И вот теперь Цезарь вновь со славой вступил в город. Чернь в небывалом количестве высыпала на улицы Рима, чтобы участвовать в сорокадневных благодарственных празднествах в честь Цезаря и его побед за границей (это вдвое дольше, чем устраивалось прежде в честь победителя).
Цезарю даровали дозволение отпраздновать четыре триумфа: за Галлию, Египет, Понт и Африку. Его победы над соплеменниками-римлянами прошли незамеченными или, во всяком случае, неотмеченными.
После того как Цезарь вернулся в Рим, Сенат сделался чрезвычайно предупредителен по отношению к нему. Почтенные отцы утвердили его диктатором на следующие десять лет и придумали для него новую должность — надзирающего за общественной нравственностью. И Цезарь, заняв эту должность, поклялся, что восстановит дисциплину.
Его мнение на всех заседаниях Сената будет оглашаться первым. Он не только получил право лично подбирать кандидатуры всех магистратов, но и сам будет сидеть на скамье магистратов. Именно он будет давать сигнал к открытию всех общественных игр, которые, без сомнения, приведут в восторг толпы его почитателей из числа простонародья.
Я наблюдал за всеми представлениями, устроенными в честь его триумфов, и был приглашен на пир для народа. Там я занял одно из двадцати двух тысяч пиршественных лож и наслаждался едой до тех пор, пока взбунтовавшаяся селезенка не вынудила меня бежать в общественное отхожее место. Переменам блюд не было конца. Тысячи нежных морских угрей, перепелов, свиней, гусей, коз, ягнят, зайцев, коров, кур и уток были съедены простыми римлянами. Тем временем более удачливые граждане, обладающие политическими связями, вкушали павлинов (их едят, чтобы подбодрить безнравственность), устриц и даже нежные язычки певчих птиц — говорят, некогда это было любимое блюдо персидского царя Дария.
Тебе также приятно будет узнать, что блюда были щедро приправлены редкими пряностями, купленными у египетских торговцев.
А затем Цезарь произвел на всех сильное впечатление, выдав каждому легионеру по две тысячи денариев, объявив, что это вдвое больше того, чем они получили бы от Помпея, и что он намерен «разбогатеть вместе с римским народом, а не грабить его».
Парады напомнили мне великую процессию твоих предков, воскрешенную твоим отцом, когда тебе было всего девять лет. Но римляне добавили к этому оттенок жестокости, отсутствовавший в наших более веселых и благочестивых греческих и египетских празднествах, — они грубо отнимают жизнь у животных и людей. Одной из таких жертв был белокурый гигант, которого Цезарь победил в Галлии. Его задушили за совершенное преступление: он осмелился защищать свое племя от римлян. Твою собственную сестру Арсиною провели в цепях рядом с каким-то четырехлетним африканским царевичем, позабавившим толпу своей веселостью. Он, очевидно, решил, что празднество устроено в его честь, и великодушно махал зевакам рукой. А солдаты, которые выражали недовольство тем, что расходы на эти празднества сожрут все средства на покупку для них земель, были обезглавлены! Гладиаторы убивали друг друга во множестве в ходе представлений, изображающих выигранные римлянами битвы. И я, старый человек, видавший немало проявлений бесчеловечности, отвернулся, чтобы не видеть, как сотни львов и жирафов перебили просто на потеху жестокой толпе. Эта ужасная бойня не несла в себе ни малейших благородных устремлений и отнимала всякую честь и достоинство как у охотника, так и у животного.
Во время процессии Цезаря сопровождали семьдесят два высших должностных лица, а их рабы жгли благовония, дабы заглушить скверный запах, исходящий в жаркий день от большой толпы.
С Цезарем был юноша, Гай Октавиан, его внучатый племянник, внук его сестры Юлии. Юноша худощав и бледен и выглядит примерно лет на восемнадцать. Я навел о нем справки, думая, что он выказал доблесть на службе у Цезаря, хотя внешность его не наводит на мысль о талантах или задатках воина. Однако мне сообщили, что он не участвовал ни в одной войне, и те, с кем я разговаривал, также недоумевали, отчего вдруг этому Октавиану было выделено столь почетное место в триумфальной процессии, в то время как великому Марку Антонию, не раз совершавшему невероятные подвиги, вообще не было оказано никаких почестей.
Сама процессия была очень зрелищной. Рабы несли огромные полотнища, на которых изображены были сцены побед Цезаря — ремесленники трудились над этими произведениями искусства денно и нощно. Зрители свистели и буйствовали при виде картин, где враги Рима были изображены как трусы.
За время празднеств было поставлено множество пьес, но им недоставало того тонкого мастерства, которое вполне представлено лишь в греческом театре.
Имеется еще одно обстоятельство, и я хочу, чтобы ты услышала это от меня, твоего верного и любящего слуги. Солдаты Цезаря сочинили множество непристойных песен про своего полководца, затрагивающих также твою царственную особу. Они распевали их во время процессии. В этих песнях диктатор именовался распутником, женой всех мужей и мужем всех жен, который завоевал сперва царя Египта, а затем, для ровного счета, одолел еще и царицу. Цезаря эти непристойности явно взволновали, и он открыто опроверг мнение о том, что он якобы когда-то был любовной игрушкой царя Вифинии.
Как, однако, странно работает голова у этих римлян! Насколько я понимаю, истинным оскорблением для Цезаря было предположение о том, будто он некогда выступал в роли пассивного партнера. Думаю, это — проявление образа мысли, в котором господство и завоевание превосходит все прочие человеческие добродетели. Хвала богам, что мы — не римляне!
Таковы последние деяния Юлия Цезаря, о которых я пишу тебе в этот жаркий день месяца августа, из этого буйного и хаотичного города — Рима. Хвала богам, на следующей неделе я получу передышку и смогу ненадолго убраться отсюда; я собираюсь на загородную виллу к одной богатой и не имеющей сына (а значит, и никого, желающего присматривать за ней!) вдове, которой нравится общество образованного и приветливого толстого грека.
Я буду оставаться у тебя на службе до тех пор, пока ты этого желаешь, — иначе я уехал бы на Крит и нанял бы там двух гречанок, чтобы они готовили мне еду, и еще пятерых, чтобы обеспечить себя любовью.
Птолемею XIV, царю Египта, от Арсинои IV, царицы Египта. (Доставлено с тайным посланцем.)
Мой дорогой брат!
Буду писать кратко. Я нахожусь в плену в этом зловонном городе, в Риме, и моя жизнь постоянно под угрозой. К счастью, некоторые римские матроны, придя в ужас от того, что женщину царского рода прогнали в процессии Цезаря, словно какую-нибудь преступницу-простолюдинку, пожалели меня и теперь передают через своих слуг еду и самые необходимые вещи. Одна из приходящих ко мне прислужниц — македонская свободнорожденная женщина, ненавидящая римлян всем сердцем. Она тайно перешлет это письмо тебе через своего брата, слугу торговца, поставляющего воск нашим дворцовым мастерам свечных дел. Пожалуйста, будь добр с ним. Он передает это письмо, рискуя собственной жизнью. Этот человек — единственный, кто может доставить мне твой ответ.
Дорогой брат, я понимаю, что тебе всего лишь тринадцать лет, но ты — единственная преграда, препятствующая великому народу наших предков безвозвратно угодить в грязные руки Рима. Ты должен начать обучаться военному искусству, ибо единственный способ противостоять мощи — это еще большая мощь. Объяви, что желаешь изучать стратегию, и немедленно отправляйся в Грецию. Клеопатра будет только рада избавиться от тебя, ибо ты угрожаешь ее плану — продать Египет римлянам и править как их царица-проститутка. Она — обманутая дура, не подозревающая, что здесь ее и Юлия Цезаря презирают не меньше, чем в Александрии и, я уверена, во всем мире.
Я сделала все, что могла, чтобы рассказать влиятельным римским женщинам о ее честолюбии и дурных наклонностях. Они уже ненавидят Клеопатру за то, что она вступила в любовную связь с римлянином, женатым на римлянке. Они плохо говорят по-гречески, но их познаний хватает, чтобы понять самое важное, и я уверена, что успешно подвела нашу ненавистную сестру-узурпаторшу еще на шаг ближе к падению.
Благодаря сочувствию матрон меня отсылают в город Эфес; там мне будет предоставлено убежище в храме Артемиды, которую римляне зовут Дианой. Я по-прежнему буду пленницей римлян, но оттуда я смогу поддерживать связь с тобой, когда ты окажешься в Афинах.
Не бойся ничего. Просто действуй. Мы должны оставаться начеку и дожить до того момента, когда Клеопатра уничтожит сама себя. От этого зависит судьба Египта. Не волнуйся. У нас по-прежнему много сторонников, и мы одержим победу.
С любовью,
От Гая Юлия Цезаря, диктатора Рима, Клеопатре VII, царице Египта.
Моя дорогая Клеопатра!
Прости мне мое молчание. Я вынужден был покинуть Рим, дабы сразиться с моими врагами в Африке. Я снова победил. По возвращении меня ожидало столько же врагов, сколько и триумфов. Как говаривал наш старый друг Клодий: «Дорогой, это не заканчивается никогда». Твое письмо стало утешением для седеющего полководца в его невзгодах.
При нынешних обстоятельствах мне пришлось перенести кампанию против парфян на следующий год. Однако я не могу ждать еще год, прежде чем увижу тебя и Маленького Цезаря. Я хочу, чтобы вы как можно скорее приехали в Рим. Я изложил некоторым своим самым ревностным и влиятельным сторонникам проект дополнения к закону по вопросу о признании ребенка. Согласно этой поправке, я имею право взять еще одну жену, дабы обеспечить себе наследника. Мои сторонники полагают, что, если правильно выбрать момент, это дополнение имеет все шансы стать настоящим законом.
Пожалуйста, сообщи мне, когда примерно ты приедешь. Ты будешь жить в моем доме, подальше от городской суматохи. Это чудесная вилла, расположенная на Яникульском холме; там нет того простора, к которому ты привыкла, но зато оттуда открывается прекрасный вид на город. Я уверен, что там можно с удобством разместить десять человек твоей свиты и не более двадцати пяти слуг. Я буду навещать тебя всякий раз, как только у меня будет появляться свободное время. Я также обеспечу тебя занятным римским окружением для твоего увеселения.