Тут меня отпустило. Я поднялся и, глядя на дело рук своих (желтая кровь твари постепенно заливала камни вокруг головы), начал вытряхивать пыль из волос. Левая рука все еще сжимала мешок.
— Вот такие танцульки, ты, злокачественная морда. Честно тебе скажу, такую образину даже в фильме ужасов редко по…
Я осекся. На пальце правой руки существа сверкнул золотой обод. Кольцо? Да, массивное золотое кольцо, втянувшееся в толстую плоть, будто не первый десяток лет на пальце.
Ого…
Кем же ты был в прошлой жизни? Вряд ли теперь расскажешь…
Я покачал головой и уселся передохнуть на обочину.
— Для баяна у тебя пальцы толстоваты. Для тебя в самый раз барабан и marackasy, паренек.
24
Я просидел на обочине минут двадцать. Туман мало-помалу мерк, подступали сумерки. Скоро ночь, мне нужно собраться с силами и успеть в Кустол. Не дойду вовремя — съедят. Но — дойду ли? Обижаете! В таком-то теле. Жаль, из еды только камни да эта вонючая дохлятина, которой я побрезгую даже на необитаемом острове. Впрочем, до Кустола, как подсказывает чутье Джорека, недалеко. А там меня ждет гостиница с горячей водой, горячей едой и горячими женщинами. Благо, кошелек — все еще в кармане моих штанов.
Я похлопал по карману. По пустому карману. Вскочил, как ужаленный. Да елки-моталки! Кошелек выпал? Или… меня обобрали?
Чертов патлатый прощелыга, он успел обнести меня, пока я его тащил!
Волна ярости накатила, я принялся сыпать отборными ругательствами, смешивая родимые земные и заемные местные в водопад размером с Ниагару.
Впереди на дороге — если считать передом то направление, куда улепетнул коротышка, родился слабый гул. Он быстро нарастал, но его перекрыл близкий топот. Не такой раскатистый, как от ножищ монстра, мелкий, дробный.
Я осекся, застыл.
Положительно, мне сегодня не дают ни минуты покоя!
Из серой слоистой мути, в которую обратился туман, громко топоча ботинками, вылетел коротышка. Судя по румянцу на щеках, ему было донельзя страшно. Он увидел меня, живоглота, мгновенно ухватил суть и возопил:
— Я вляпался!
— Это точно! — подтвердил я и врезал ему под дых. Легко, даже не в четверть силы, но этого хватило, чтобы он брякнулся на задницу. В моей груди поднялась новая волна ярости и злобы. — Скажешь что-нибудь, прежде чем я тебя убью?
— Ой… и-и-и… убьешь?
Я сжал кулаки, в душе боролись гуманизм Лехи и бессердечность Джорека.
— И не сомневайся!
— Сегодня мой самый несчастливый день!
— Я знаю!
— А может… сестра?
— Иди ты… со своей сестрой!
— Персик!..
На самом деле, ни я, ни Джорек не собирались его убивать. Я — не зверь, так, малость отпинаю, а Лис поможет. Убить человека, который знает дорогу к Сегретто, Джорек мог только в крайнем случае.
Я сжал кулак и занес его над коротышкой.
— Ой…
— Заткнись уже. Терпи! Молча!
— Ой… сейчас меня…
Я замахнулся кулаком, и мерзавец скорчился в пыли, жалкое ничтожество, человеческая пустышка… Хотя я понимал, что ничтожество его — лишь маска. Маленький вор в совершенстве владел местным, средневековым искусством психологической манипуляции и, конечно, никакой пустышкой не был.
Дорога загудела от конского топота. В сумерках заплясал хоровод бледно-желтых огней, один, два, целый десяток. Всадники шли галопом, торопились, и я, кажется, знал, по чью душу они прибыли. Промелькнула мысль удрать, затеряться в тумане, но я различил лязг доспехов и бряцанье упряжи. Люди. (Или люди и нелюди, не будем заранее гадать.) Ну, наконец-то! И раз уж они гонятся за этим прощелыгой, стало быть, могут оказаться друзьями. И не только друзьями, но и защитой, если на тропу выбредет еще один живоглот или подобная страховидина.
Вскипела пыль, первый конник вырвался из марева, сжимая копье, на котором болтался каплевидный стеклянный фонарь. Не осаживая лошадь, объехал меня, что-то крича во всю глотку. Я обернулся с глухим рычанием, но быстро сообразил: этот нападать не станет, просто отрезает мне путь к бегству. Прочие уже охватывали кольцом, располагая коней шагах в двадцати от меня, коротышки и дохлого живоглота. Все при оружии и в доспехах. В руках копья с нацепленными фонарями. И арбалеты.
Солдаты или стража, больше двадцати, хм, особей.
Умелые загонщики.
Я-Джорек отметил добротность оружия и доспехов, мечи, копья, щиты у седел, закрытые и открытые шлемы. Народ вооружен, как надо. Я бы даже сказал — оружия как-то чересчур.
Коротышка сидел, судорожно разевая рот; руки безвольно свисали вдоль хлипкого тела. Я огляделся — верховые нацелили в меня арбалеты. Только рыпнись — превратят в ежика. Такая большая, хорошо освещенная мишень. Кто-то направил фонарь прямо в лицо, и я вскинул ладонь, защищаясь от света.
Впрочем, все равно смотрел в щель между пальцами.
— Охой! — крикнул огромный всадник в открытом гребенчатом шлеме. Доспехи на нем были громоздкие, как бы из зернистых каменных плит. — Не убивать. Это не илот. Ты, оборвыш, кхм, убери руку от глаз!
Я молча повиновался, хотя в горле застыло злобное рычание. Всадник нахмурился, мазнул по мне взглядом, презрительно хмыкнул. Лицо он имел строгое и властное, с чередой морщин на лбу и глубокими складками у рта. Нос напоминал багровую картофелину. И — да — командир отряда был человеком, как, впрочем, и все, кто явился вместе с ним.
Черт, я знаю, что выгляжу оборванцем. Надеюсь, тут с бродягами не поступают так, как в старой доброй Англии, где их вздергивали на первом же суку.
— Джентро, — отдуваясь, сказал командир. — Дай сигнал остальным. Мы нашли… Пусть отходят в Кустол!
Пронзительно затрубил медный горн. Через миг из далекого далека, с разных сторон, ему ответили собратья.
— Два… три… — считал предводитель. — Все пять. Отлично. Рейф, Одноглазый! Где повозка? Поторопи этих увальней!
— Да, генерал Болгат! — Детина в шипастых оплечьях (они напоминали мне две огромные паутины, вросшие в нагрудник) начал разворачивать лошадь. Поверх левого глаза Рейфа лежала повязка из багровой ткани, чистенькая, наверняка каждый день стирает. В глаза бросились скулы и особая, врожденная смуглость кожи. Оп-па, а вот и орк, легок на помине. Значит, не все в отряде люди, не все.
Пришлый. Орки не живут в Корналии и Рендуме…
Спасибо за информацию, ушастик! Давай предположу: дела в Кустоле не слишком хороши, раз пришлых берут в солдаты?
Джорек не ответил.
Хм. Пришлый. Прямо как я. Я — чужак в этом мире, настоящий, мать его, иностранец. Как говорят тайцы — фаранг. Только я — фаранг в кубе. Уникальная личность. Другой такой ищи — не найдешь.
Взмахнув рукой с двумя оттопыренными пальцами, одноглазый нелюдь по имени Рейф умчался в туман. За ним последовала пара всадников.
— Брат Архей, вы там спите?
Послышался звук, отдаленно напоминающий «да-да», и из тени за спиной командира выдвинулся низенький, но вполне крепкий конек, на котором восседал низенький и не вполне крепкий субъект в кольчужке поверх синего плаща. Он подъехал к трупу живоглота (я отметил, что все лошади, все до одной, не страшатся монстра, значит — научены) и, кряхтя, спустился на дорогу. Присел рядом с головой твари, поставил светильник, что-то нашептывая. Повертел утиной сморщенной шейкой. Достал из поясной сумки мечевидный красновато-серый кристалл длиной в мою ладонь и глянул сквозь него на размозженную голову твари. Затем оттянул веко монстра и ткнул мизинцем в глаз. Острый ноготь звучно царапнул роговицу.
— Мертвый живоглот-с, м-да… безусловно. Очень крупный экземпляр, клянусь Спящим! Таких мне не доводилось видеть даже во время последней атаки на Кустол. Хотя и там один попался… неплохой, м-да… Мы его сетями из колодезных цепей, помнишь, Йон? Гм, м-да… А ведь жуть! И как близко к Кустолу! М-да, м-да…
Щека генерала дернулась:
— Чрево крепнет, а фиал с кровью Спящего по-прежнему в Ильминдаре!
Брат Архей пожал тонкими плечиками:
— Увы, мой друг, увы. У него слишком надежная защита, и магические ловушки таковы, что их не обойти даже самому умелому вору…
— А все потому, что вы, сборище неумех, именуемое ковеном Измавера… Твою же… старейший чародейский ковен мира!.. И вы до сих пор не можете сварганить нормальных защитных амулетов! Глядите, кончится у нас терпение — свяжем, посадим на баржу и отправим в Ильминдар тамошним чернож… чернокнижникам!
Архей снова передернул плечами.
— Когда кончается терпение, бегут в нужник. А мы делаем что можем. И не наша вина, что магия фиала настолько велика, что позволяет питать защитные контуры храма.
— Я предлагал Орнеле взять храм штурмом!
— О да, Йон, о да… и положить впустую несколько тысяч человек. Нет, мой горячий друг, фиал можно взять только с помощью некой уловки. Или счастливого случая… И мы терпеливо ждем этот случай. И продолжаем совершенствовать наши амулеты. Возможно, в будущем…
— Сколько нам осталось того будущего, Крейн! Год, два, три? Когда Прядильщик возьмет полную силу и впустит в наш мир Маэта? Что мы тогда запоем? Ой-ой, где мы были, почему не отобрали фиал, способный прихлопнуть Чрево?
Брат Архей молча махнул рукой. Как видно, этот диалог-перепалка был у них не первым.
Маэт в Чреве? Вот о чем говорил Йорик! Что-то пока мешает ему воплотиться, вот почему Йорик сказал о гонке. Власть над миром получит тот, кто явится в него первым! А поскольку Измавер спит — то его можно приравнять к отсутствующим на рабочем месте. Либо его разбудят, либо Маэт возьмет дела фирмы в свои руки и тогда мало никому не покажется.
Архей устало провел по лицу тощей ладошкой.
— Увы, мой старый друг… Хм… м-да… — Он покачал головой, разглядывая кольцо на пальце монстра. Внезапно подобрался. — Вот что, Болгат, я его забираю!
— К чертям собачьим, Крейн, на кой тебе еще один живоглот? Снова гнать антидот и ваши вонючие микстуры? — Болгат отцепил от пояса фляжку и приложился к горлышку. Кое-кто из солдат последовал его примеру; у всех к поясам или седлам подвешены похожие фляжки емкостью, наве