Они попали в сеть. В громадный, расплескавшийся в световых минутах, часах и днях невод. И сплетён он не из верёвок, а из куда более прочных, всё пронизывающих жгутов – он соткан из гравитационных нитей. Совсем недавно солнцелёт скользил по ним играючи, зная, что в этой собранной из взаимодействия и борьбы Вселенной на каждую силу существует её антипод, и, умеючи, можно долго-долго искушать судьбу, забирая толику чужой мощи для собственных шалостей. Уже много дней солнечный парусник издевался над гигантским шаром огня, пылающим в пустоте посреди лишённого планет и спутников пространства. И если рассматривать всё окружающее с точки зрения предназначения, то в чём смысл этих изрыгаемых вовне, многократно возведённых в степень гигаваттов? Он бесплоден, этот пышущий мощью звёздный Люцифер. Миллионы лет его существования прошли зря: поскольку он не сумел породить планеты, то не создал и жизнь.
Возможно, именно поэтому он предельно злобен. До поры до времени он скрупулёзно скрывал свою неприязнь к разумным пришельцам, резвящимся в его окрестностях. Много дней он очаровывал их красотой протуберанцев, кипящая мощь которых была недостижима для далёкого Солнца даже в давние времена его молодости. Часами он послушно растопыривал объятия, мягкими мозолями излучений натягивая мономолекулы парусов. Ласково он расстилал коврами свои гравитационные пряди, смиренно наблюдая кульбиты, выделываемые расшалившимся «Мушкетёром». Он стойко терпел, как снайпер, наблюдающий в бинокль приближение цели с большими гордыми погонами и до срока сберегающий надёжность винтовки в особом утеплённом чехле. Но когда пришёл час, он послал в цель меткий – один из миллиардов в чудовищной степени – протонный ручеёк или, скорее, тонкую убийственную струю. Странно, он не поразил людей: в полном неведении секунд они сохранились до срока. Возможно, это утончённая жестокость того, кто ожидал миллионы лет?
А протонная пуля, невозможная штука для тех, кто скрыт атмосферой, да и редкость в сфере влияния солнцеподобных звёзд, пробила навылет бак мономолекулярного хранилища, испепелила, испарила и выдула пузырём вон всю начинку. Ну а потом новая протонная пуля из той же очереди, а может, электронно-позитронный сгусток нашёл парус. И тот лопнул. Такое случается.
В окрестностях населённого мира всё бы было нормально. Так, спасательная суета. Для того они и нужны – аварийные службы.
Прискорбно, что парус лопнул ближе к финалу любимого трюка солнцелётчиков – «нырка в ад». Только наивные думают, что солнцелёты умеют лишь удаляться от светила в лучах попутного «ветра». Для такой операции мастерство не требуется. Но и перспектив у неё мало – на рубеже астрономической единицы напор космического «ветра» стихает. Плавность хода с постепенным сведением ускорения на нет – вот что подстерегает незадачливых путешественников. Хотя при однонаправленных грузоперевозках операция имеет смысл: в своё время именно так поставлялась десятая доля выпотрошенных из Меркурия тяжёлых элементов. Но для истинных яхтсменов, солнцелётчиков, такой способ полёта – неприемлемая забава, скука, равная по накалу страстей путешествию в домашнем лифте. Не для того изобретались солнцелёты, неродные правнуки планеров и дельтапланов и истинные наследники сгинувших во времени фрегатов.
Солнцелёт может маневрировать. В умелых руках он способен валиться на распластавшуюся внизу звезду, используя не только её гигантскую силу притяжения, но и плещущий навстречу лучевой шквал. Прямое падение на Солнце – не самый быстрый способ провала в «преисподнюю»: удачно меняя галсы, можно ускориться намного быстрей.
Именно этим занимались Дадди с Мариной, когда запас мономолекулярной смеси в главной тяговой мачте испарился. Да, пикирование без паруса не самый быстрый способ падения на звезду. Но теперь, продолжая дополучать каждую секунду ускорение, «Мушкетёр» вместе с экипажем понятия не имел, как из него выйти. По расчётам Марины и бортовой электроники, через пятнадцать суток солнцелёт должен воткнуться в фотосферу Арктура со скоростью восемьдесят девять тысяч километров в секунду. Фотосфера – это слой газа толщиной километров триста. Именно с него идёт основной шквал видимого глазом млекопитающих излучения. И естественно, это разряженная масса, как и вся звезда в целом. Однако скорость есть скорость. Кроме того, примерно за четверть секунды до этого солнцелёт, согласно физическим законам данной Вселенной, обязан испариться ввиду перегрева и трения о хромосферу, ещё одну арктурианскую оболочку толщиной всего-то десять тысяч километров.
Ещё за три-четыре дня до этого на нём должны свариться, зажариться и исчезнуть любые биологические системы, включая одноклеточные. Дадди с Мариной не относились даже к последним.
– Они жили счастливо и умерли в один день, – выдала Марина заключительный аккорд к расчётам.
– И даже в одну секунду, – мрачно добавил Дадди и обнял спутницу за талию: теперь можно всё.
Через некоторое время, после ахов и охов, они вернулись к прерванному разговору.
– Мари, моя единственная любовь… – начал Дадди.
– И последняя, – с блаженной улыбкой дополнила Марина.
– И последняя, – согласился космолётчик Дадди. – И вот, моя единственная и последняя любовь, ты учла снос, даваемый стакселями?
– Смешишь, – почти не хмурясь, продемонстрировала ямочку на щёчке яхтсмен Марина. – Даже если сейчас угол смещения несколько нарушится, всё равно в корону Арктура мы, точнее не мы, а мёртвый «Мушкетёр» войдёт вертикально. Не всё ли равно где?
– В солнечном пятне было бы прохладнее.
– А что, – посмотрела напарнику в глаза солнцелётчик Марина, – почему не совершить трюк, который ещё никто не делал?
– Согласен, – кивнул Дадди. – Жалко, не тесно от зрителей.
Они посмотрели в затемнённый экран. Без жалости и без смеха на них уставился заслоняющий четверть неба оранжево-вездесущий Арктур.
– Между прочим, – убрала руку с пульта Марина, – кливер и стаксель дали гораздо больший снос, чем предполагалось.
– Да, – встряхнулся из полудрёмы прикемаривший у неё на коленях Дадди. – А почему?
– «Солнечный бриз» сильнее, – пояснила Марина, лаская его волосы.
– Мы продлили свои дни? – спросил с замаскированной надеждой космолётчик Дадди.
– Дни? Минуты, – разочаровала его девушка. – Посчитать?
– Не убивай меня окончательно, милая, – вновь прикрывая веки, взмолился Дадди. – Может, передохнёшь?
– Успеется.
– Стоп! – внезапно очнулся Дадди, и мерно работающее в его груди сердце ускорило подачу крови. – Стоп! Насколько возрос поток?
– Что ты хочешь? – полюбопытствовала Марина.
– Да, нет, ерунда, конечно, – махнул рукой взлетающий к потолку Дадди – в свободном падении на борту «Мушкетёра» царила идеальная невесомость. – Но давай просчитаем вариант с переменой галсов.
– Ты хочешь ускориться? – Брови Марины взметнулись.
– Давай просто рассчитаем.
И они просчитали. И глаза у них округлились, и вспотели виски, а где-то под лёгкими комбинезонами забухало, ускоряя ход, сердце – наивный, маленький и неутомимый насос, – как уверенно он обманывается, следуя собственной, необъяснимой извилинами логике. Но его нелогичное буханье заставило две пары глаз, замкнутых в притушенном свете нависающего Арктура, сверкнуть навстречу друг другу. И снова колотились сердца, пока сверхскоростная машина перепроверяла расчёты: всего два удара понадобилось, чтобы преобразовать цифры в импульсы и обратно в цифры и начертать в стереополости экрана красивую картинку. Даже Дадди, рыпнувшийся было сворачивать стаксели, замер на полпути, над кнопками, чтоб воочию наблюдать рождающееся чудо – тонкую-тонкую линию, чиркающую, нет, всё же проскакивающую по краешку ставшей плоской при увеличении поверхности гиганта.
– Да, – хмыкает Дадди, притворно зевая и маскируя сумасшествие сердца. – А что дальше по графику? Сделай сдвиг.
Марина сдвигает, понимая, что рано радоваться – там, за краем экрана, этот внезапный подъём неминуемо обратится новым падением. И они смотрят.
– Да уж, – Дадди не в силах скрыть разочарование.
В экране линия, вроде уводящая «Мушкетёр» прочь от Арктура, снова загибается книзу.
– А ведь почти получилось, – вздыхает Марина, и рука её от предательского волнения дёргается.
– И всё же интересно, – Дадди с обидой сжимает кулаки – так хочется стукнуть по чрезмерно правдивому экрану.
– Интересно? – отзывается Марина, наконец отворачиваясь от пульта.
– Давай снова посчитаем, – поднимает с трудом разомкнутую ладонь Дадди. – Нет, правда, просто посчитаем и всё. Так, для интереса. Ну, хочешь, поспи! Я сам.
– Нет уж, давай я продолжу. Поспать мы ещё успеем.
– Вот и я так думаю.
Теперь кривая на экране имела совсем странный вид. Это было похоже на траекторию брошенной поверх волн сплюснутой гальки, только с обращением процесса во времени. Взлетающие дуги всё увеличивались и увеличивались, однажды обращаясь разорванной поперёк линией, уходящей по касательной прочь.
– Разве это возможно? – спокойно удивлялась Марина, щурясь в экран.
– Наверное, нет, – размыкал напряжённые челюсти Дадди. – У нас ведь нет паруса, только… Я просто так считаю – занятно.
– Ну да, заняться больше нечем, – стреляла ему в глаза Марина. – И всё-таки что «только»?
– Что «только»? – Дадди продолжал клацать кнопками: теперь над вычислителем возвышался он, а не Марина.
– «У нас нет паруса, только…» Ты так сказал или мне нужно извлечь и расшифровать запись «чёрного ящика»? Знать бы, где он прячется?
– Марин! – внезапно поворачивается к ней Дадди. – Мне нужно выйти в открытый космос.
– Зачем? – Марина уже догадывается о цели и тут же пытается остановить его. – Жёсткость наших скафандров недостаточна при такой близи к звезде.