– А это еще что? – Ее голос звучит особенно радостно. – Билеты на «Грейхаунд»? Какая прелесть. Ой, нет. Упс.
Одним легким движением она рвет их надвое. А потом еще надвое, и еще, и еще, пока билеты, невозвратные билеты, по которым Сейдж и я должны были уехать в 6:30 утра, не превратились в горстку конфетти.
– Вот теперь отлично, а мы просто купим костюм получше. Спасибо. – Она берет связку банкнот и сует их в карман.
– Вы не можете. – У меня садится голос. – Вы не можете, иначе я…
– Иначе ты что? – ухмыляется Хлоя.
– Иначе я расскажу Кэтрин, что вы едете на конвент. Она вам не позволит. Я прослежу, чтобы она вас не пустила. – Я крепче прижимаю к себе китель папы. – Я… я…
Я никогда еще не противилась Хлое. Никогда не угрожала ей. Никогда в жизни. В какой-то момент она удивлена, что я рискнула. Потом моргает, ее лицо приобретает бесчувственное выражение так хорошо мне знакомое. Именно так она выглядела прошлым летом, когда спросила, с чего я взяла, будто нравлюсь Джеймсу, и как я могла настолько неправильно понять его доброту. Когда она выставила меня всеобщим посмешищем. Когда ответы все время вертелись у меня на кончике языка.
Но все ерунда по сравнению с этим. То была лишь разминка? А вот теперь у нее мои билеты на конвент, все мои сбережения, платье моей мамы. Ведь у нее же должно быть платье моей мамы, где еще ему быть? У Хлои все, что мне когда-либо хотелось иметь.
– Что ты сделаешь? – Она наступает на кучку из одежды, разбросанной по полу. – Если расскажешь маме, то и я ей расскажу все. Как, ты думаешь, она отреагирует, узнав, что ее падчерица гуляет с наркоманкой?
– Сейдж не…
– Или прогуливает работу?
– Я не прогуливаю!
– А кто тебе поверит? Ты ничто, Даниэлль. Ты никто. И никогда никем не станешь. Ни одно глупое платье этого не изменит. Ты всегда будешь чудачкой без друзей, чей папа умер.
Она толкает меня свободной рукой в плечо. Я отшатываюсь назад, пытаюсь поймать равновесие, но падаю прямо на мой мешок. Мешок, в котором осталась только прекрасная корона, которую смастерила Сейдж.
Раздается громкий треск, у меня сердце уходит в пятки.
– Хлоя! Каллиопа! Я дома! – кричит Кэтрин от входной двери.
Хлоя усмехается.
– Уже иду! – отвечает она, перебрасывает волосы за спину и выходит из моей комнаты.
Я медленно поднимаюсь, но все уже сделано. Мне даже не надо открывать мешок, чтобы знать, что я увижу внутри. Но все равно его открываю. Корона, на создание которой Сейдж потратила много часов, в осколках лежит на дне мешка. Я поднимаю несколько осколков, они хрустят между пальцами.
В горле встает ком.
За дверью раздаются шаги. Я поднимаю глаза как раз вовремя. Калли заглядывает в дверь.
– Элль, – робко начинает она и ахает. – Боже мой, что тут случилось?
Я сворачиваюсь калачиком, мечтаю, чтобы Черная Туманность поглотила меня, забрала отсюда. Крепко сжимаю глаза, горячие слезы обжигают щеки. Я хочу уйти, не хочу больше существовать.
– Элль?
– Уйди, уйди из моей комнаты, Калли, – говорю я дрожащим голосом.
Она сначала не двигается, хочет остаться. Зачем? Смотреть, как мне плохо? Ей это тоже доставляет удовольствие? Но все-таки уходит.
Все пропало. Все уничтожено. В кои-то веки мне показалось, что у меня появилось что-то свое. Я думала, что…
Но в этой вселенной не бывает хэппи-эндов. Глупо было на это надеяться.
Я достаю телефон из заднего кармана, закрываю глаза, прижимая его к груди, словно боюсь, что его тоже отберут. У меня уже все отобрали.
Все всегда отбирают.
Даже Карминдора.
Уже за полночь. Он наверняка спит. Я вспоминаю его голос. Глубокий, но молодой. Невесомый. Сладкий. Интересно, как это будет звучать, если он вслух назовет меня а’блена?
Эта мысль заставляет меня нажать на значок вызова рядом с его номером, прижать трубку к уху. Сердце бьется все сильнее, сигнал отталкивается от спутника далеко в космосе и направляется в ту точку земного шара, где я больше всего хотела бы сейчас оказаться.
Его телефон звонит один раз, два, надрывается в этой невозможной вселенной. А потом переходит в голосовую почту. Но без его голоса, по умолчанию. Это мог быть чей угодно голос. Наверное, он занят. Или спит.
Я вешаю трубку, прижимаюсь затылком к двери, моргаю, прогоняя слезы.
«Мы не часто смотрим вверх, – вспоминаю я сообщение. – Может быть, стоит начать».
Мне в ответ шепчут только сияющие во мраке звезды, воображаемое созвездие. Мы с папой создавали их целые выходные, а потом растянулись на полу, глядя в потолок, и он спросил, куда бы я хотела полететь. «Выбери звезду, любую звезду. Проложи курс. Целься», – он показал на звезду, зажмурил глаз, оттянув указательный палец, словно бы стрелял из звездного ружья.
Я протягиваю руку, целюсь и стреляю.
«Пли!» слышу я голос папы, хотя его здесь нет и никогда не будет. Это невозможная вселенная. Здесь нет Карминдора, нет «Просперо», нет Юци, нет Федерации и капитанских мостиков. Только я, на противоположной стороне от всего, что я люблю.
Как Принцесса Амара, затерянная в Черной Туманности.
Часть третьяПли
«Ты не одинока, а’блена, твои звезды покажут мне путь домой».
– Так, девочки, я хочу, чтобы вы написали мне, как только доберетесь до места соревнования.
Кэтрин улыбается, поедая приготовленный мной завтрак – яичницу со шпинатом. Я потягиваю кофе у стола. Я почти не спала ночью и не особо голодна.
– Да, конечно, – приятным голосом отвечает Хлоя. Бросает на меня взгляд, словно предупреждая помалкивать. Но я никогда еще не была настолько тихой и молчаливой. Какой смысл теперь ее выдавать? – А Элль могла бы почистить ковры.
– Точно! Вот ты и знаешь, чем тебе заняться. Ты же не оставишь ковры пыльными, как в прошлый раз? – мачеха хлопает в ладоши, поворачиваясь ко мне.
– Нет, – отвечаю я, не отрывая глаз от чашки.
Хлоя проверяет мобильник.
– Калли, нам пора, не то опоздаем. Джеймс будет здесь с минуты на минуту.
Калли все утро сидела молча и теперь колеблется.
– Я не…
Выщипанные брови Кэтрин взлетают.
– Дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? Выглядишь немного бледной.
Хлоя спихивает Калли со стула и отвечает за нее:
– Все хорошо. Просто нервничает. Правда, Калли?
Калли украдкой смотрит на меня. Потом на яичницу со шпинатом, к которой она даже не притронулась.
– Да.
Я больше не могу это выносить. Извиняюсь и ухожу к себе в комнату. Через несколько минут наблюдаю, как машина Джеймса останавливается на подъездной дорожке. Близняшки залезают в нее, захватив с собой мои сбережения. Мачеха ко мне не заходит, просто кричит, что пароочиститель в гараже, а она вернется вечером. Парадная входная дверь захлопывается, «миата» сворачивает с дорожки на улицу.
Не знаю, сколько я провалялась на кровати, когда завибрировал телефон. Я достаю его.
Сейдж, 7:03
– Привет! Ты где?
– Я звонила все утро!
7:04
– Я не еду. Извини.
У меня щиплет в уголках глаз, я смахиваю горячие слезы.
Последний «ЭкселсиКон», который я помню, прошел в тот год, когда мне исполнилось семь. Папа с ума сходил, планируя его на протяжении последних месяцев. Множество бессонных ночей он организовывал встречи, приглашал гостей, согласовывал вопросы безопасности, говорил о конвенте снова и снова. Под конец меня настолько тошнило от одного упоминания о нем, что уже не хотелось туда ехать.
В то утро я проснулась под звуки главной темы «Звездной россыпи», разоравшейся из колонок на полную мощность. От громкого звука у меня в комнатке с полки попадали игрушки. Он влетел в комнату в накрахмаленном кителе и короне и подхватил меня на руки, напевая, не обращая внимания на мелодию: та тра-та-та тра-та-та-а-а-та! Он завывал, вальсировал по комнате в лунно-звездной пижаме. Так начался лучший день в моей жизни, когда мистер Сингх подписал мое звездное ружье. Мне впервые пришло в голову, что я могла бы быть Карминдором. Папа сказал: «Звездный свет, яркий свет, ты можешь быть сегодня кем захочешь».
Я не успеваю остановить слезы, быстро вытираю их тыльной стороной ладони, но они все текут и текут. Я рыдаю, едва могу вдохнуть.
Снаружи раздается грохот.
Протирая глаза, я ковыляю к окну. На улице огромный оранжевый фургон огибает угол вплотную, словно леотард Человека-паука облегает его тело, и громыхает по однополосной дороге, управляемый зеленоволосой маньячкой.
О, нет!
Сейдж распахивает парадную дверь, влетает ко мне в комнату. Я стою на коленях на полу, спрятав лицо в руках, потому что не хочу, чтобы она видела, как я плачу. Не люблю, когда кто-то смотрит, как я плачу. Особенно с тех пор, как умер папа.
Слезами делу не поможешь. Они никого не вернут.
– Элль, все хорошо. Все хорошо. Все будет хорошо.
Я отмахиваюсь от нее. Не будет!
Мельком смотрю на раздавленную корону и порванный китель и начинаю рыдать еще сильнее. Они думали, что я украла платье мамы. Они забрали мои деньги и уничтожили мои, наши…
Сейдж опускается на колени и пытается меня обнять, я отталкиваю ее.
– Не надо. Уходи. Я странная, ужасная, я все разрушаю. Жизнь Кэтрин. Близняшек. Я и твою жизнь разрушу. Пока нет, но все еще впереди.
– Элль, ты сбрендила? Ты не можешь разрушить ничью жизнь. Это они уничтожили твои вещи.
Сейдж долго изучает меня, раскачиваясь на каблуках.
– Почему ты думаешь, что это ты все разрушаешь?
Я тихонько смеюсь.
– Я лишь обуза. Не хочу быть здесь. Не хочу быть частью этого. Я не Карминдор, Сейдж. И не могла им быть. Я Черная Туманность, я Принцесса Амара.
И я уничтожаю все, чего касаюсь.
Она садится.
– Ладно, хорошо.
– Что хорошо? – Она слишком спокойна.
– Ты что, не поняла? Это все, Сейдж. Конец. В моей жизни не будет ничего хорошего, совсем ничего. Я в это не верю.