли? А тебе не говорили, что одежду перед этим снимают? Раздевайся, брось всё на калорифер и иди сюда. Обсудим этикет международных встреч…