Я весь день проверяю телефон. Конечно, когда его у меня не отбирают. И вот я снова проверяю входящие. Ничего. Ни единого сообщения с прошлой ночи.
Что я сделал не так?
Под фонарями на парковке в изнеможении тру глаза, машу на прощание Джесс и ее столь же блистательным подружкам. Я даже не знаю их имен, двух она сама, кажется, встретила только сегодня. Все расходятся, усталой рекой голов вытекая из черных дверей. Постановщик трюков хлопает меня по плечу, проходя мимо.
– Хорошая работа, – говорит она с улыбкой. – Еще несколько дублей, и ты был бы так же хорош, как Кэри Элвис.
– Я чуть не попал Кэлвину мечом по лицу, – напоминаю я.
Кэлвин Рольф – наш новоиспеченный Юци и, судя по всему, мягко говоря, не рад играть вторую скрипку при ребенке на десять лет его моложе.
– Он сам виноват, герой. Поспи, выглядишь ужасно.
– Не люблю ночные съемки.
– Ах бедный маленький герой, – подтрунивает она, треплет меня по голове и уходит на парковку.
Лонни подъезжает к воротам на черном джипе. Фанатов в половине четвертого утра нигде не видно, однако он помогает мне сесть в машину, словно меня в любой момент могут убить.
Звонит телефон.
Элль?
Я смотрю на часы на приборной доске. 3:32. Она сейчас должна спать.
Достаю телефон и вздрагиваю. Это не Элль, и номер незнакомый.
Неизвестный номер, 3:32
– Меткость снайпера, чувак!
– [Ссылка].
Вопреки голосу разума я жму на ссылку. Она приводит меня на видео с сегодняшней съемки, где я попадаю Кэлвину в глаз. Я зажмуриваюсь. Комментарии еще хуже, чем мое скупое владение мечом. Закрываю ссылку, удаляю текст сообщения.
– Что-то не так? – спрашивает Лонни.
– Был тяжелый день, – отвечаю я.
Он отвозит меня в отель и паркуется на заднем дворе. Мы идем через запасной вход, он провожает меня до самого номера, сообщает, что заберет меня ровно в 7:30. И протягивает протеиновый батончик.
– Выглядишь слабым, – поясняет он.
Я беру батончик, растроганный его заботливостью.
– Спасибо.
Иду в душ, чтобы смыть восемь часов бестолковой беготни, после которых меня еще всю ночь вышвыривали из люка звездолета. Надеваю чистую одежду. Я не настолько устал, чтобы ложиться спать. Должен был бы, день тяжелый. После съемок «Морской гавани» я обычно валился быстрее, чем корова, получившая слоновью дозу транквилизатора.
Но я лежу без сна и все думаю о том видео. Кто мог его снять? Джесс попросила менеджера всех прочесать. Я слышал, как он орал на ассистентов в звуковом павильоне. Половина из них получили моральную травму, они едва ли смогут работать в киноиндустрии.
Переворачиваюсь на спину и пытаюсь убить время, считая зернышки на оштукатуренном потолке. Мысли растекаются. Что сейчас делает Элль? Гадаю, смотрит ли она тоже на потолок, считая овец, или делает то же самое, что и я, когда не могу уснуть. А именно: гадает, что бы случилось, если бы Барбара Гордон не открыла дверь в «Убийственной шутке».
На прикроватных часах светятся красные цифры: 5:58.
Я скатываюсь с кровати.
5:58
– Привет. Ты не спишь?
Возможно, она спит. Я бы сейчас с удовольствием спал, но не могу, комната душит меня. Я поднимаю толстовку с пола около разворошенного чемодана, натягиваю ее, беру ключ от комнаты и выскальзываю за дверь.
Коридор слабо освещен, как в фильмах ужасов, где за углом поджидает убийца с топором. Надеваю капюшон. Просто по привычке. Я не эмо. Иду к лестнице. Как в большинстве отелей, дверь на крышу снабжена сигнализацией. Но, как и в большинстве отелей, сигнализация не работает. Вероятно.
Я тихонько дергаю ручку, чтобы в этом убедиться. Дверь скрипит, открывается. Сигнализации не слышно. Я плечом распахиваю ее настежь и вылезаю на крышу. Здесь почти ничего нет: только кондиционеры, водокачка, какая-то кладовка. Я снимаю ботинок и подпираю дверь, чтобы меня не заперло здесь и не пришлось сидеть всю ночь на карнизе.
Марк пришел бы в ярость. «Слишком близко! – орал бы он. – А если бы ты упал?»
Смотрю вниз, далеко вниз, вдоль стены здания. Сердце отбивает барабанный ритм в горле. Ненавижу высоту, но в крышах есть что-то успокаивающее. Мирное. Доносящиеся издалека звуки города, приглушенная оживленность.
Наверное, звучит глупо, но здесь я больше всего чувствую себя собой, а сейчас это происходит не часто. Все время приходится держать лицо. Перед камерами, перед людьми индустрии, перед папарацци, режим Дэриена Фримена все время включен.
Я чувствую себя собой только… Словом, когда говорю с Элль. Это глупо, потому что она одна не знает, что я это я. Как я могу быть самим собой, когда я вру?
Телефон вибрирует.
Элль, 6:04
– К сожалению.
– А ты чего не спишь?
6:04
– Еще не ложился.
Элль, 6:04
– ОМГ, ИДИ СПАТЬ.
– Псих.
6:05
– Ха-ха.
– Спасать галактику непросто.
Я отправляю сообщение и в тот же момент жалею об этом. Я восемь часов подряд сегодня изображал Карминдора и хочу в кои-то веки просто побыть собой.
6:05
– Да нет, галактику я не спасал. Что за бред. Я таким не занимаюсь.
Элль, 6:06
– Так там под маской ЖИВОЙ человек?
– Удивил, правда.
6:06
– Я чую сарказм.
Элль, 6:07
– Все хорошо, я прощаю.
– Если только ты, ну, скажем, не лысый.
Я вздыхаю, предчувствую, куда повернет разговор. К моей внешности, к тому, кто я. Лучше придерживаться роли Карминдора. Тем более что сейчас благодаря гримеру я гораздо чаще выгляжу как он.
Элль, 6:09
– Ты что, лысый? Это твой большой секрет.
– Ты на самом деле лысый.
6:10
– Мне стыдно, что ты так думаешь. Клянусь, волосы у меня есть.
– Они темные. Кудрявые.
Элль, 6:11
– Как у Карминдора?
6:11
– На удивление, да.
Элль, 6:12
– И ты такого же роста, как он?
– То есть, если бы встала рядом, я видела бы волосы у тебя в носу?
6:14
– Неловкий вопрос.
Элль, 6:15
– А еще неловко быть настолько низкой, что сквозь ноздри видно мозг, однако добро пожаловать в мою жизнь.
Я тихонько смеюсь, хотя больше здесь никого нет. Чувствую, что это секрет, и потому надо быть тихим, чтобы вселенная не нашла этот маленький пузырь и не лопнула его.
6:15
– Зависит от твоего роста.
Элль 6:16
– Я очень маленькая. Метр шестьдесят.
– Невыносимый рост. Все время теряюсь в толпе.
– Хотя удобно шпионить. Тебя никто не замечает.
Над городом разливается рассвет. Оранжевый свет пронзает ночное небо, как инферно, протягивая к звездам розовые и желтые пальцы. Солнце настолько яркое, что приходится прищуриваться, но оно все равно всходит. Интересно, как выглядит восход в мире Элль?
6:16
– Мой рост метр восемьдесят пять, но я тебя разгляжу.
– Даже в толпе, я пойму.
Элль, 6:17
– Что поймешь?
6:18
– Что я хочу с тобой потанцевать.
Наверное, у меня горячка от недосыпа. Ну не на самом же деле я это сказал? Я что, правда так думаю? Я помню, как целовался с Джесс, ее затаенную улыбку и как она спросила, о ком я думал.
По правде, я думал об Элль, и не только когда мы целовались. Я думал о ней каждый шаг танца.
Я имел в виду это. Каждое слово.
Я поворачиваюсь и фотографирую себя на фоне рассвета. Лица не видно, настолько яркое солнце. Виден лишь силуэт. Защищая мой имидж, Марк давно научил меня так снимать. Но волосы видны.
6:18
– Чтобы доказать, что я не лысый.
– [Вложение].
– Доброе утро.
А потом я замечаю его. Парня у входа. С камерой в руках, прячущего лицо. Я чуть не роняю телефон.
– Эй! Эй, ты! – кричу я, бросаясь вперед.
Неизвестный разворачивается, выбивает мой ботинок и захлопывает дверь прежде, чем я пробегаю половину расстояния. Я бью кулаком в дверь, чертыхаюсь. Ручки нет. Я заперт на крыше, чтобы в жизни воплотить «Мальчишник в Вегасе».
Хуже всего то, что мне это не привиделось.
На «Звездной россыпи» действительно завелась крыса.
Июньское солнце утюгом обжигает затылок. Я сижу на улице и медленно, преодолевая боль, делаю стежки в синей ткани. Жалкое зрелище, но после скандала с Кэтрин не могу работать над костюмом дома, а в заляпанную жиром «Тыкву» я папин китель не понесу. К тому же стесняюсь шить при Сейдж.
Я вздрагиваю от звонка телефона. Иголка пронзает толстую ткань плеча и заодно мой палец.
– Ой! – взвизгиваю я и засовываю кровоточащий палец в рот.
Больно. А на вкус как медь и острые азиатские тыквенные пончики. Блюдо дня в «Волшебной Тыкве».
Сейдж выглядывает из-за угла фургона.
– Эй, все в порядке?
Сердце уходит в пятки. Я запихиваю китель за бочку, на которой сижу.
– Да, все хорошо. Просто уронила телефон.
Она подходит, вытирая руки о фартук с надписью «Кто ест тебя, тыква?». Кто-то должен постоянно следить за грилем, но Сейдж плевать на правила. А поскольку напротив продают овсяные шарики, в нашу сторону никто не смотрит.
Я пытаюсь затолкать китель за спину, но Сейдж замечает извивающийся у меня под ногой рукав.
– Испачкаешь.
Стыдливо поднимаю куртку, вспоминая, что у «Волшебной Тыквы» изо всех щелей сочится масло, как кровь в фильмах Тарантино.
– Неважно. Кое-что поправляю. Обеденный перерыв уже закончился? Наверное, мне стоит…
Я пытаюсь обойти Сейдж сначала с одной стороны, потом с другой, но она все время возникает передо мной. Я хмурюсь.