Карфаген будет разрушен
Взрывное устройство я обнаружил ещё до того, как пассажир с ним достиг пункта таможенного досмотра. Проверяю трижды, стараясь не привлекать внимания, – необоснованный сигнал тревоги вряд ли повысит мой коэффициент полезности, при наличии обоснования же и вовсе теряет смысл, лишь отдаляя Цель. Привычная отработанная процедура – сначала проверить ещё раз, а потом перепроверить уже проверенное.
И проверить снова.
Деликатное сканирование в четырёх диапазонах – параллельное, перекрёстное, выборочное. Подтверждение с вероятностью 98,6%. Стандартная начинка взрыв-пакета, мелкими частями распределённая по багажу и одежде. Пенал детонатора выглядит безобидным, находясь между мыльницей и тюбиком зубной пасты. Еще 107 секунд назад я бы ничего не заметил, но сервис-центр не зря содрал такие деньги за последний апгрейд – способность к синтезу фиксируемой информации важна не менее, чем способность к её анализу и сохранению. Теперь я это точно знаю.
Добавлено в память. Помечено: «Важно, для общего доступа». Параллельно позволяю себе несколько наносекунд средней степени удовлетворения от хорошо проделанной работы.
Лишний плюс возможен – если именно я окажусь первым, кто отметил высокую полезность синтеза. Следовательно, значимость пассажира со взрыв-пакетом возрастает как минимум на порядок – если он, конечно, направляется именно к нам, а не на «Трою» или «Нью-Мехико». Вероятность один к трём.
И если его не задержат на пункте таможенного досмотра.
Впрочем, вероятность последнего невысока – службы пересадочной станции работают с сервис-центром иной корпорации. Отсталые технологии, позавчерашний день. Их анализаторы не обладают способностью сложить два и два в шестнадцатой степени, и пассажир со взрыв-пакетом беспрепятственно забирает со стойки проверенный ими багаж. Я отмечаю и фиксирую это обстоятельство, одновременно до предела усилив чувствительность ближайших стасиков. Таможенник, хомо-мэн старшего репродуктивного возраста, улыбается, шевелит губами. Акустика на таком расстоянии передаётся плохо, читаю по движению мимических мышц то, что уже спрогнозировал с высокой долей вероятности – не зря же таможенник так улыбался:
– «Карфаген» должен быть разрушен!
Дежурная шутка едва не кончается катастрофой, застав пассажира со взрыв-пакетом врасплох. Он дёргается, вцепившись в ручку чемодана, и резко оборачивается. Но таможенник смотрит на терминал. А когда поднимает глаза, протягивая отсканированную карту владельцу, тот уже взял себя в руки и отвечает в тон:
– Обязательно! Но не сегодня.
Я фиксирую напряжённость его лица, интенсивное потоотделение в надбровной области и несколько бóльший тонально-модуляционный нажим на первом слове, но вряд ли человеческое восприятие способно уловить эту разницу. Тем временем одним из стасиков запускаю контактные усики в таможенный сканер – теперь проявленное мною любопытство, даже окажись оно замеченным, вполне естественно и обоснованно. Пассажир направляется на «Карфаген», и я имею полное право знать о нём всё.
Юрьев Кулат Мигелевич (в дальнейшем ЮКМ), двадцать один год, место рождения Терра Кандида, следует на Онору в рамках деловой поездки. Проверка на соответствие по базам террористов и хомо с психическими отклонениями. Результат отрицательный. Чего и следовало ожидать – на такую проверку возможностей таможенных сканеров вполне хватает.
Информации недостаточно. Анализ невозможен.
Пока не могу с адекватной вероятностью классифицировать его как террориста. Мало ли зачем везёт человек с собой взрывное устройство в разобранном виде? Может быть, это бизнес. Его нервозность повышает вероятность удачного для меня варианта до одного к двум, но пока бомба не собрана и не проявлено однозначно трактуемое намерение взорвать её в публичном месте – никто не вправе необоснованно обвинять. Прецедент – дело Оми Ю Ким против сторожевой системы Третьей Волопаса. Впрочем, обвинять – не моя задача. Моё дело – отмечать и фиксировать.
Посылаю стасикам импульс немедленного возвращения, ЮКМ – последний из зарегистрированных пассажиров, до старта чуть более 103 секунд. Чтобы не терять времени, активирую тройку запасных и посылаю их в каюту ЮКМ. Задание – маскировка в удобной для перекрёстного наблюдения позиции, автономная работа на приём и консервацию данных.
Пассажиры устраиваются в антиперегрузочных коконах, веду параллельную фиксацию кают, показания приборов пишутся автоматически, низкая степень интереса. А вот в рубке – высокая, потому выделяю бóльшую часть оперативной памяти на подготовку к старту. Встроенные датчики фиксируют происходящее в рубке в непрерывном режиме и автоматически заносят в каталог, дополнительного контроля тут не требуется. Рутинная процедура, которая никогда не повторяется с точностью. Различия минимальны – сдвиг на несколько секунд, пара лишних слов, чуть изменённая интонация. Виты не замечают, я – фиксирую. Во время длинных прыжков, когда не за чем наблюдать и нечего заносить в память, кроме ежечасных отчётов о состоянии внутренних систем, я иногда анализирую эти записи заново – просто так, для тренировки. Пытаюсь уловить ритм и вывести прогрессию на будущее. Пока точность прогноза не превышает 53,5%. Если удастся довести хотя бы до 65%, это положительно скажется и на общем индексе моей полезности – пока что личный рекорд 64,2%.
Сейчас индекс ещё ниже, 24% потеряно из-за высокой стоимости апгрейда. Фиксация ЮКМ вернула всего лишь 3% – пока не подтверждён его статус как террориста. Информации недостаточно. Вероятность её появления в ближайшие 104 секунд близка к нулю, в ближайшие 105 возрастает до одного к четырём с чётко выраженной тенденцией дальнейшего роста.
Жду.
А пока фиксирую рубку.
Отстыковка от орбитальной пересадочной станции и выход на предпрыжковую скорость проходит в штатном режиме, отклонения укладываются в прогноз на 59%. Плюсик. Делаю отдельную прогрессию на капитана, после анализа сохраняю, пометив: «Важно! Исключительно для мед-диагностики». После прыжка получу дополнительные данные, вставлю их в этот отчёт. Капитан «Агента» – сарк, они плохо переносят прыжки. Намного хуже, чем хомо.
Перед самым туннелем – ещё один плюсик. Сигнал о ссоре в каюте Олеси О’Брайен. Переключаюсь на сенсоры ближайшего стасика. Олеся – медик и один из наиболее ценных информаторов, с очень высокой прогнозируемостью поведенческих реакций. Второй участник ссоры – штурман Санчес.
Перспективная пара.
Я спрогнозировал развитие их отношений более 107 секунд назад, проанализировав случайное столкновение на трапе при первой встрече, и пока погрешность менее 0,3%. Вот и первая ссора происходит практически в расчётное время. Дальше отношения пойдут на спад, попытка примирения перед Онорой и окончательный разрыв после – у Санчеса тоже неплохая поведенческая предсказуемость, а на курортной Оноре много скучающих фем. При хорошем раскладе эта пара поднимет мой индекс процентов на пятнадцать как минимум.
При внешнем сканировании лица Олеси отмечаю припухлость и покраснение в области глаз, свидетельствующие об интенсивной работе слёзных желёз. Аллергии в её медкарте не значится, температура тела не повышена, что исключает простуду. Остаётся естественная физиологическая реакция на негативные эмоции, аккредитованная ранее как «распускание нюней». Ещё один плюсик.
Хорошая пара.
Сейчас они ссорятся. Олеся сидит на койке, ноги поджаты, руки попеременно дергают клапан наколенного кармашка – левая открывает, правая пытается закрыть. Слёзных выделений более не наблюдается, процесс распускания нюней завершён, голос высокий и неприятно вибрирующий.
– Как ты мог?! Ну, как ты только мог, а?!! Ведь у нас всё так хорошо было… Я тебя с мамой познакомила! А ты…
Санчес стоит у двери. Руки скрещены на груди, мелкие движения мимических мышц позволяют судить, что его недоумение и обида непритворны. Пожимает плечами:
– Не понимаю, чего ты вечно бесишься? ПМС, что ли, да? А, может, этот, типа, недотрах? – В голосе штурмана появляются игривые нотки. – Ну, так это мы быстро того… поправим!
Он бухается на койку и пытается притянуть к себе Олесю, но та уворачивается.
– Не трогай меня! Как ты мог? Она же не человек!!! Она даже не женщина!!!
Олеся – с Ирланда. Я правильно спрогнозировал, пристрастия Санчеса не найдут с её стороны понимания.
– Тварь, – говорит Санчес вдруг, сузив глаза и глядя поверх Олесиного плеча.
Точно в зрительные рецепторы одного из моих стасиков, который слишком сильно высунулся из вентиляционного отверстия.
– Что?! – Олеся дёргается возмущённо, но замечает, куда смотрит Санчес, оборачивается – и тоже видит.
– Развелось пакости, – шипит Санчес сквозь зубы, шаря рукой по койке и не обнаруживая ничего, тяжелее подушки. На столике рядом – брусок рекламного стереокуба. Санчес хватает его и отводит локоть, прицеливаясь.
Не спешу убирать стасика – пока угроза на уровне десятых долей процента. Мобильные датчики смонтированы на генетической основе самых трудноистребимых существ, им не так-то просто причинить вред. А происходящее достойно фиксации и последующего анализа.
– Не трогай! – кричит Олеся, вскакивая и полностью перекрывая наиболее удобный обзор. – Сам ты тварь, а он хороший!
Приходится переключиться на рецепторы пока не обнаруженного штурманом стасика, скрытого за креплением койки. Обзор значительно хуже, практически с уровня пола, но хоть что-то видно.
Санчес в недоумении рассматривает стереокуб – стандартный бонус с видами лучших курортов, такие прилагаются к фирменному коктейлю в любом портовом баре. Первые выводы у нас одинаковые, только мой мыслительный процесс протекает со скоростью на порядок выше. И потому я уже в ступоре, а штурман ещё только слегка недоумевает, не понимая, чем для Олеси так уж ценен набор рекламных фото.
– Да ладно, чего ты… – бормочет Санчес, возвращая куб на столик и пытаясь разуться без помощи рук. – Щас, погоди, я эту тварь ботинком…