Тревор бешеным натиском заставил разбойников попятиться, сейчас бы прорваться к повозке, но оттуда раздался сильный властный голос:
— Эй!.. Ваша хозяйка у меня в руках!.. Кончай лить кровь!
Голос принадлежал явно вожаку. Разбойники сразу попятились, на мордах расплывались широкие улыбки. Воины тоже остановились, мечи и топоры держали наготове. Все бросали злые настороженные взгляды то друг на друга, то на сверкающее в лунном свете лезвие у горла Лютеции.
Тревор крикнул свирепо:
— Оставь ее! Сражайтесь с теми, кто сражается!
В голосе старого воина слышался страх. Вожак нагло расхохотался:
— Совсем дурак? Нам добыча нужна, а не резня. Все назад! Можете даже не складывать свое железо. Но ценности заберем.
— У нас нет ценностей! — крикнул Тревор.
Вожак захохотал злее, с чувством победителя:
— Это для вас не ценности, а мы люди бедные... Вот на вашей хозяйке сколько камешков! Да и само платье... Вы ведь рады будете получить ее хоть голой, только бы живой?
Тревор заскрежетал зубами:
— Мерзавец! Да она лучше погибнет... Да мы сами лучше убьем, чем ее коснется позор...
Вожак крикнул еще громче:
— Никто не посягает на ее честь. Но одежду мы... ха-ха!.. заберем тоже. Мы пообносились, не взыщи!
Разбойники смеялись, а лица воинов вытянулись, в глазах стыд и бессильное бешенство. Тревор, пока разговаривал с вожаком, увидел, как раненый, которого Лютеция называла Фарамундом, не поднимаясь с земли, слабо пошарил руками вокруг себя. Пальцы нащупали чей-то лук. Так же замедленно, слабыми руками наложил стрелу на тетиву. Сперва до Тревора не доходило, что тот хочет сделать, ведь ложку не мог до рта, но вдруг в ужасе понял, что тетива все оттягивается и оттягивается, оперенный кончик стрелы уже у самого уха, а наконечник смотрит в сторону Лютеции!
— Не сме... — заорал он, но поперхнулся, ибо щелкнуло, стрела исчезла.
Он услышал болезненный вскрик Лютеции. Вне себя от ярости, с обнаженным мечом бросился в ее сторону, горя гневом и жалостью.
Вожак вскинул руки, словно пытался ухватиться за низкие тучи. В одной
руке все еще блестел нож. В последнем усилии выпрямился и рухнул назад. В левой глазнице смутно белел в лунном свете оперенный конец, который Тревор только что видел в пальцах этого... как его, Фарамунда!
По всей поляне раздались яростные крики. Снова застучало железо о деревянные щиты, о человеческие головы. Лютеция вытаращенными глазами смотрела на дядю. Он вскрикнул в страхе:
— Цела?
— За волосы дернуло...
За ее спиной застыл, прислонившись к дереву, вожак оборванцев. Перо торчало, почти касаясь глазницы. Голова казалась неестественно выпрямленной, шея натянулась, в то время как тело пыталось сползти ниже. Тревор понял, что стрела, пробив мозг, проломила затылочную кость и вонзилась в дерево. Глазница заполнялась темной, как деготь, кипящей жидкостью. Пара золотых волосков ярко блестела в лунном свете.
— Моя девочка...
Тут же в ярости развернулся с мечом, однако из всей шайки только один отбивался, не успевая повернуться и прыгнуть в темные кусты. Воины Тревора, едва сорвалась стрела, не дожидаясь, куда она попала — терять нечего, ринулись на разбойников, а те, застигнутые врасплох, уже уверенные в победе, пали под свирепыми ударами, как овцы под клыками серых волков.
Фарамунд, выронив лук, лежал без движения. На плече открылась рана, кровь вытекла жидкой струйкой и тут же свернулась черным комком. Глаза невидяще смотрели в небо.
Подошел Редьярд. Он тяжело дышал, темная кровь текла по мечу и светлой коже доспехов.
— Если бы он попал в Лютецию, — проговорил он, красивое лицо исказилось гримасой ярости. — Я бы его изрубил на мелкие кусочки!.. Сутки бы рубил...
— Удача, — пробормотал Тревор, — или он, в самом деле, был уверен?
Редьярд прорычал:
— Конечно же, удача! Нет на свете людей, которые смогли бы так... Да еще в темноте!
Тревор покачал головой:
— Ты молод, Редьярд. А я видел страны, где стреляют лучше нас, видел страны, где плавают лучше нас, видел страну, где на конях лучше нас... Кто знает, откуда этот забрел?
Редьярд сказал недоверчиво:
— Он говорит по-нашему! И одет как простолюдин.
— Ну и что? Простолюдины есть в любой стране. В той, где стреляют из луков лучше нас, тоже.
Фарамунд простонал сквозь зубы. Тревор с уважением покачал головой. Все еще жив. От такого усилия открылись все раны, но все еще дерется за жизнь. Сильный зверюга.
Тяжелые веки раненого приподнялись с таким усилием, словно он вручную поднимал два подъемных моста. В глазах были пустота и непонимание.
Тревор наклонился над раненым:
— Хороший выстрел, парень! Где научился так стрелять?
Фарамунд дико посмотрел по сторонам:
— Стрелять? Что такое стрелять?
Тревор хотел рассказать про удивительный выстрел, но посмотрел в расширенные глаза, вздохнул, махнул рукой и отвернулся. Этому надо начинать рассказывать с сотворения мира.
Глава 2
Остаток ночи коротали у костров. С разбойников взять нечего, но двое все же сумели сменить растоптанные сапоги на чуть поновее. Кроме того, в отряде прибавились два меча, четыре кинжала, два крепких дротика с настоящими стальными наконечниками.
Подбрасывая в костер веточки, негромко переговаривались о раненом, его удивительном выстреле, после которого едва не умер. Тревор слушал, хмыкал. По опыту знал: эта история еще обрастет чудесными подробностями.
Утром продолжили путь. Раненый был слаб, но уже сознание не терял. Раны на нем заживали удивительно быстро. Лютеция всматривалась с жадным любопытством, втайне стараясь найти в нем следы благородного происхождения. Клотильда теперь таскала ему еду на привалах, даже в дороге ухитрялась подкармливать кусочками вяленого мяса.
Он ел много и с жадностью. Лютеция с удивлением и даже тревогой замечала, как быстро нарастает здоровое мясо, как сухие руки обрастают мышцами.
— Но что-то помнишь? — допытывалась она.
В его темных глазах она видела только багровое пламя костра. Мощные челюсти перемалывали кости вместе с мясом, глаза неотрывно смотрели в пляшущее пламя.
— Ничего, — ответил он тупо. — Ничего!
Тревор на могучее сложение незнакомца поглядывал с одобрительным любопытством, хотя не мог определить, чем же тот занимался: пахотой земли или же держал в руке оружие. Даже на отменного стрелка не похож. Тревор повидал их за свою долгую жизнь, мог выделить из толпы стрелка безошибочно, как бы тот ни маскировался под мечника или хлебопашца.
— Но стрелять ты умеешь, — пробасил он довольно. — Это для мужчины немало... Хотя многие считают, что лук — оружие простолюдинов, но я старый воин! Для меня важнее — умеешь ли наносить урон врагу. А все это происхождение от древних героев, кровь древних правителей...
Фарамунд сказал глухо:
— Если бы я мог вспомнить, кто я! Кто были те люди, среди трупов которых вы меня нашли?
— Разбойники, — сказал Тревор уверенно.
— Значит, я тоже разбойник?
— Скорее всего, — согласился Тревор с полнейшим равнодушием. — Но тогда кто вас побил? Все восьмеро не особенно различались ни по одежде, ни по тряпкам. Две шайки разбойников подрались?..
Лютеция сказала негодующе:
— Разбойники — трусы! Они не станут драться друг с другом. Да еще до убийства. Они нападают только на беззащитных. Или когда уверены в успехе целиком и полностью.
Тревор мотнул головой в ее сторону:
— Лютеция родилась и жила в семье воинов. Она знает цену воинской доблести. Но и трусости тоже знает!..
Лютеция при этих словах вздрогнула. Ее чистые глаза поднялись к небу. Взгляд вместо звезд отыскал низкие черные тучи. Плечи зябко передернулись.
— Дядя, — сказала она просяще, — а что, если выехать... на рассвете? Не дожидаясь восхода солнца?
— Тут такие туманы, — отозвался Тревор. — Вытянутой руки не видишь. Кони вслепую ноги переломают.
— Но и Савигорд не тронется в тумане, — ответила она тихо.
Голос ее звучал совсем жалобно и умоляюще. Редьярд шевельнулся, все посмотрели в его сторону. Он ответил сильным мужественным голосом:
— Если он догонит, я сам разрублю его до пояса!
— Если ты его найдешь, — ответил Тревор.
— Он не откажется от поединка!
— Почему?
— Я назову его трусом, — заявил Редьярд. — В присутствии всех его людей!
Тревор покачал головой. Глаза его, как и взгляд Фарамунда, не отрывались от багровых углей. Там вспыхивали искры, перебегали с уголька на уголек, похожие на мародеров, выискивающих добычу.
— Если у тебя будет время послать вызов, — ответил он сумрачно. — Если же нападут неожиданно... Лютеция права. Нам лучше выступить на рассвете. Все лучше, чем Савигорд нагонит нас уже сегодня.
Он опустил голову и сразу же задремал. Лютеция вернулась в палатку. Но когда поднималась, она перехватила внимательный взгляд спасенного ею человека. В его темных глазах стояла мука, словно он безуспешно старался понять, кто этот Савигорд, и почему все так торопятся уйти от него, что буквально падают с ног.
С утра пошел дождь. Мелкий, моросящий, гадкий. Усталые люди седлали коней, Тревор помог собрать шатер, Редьярд с двумя воинами уже скрылся в тумане. Повозка тяжело тронулась, колеса так глубоко вязли в раскисшей земле, что Тревор чуть было не решился выбросить раненого. Правда, тот спас Лютецию, но и она его спасла, так что в расчете...
К полудню дождь перестал, туман рассеялся. Однако и без того сырая земля раскисла с готовностью. Воздух был мокрый и настолько плотный, что в нем могли плавать рыбы. Вернулся Редьярд, весь блестящий как тюлень, сообщил, что впереди река. Большая река, он пустил двух воинов вверх и вниз по течению искать брод.
Повозка увязала по самые оси. Люди почти не садились в седла, хватались за колеса, выволакивали. Теперь уже и Клотильда шла пешком, Лютеция тоже порывалась вылезти, но Тревор запретил. В повозке остались раненый и Лютеция, а также кое-какие драгоценности, золотые монеты.