— Твое величество.
Антоний не сделал ни единого движения ей навстречу и не улыбнулся.
— Император.
Клеопатра прилагала столько усилий, чтобы не утратить контроль над своими чувствами, что не заметила, на каком языке они разговаривают. Но эмоции все-таки никуда не делись. Под взглядом Антония самообладание Клеопатры дрогнуло, хотя она от всего сердца надеялась, что не показала этого. Она оказалась совершенно не готова к тому, что его глаза окажутся в точности как у ее двойняшек — карими и такими глубокими, что в них можно упасть и уплыть прямиком в потусторонний мир, навеки забывшись. Клеопатра столько раз смотрела в глаза своих детей, зачарованная этим их выражением, и не понимала — или не позволяла себе вспомнить, — что это глаза Антония.
Она ждала, пока он заговорит.
— Нам многое нужно обсудить. Ты готова?
«Он что, не соображает, с кем говорит?» — возмутилась Клеопатра. Она совершенно не намеревалась возобновлять их близкие отношения — до тех пор, пока не получит все, что ей нужно. Клеопатра поняла: придется принять некоторые меры, дабы установить нужный тон беседы. Она предложила Антонию присаживаться.
— Полагаю, посланец уже выполнил свою задачу, — сказала Клеопатра, кивком указав на Капитона.
Она не без удовольствия отметила, что Капитон не спросил у Антония позволения удалиться, а воспринял слова Клеопатры как приказ.
— Итак, — произнесла она.
— Клеопатра… — начал было Антоний, но царица оборвала его.
— Император, я знаю, зачем ты позвал меня. Я с большим интересом наблюдала за твоими действиями, благо все это происходило неподалеку от моих границ. Прекрасно. Ты превосходно проявил себя.
— Что ты имеешь в виду, моя госпожа? — официальным тоном вопросил Антоний.
— Ты вручил власть тем царям, принцам и знатным людям, которых ты, как ты полагаешь, можешь держать под контролем. Не потому, что ты великодушен по природе, а потому, что понимаешь: тебе нужны сильные и спокойные страны в Малой Азии и во владениях арабов, дабы предотвратить вторжение парфян. Ты сделал царем Иудеи Ирода. Не самый стратегически важный шаг на долгом пути, но я понимаю, почему ты так поступил. Ты поддержал Артавазда в Армении, а значит, ты способен и продолжить стратегию Цезаря, предполагавшую вторжение в Парфию с севера. Впрочем, не думаю, что ты сможешь всерьез заручиться его верностью. Этот человек заслуженно пользуется дурной славой. Вот царь Мидии — более разумная степень риска. Монес — ему ты слишком многое уступил в Сирии. Но его больше интересует торговля, чем твои войны; он — человек того типа, которого легко купить и продать. Смотрим дальше. Каппадокия. Эту страну, кратчайший путь к границам Парфии, ты доверил Архелаю, сыну незаконнорожденного царевича, который был женат на моей сестре Беренике и вместе с ней сражался против моего отца. Думаешь, что он и вправду будет тебе верен? Ах да, на него имеет большое влияние Глафира Каппадокийская, разве не так? А ты заручился ее верностью у нее в спальне, и потому ее не будет одолевать искушение предать тебя. С твоими женщинами так обстоит дело всегда, ведь правда? И вот недостающее звено — Клеопатра Египетская. Именно поэтому ты и здесь. Дабы оценить, сильно ли она сердится на твою измену. И поторговаться.
— Вижу, твоя разведка по-прежнему работает безукоризненно, Клеопатра Египетская, — улыбнулся Антоний. — Равно как и твой ум.
— А чего ты ожидал? Я не закончила. Мне также сообщили, что ты отдал значительные территории в Малой Азии двум хитроумным грекам-поселенцам — как там их зовут? Полемий и Аминтас? Ну прямо как каких-нибудь персонажей из пьесы Аристофана.
— К чему ты клонишь, царица?
— Да к тому, что договор с царицей Египта стоит не меньше, чем с твоими выскочками-плебеями или с Иродом, которого ты сделал царем. Я происхожу из великого царского рода и буду тебе признательна, если ты не станешь забывать об этом. Мне не нужен римлянин, чтобы взойти на этот трон. Я знаю, чего ты хочешь от меня. Как всегда, когда ты просишь чего-то от женщины, ты получаешь это. Но вот чего я потребую взамен.
Клеопатра кликнула своего писца.
— Принеси карту!
Писец вернулся с толстым свитком, развернул его и положил перед Антонием. Антоний ничего не сказал, лишь приподнял брови.
— Вот карта империи моих предков. Черной линией обозначены границы государств, которые за минувшие годы были отняты у нас в силу алчности Рима.
— Спасибо за экскурс в историю и географию, Клеопатра.
— Я желаю получить эти земли обратно.
Хоть Антоний и не смотрел на нее, Клеопатра могла бы поклясться, что в этот момент у него глаза полезли на лоб. Он еще раз осмотрел карту, взял себя в руки и сказал:
— Клеопатра, я знаю, что ты всегда к этому стремилась, но сейчас не время. Когда мы одолеем Парфию, ты снова обретешь все земли своих предков.
— Кто «мы», император? Мне что-то не верится, что я пойду на войну. Равно как и не верится, что я стану царицей Парфии, когда вы, римляне, ее завоюете.
Антоний положил руки на подлокотники кресла и подался вперед.
— Неужели ты забыла о наших замыслах?
Голос его вздрагивал, но не от гнева, а от силы обуревающих его чувств.
— Я уже много лет ничего не слыхала об этих замыслах. Возможно, то были фантазии двух влюбленных глупцов. Но этих людей больше нет, а мы — есть. Я повторяю свои требования. Ты приобрел огромную власть над теми, кто сейчас правит землями у самых моих границ. Тем самым ты ослабил меня. Вот мои пожелания. Взгляни на карту. Я хочу северные территории Сирии. Они принадлежали Птолемею Сотеру, и потому по праву они мои. Я хочу Птолемаиду и Итурею. Можешь не сомневаться, если вы отдадите мне Итурею, местные жители с радостью провозгласят меня царицей Дамаска. Идем на юг. Я хочу Гиппон и Гадару и прилегающие к ним земли. Можешь позволить Ироду сохранить Газу, но я желаю сохранить контроль над финиковыми рощами. Они весьма доходны, и их в свое время отняли у Египта. Мне также необходимо усилить свое влияние на Красном море. Тебе ясен мой план, император? Мне нужны моря, окружающие мою страну. Это — необходимое условие для того, чтобы я поддержала тебя в этой войне. Я знаю, что твой союзник в Риме — вовсе не союзник тебе, и не желаю оказаться беззащитной перед его вторжением, когда ты отправишься в Парфию и повернешься к нему спиной.
Антоний покачал головой.
— Насколько я вижу, у тебя было слишком много времени на размышления.
— Вполне достаточно, император.
— Могу ли я узнать о здоровье наших детей?
— Дети к данным переговорам отношения не имеют. Если этот вопрос тебя интересует, тебе следует как-нибудь наведаться в Александрию.
— Клеопатра, не будь такой жестокой.
— Не тебе говорить мне о жестокости.
— Ты уверена, что твои лазутчики извещают тебя обо всем, но даже у них нет доступа к сердцу человека.
Клеопатра вполне могла клюнуть на эту удочку, не знай она, что Антоний — виртуозный лицедей. Она могла бы позволить себе надеяться на нечто большее, нежели восстановление империи Птолемеев. Она могла надеяться на восстановление их союза, их совместных мечтаний. Но у Антония имелась жена-римлянка, которая носила ему второго ребенка-римлянина. Да, правда, Антоний только что отослал ее в Рим, но это еще не означало, что он готов перенести свою привязанность на другую. Как и в случае с несчастной Фульвией, Антонию требовалась преданная ему женщина, которая блюла бы его интересы в Риме. И кто лучше годился на эту роль, чем сестра его соперника? Кто мог бы добыть для него больше сведений? Кто был бы в состоянии лучше проследить за махинациями брата-правителя? Женщина. Преданная, но не облеченная никакой реальной властью, так что она, в отличие от союзника-мужчины, никогда не будет представлять собой угрозу интересам Антония.
— И твое сердце тоже не имеет отношения к данным переговорам, император.
— Вот в этом ты ошибаешься.
— А где было твое сердце, когда ты даже не ответил на письмо, сообщавшее о рождении твоих детей? Когда ты повернулся спиной ко всему, что мы с тобой так тщательно продумали? У тебя вовсе нет сердца. То, что бьется в твоей груди, — это барабан честолюбия.
Клеопатра перегнула палку. Чувства пробрались в клеть ее души и буквально переполнили ее. Клеопатра пыталась подавить волнение, гнев, горечь, но они ускользнули и теперь вырвались на волю.
Антоний вскочил с кресла. Клеопатра подумала, что он сейчас набросится на нее, и отпрянула, но Антоний лишь воздел руки. Он нависал над царицей, словно огромный зверь.
— Ты меня напугал, император. Пожалуйста, сядь.
Антоний не сел, но руки опустил и уставился на Клеопатру.
— Хотел бы я видеть, Клеопатра, что смогла бы сделать ты в подобных обстоятельствах! Ты, сдерживавшая самые сокровенные свои стремления, чтобы сохранить трон для себя и своих детей! Что ты стала бы делать, обнаружив, что человек, которому ты доверяла больше всего, предал твое доверие ради своих амбиций?
— Я знаю, что стала бы делать, император, поскольку именно это со мной и произошло. Однако же вот, я сижу здесь и веду переговоры с этим самым человеком.
Антоний испустил раздраженный вздох.
— Тебя не переспоришь! Что ж, я не стану стараться объяснить. Я не намерен рассказывать тебе про тот ужас, в который ввергли наших друзей и союзников действия Фульвии. Несчастная! Незачем возвращаться к этому и напоминать о том, как поражение сломило ее мужество и как мой гнев убил ее. Ладно. Все это будет сейчас неуместным. Ни к чему говорить, как мною манипулировали и в конце концов женили на робкой, улыбчивой римской матроне, поставив это условием мирного договора. Ты знаешь, что означает мир для народа Рима, Клеопатра? Ты знаешь, сколько лет длятся наши междоусобные войны? Сколько друзей и родственников умерли на наших глазах? Мой дед был убит и обезглавлен, мой отчим — казнен, мой наставник, Юлий Цезарь, — предательски заколот. Сколько раз мне приходилось стоять на поле боя против тех, кого я прежде называл друзьями? Мир жаждал мира. Я верил, что, заключив союз с племянником Цезаря и женившись на его сестре, я смогу принести мир. Но более я не верю в это.