Клеопатра подошла к деревянному сундуку, открыла его и извлекла массивное кольцо с изумрудом и маленькую рубиновую подвеску. Отворив оконце, она протянула драгоценности Галлу.
— Изумруд — твоему военачальнику, а рубин — это подарок, который ты сможешь поднести своей избраннице. Я повторяю свои условия. Скажи своему начальнику, что я почтительно настаиваю на его присутствии, чтобы мы могли поговорить лицом к лицу. Скажи ему, что я не желаю рисковать тем, что мы неверно поймем друг друга из-за неизбежных ошибок посредников. Это слишком важное дело и слишком тонкие вопросы.
— Госпожа, я полагаю, что он не придет. Он послал меня со всеми его заверениями. Прошу тебя сделать так, как он желает.
— Не думаю, что я это сделаю.
— Он просил меня напомнить тебе о милосердном характере Юлия Цезаря, которого он стремится превзойти во всех отношениях.
Клеопатра вспомнила о многих соглашениях с Антонием, которые Октавиан так и не выполнил. Октавиан решил не посылать обещанные двадцать тысяч воинов для войны с Парфией. Октавиан просил Антония приехать в Брундизий, чтобы заключить мир, а сам отказался выйти. Октавиан отвергал все их предложения о переговорах, вместо этого забирая деньги, высланные в залог мирных отношений. Октавиан обманом и подкупом переманил к себе солдат Антония. На ум Клеопатре пришли истории о том, как Октавиан притворялся больным во время сражения, взваливая всю ответственность на Марка Агриппу. Октавиан награждал царицу Египта перед лицом Сената самыми грязными эпитетами. Октавиан использовал Цицерона, а потом одобрил его смерть и посмертное унижение: отрубленная голова и руки оратора были бесчестно выставлены на Форуме. Октавиан убил триста сенаторов в Перузии, принеся человеческую жертву божественному Юлию после успешной осады. Клеопатре рассказывали о том, будто Октавиан в своей похоти заставил какого-то человека отдать ему жену. Он превращал своих представителей в сутенеров, которые поставляли ему юных девушек, силой увозя их из родных домов, от семей.
Такой человек ни в чем не мог превзойти Юлия Цезаря. Победы Цезаря были завоеваны гением Цезаря, возлюбленные Цезаря были покорены его обаянием. Он прощал врагов, воевавших против него, так легко, словно они всего лишь слегка оскорбили его, напившись пьяными на пирушке. Похоже, наследник Цезаря не унаследовал от великого человека ничего, кроме денег.
— И все же я должна просить тебя вернуться к нему и передать то, что я сказала. Твой полководец сам волен сделать выбор.
— Твое величество, ты должна поверить Цезарю. Я своими глазами видел, как он проливал слезы, узнав, что Марк Антоний лишил себя жизни…
Клеопатра больше не могла выносить эту ложь.
— Почему ты все еще здесь, почему ты еще не передал ему мой ответ?
Этот наглый посланник, Галл, уже исчерпал запас ее терпения. Зачем он медлит? Неужели он действительно думает, что он, командир столь низкого ранга, может вести переговоры с царицей Египта? Или это еще одно сознательное оскорбление со стороны Октавиана?
Тут раздался крик Хармионы. Гефестион бросился вперед, закрывая царицу своим телом. Ирас скорчился за ложем, на котором лежало тело Антония. По лестнице спускался римский солдат, влезший в окно. Другие карабкались следом по стене при помощи веревок, их мечи и панцири звенели похоронным звоном.
Клеопатра не могла позволить этим солдафонам похваляться тем, что они убили или захватили в плен египетскую властительницу. Оттолкнув Гефестиона, она сунула руку под платье, нащупывая кинжал. Сделав глубокий вздох, она отвела руку подальше, чтобы удар вышел сильным и смертельным. Перед тем как нанести этот удар, она поймала взгляд Хармионы — взгляд, знакомый ей с детства. Как и сама Клеопатра, Хармиона быстро поняла, в чем дело: Октавиан, как обычно, замышлял предательство. Старуха едва заметно кивнула царице, словно говоря: «Да, именно это и нужно сделать».
Клеопатра приготовилась к смерти и изо всех сил нанесла удар прямо в уязвимую точку чуть ниже грудины. Но Гефестион перехватил ее запястье прежде, чем острие кинжала достигло цели. Клеопатра закричала, вне себя от этого предательства, а он притянул ее ближе, шепча: «Только живой может вести переговоры».
А затем римляне схватили ее, и громкий голос — Клеопатра узнала голос Прокулея — выкрикнул приказ: убедиться, что больше нигде на ней не спрятано ни оружия, ни сосуда с ядом, ничего, что может быть использовано как орудие убийства.
— Великий полководец хочет, чтобы она осталась жива, — сказал он и добавил специально для Клеопатры: — Он желает получить возможность явить свое милосердие царице.
Клеопатра отказалась от сопротивления. Она не даст им повода использовать против нее силу. Гефестион и Хармиона принимали плен со стоицизмом старых бойцов. Ирас тихонько плакал, когда ему связывали руки, и не сводил глаз с тела Антония, не желая покидать его. Одежда Клеопатры превратилась в лохмотья, грудь была разодрана в кровь острыми ногтями, глаза распухли и покраснели от слез, но все же она твердо встретила взгляд Прокулея.
— Предупреждаю, не смейте глумиться над телом императора. Я еще дышу, и я заставлю вас поплатиться.
Тот пристыженно опустил глаза — Клеопатра надеялась, что ему неприятен обман, задуманный Октавианом. Однако в тот момент ей было куда важнее другое: что станется с бренным телом Антония? Теперь император уже не мог защитить себя, и Клеопатра должна была проследить, чтобы его похоронили должным образом. Некогда она точно так же спорила со своим отцом за право достойного погребения для Архелая, мужа Береники.
Проходя мимо смертного ложа Антония, Клеопатра заметила, что римские солдаты держатся чуть поодаль от него и один из них — быть может, кто-то из тех, кто некогда шел за Антонием в бой? — прикрыл ладонью рот, словно подавляя плач по своему полководцу, ставшему жертвой предательства.
— Граждане Александрии, встаньте.
Октавиан стоял на высоком помосте, возведенном для того, чтобы он мог обратиться к населению завоеванного города. Помост возвышался посреди большого гимнасия, где цари, царевичи и греческая знать на протяжении сотен лет упражнялись в физическом совершенствовании.
Перед завоевателем на коленях стоял объятый ужасом народ, моля о жизни, о милосердии, обо всем, что он мог пожелать даровать им. Октавиан быстро пристрастился к этому зрелищу, к выражению покорности со стороны огромного числа людей. И начал наслаждаться выражением облегчения на этих испуганных лицах, когда он объявлял, что жизни их ничто не угрожает, что им позволено разойтись по домам, жить своей жизнью и умереть в собственных постелях от глубокой старости.
— Люди Александрии, не нужно бояться. Я навестил гробницу Александра, чей гений положил начало этому великолепному городу и кого жители этого города и всего остального мира называют Великим. И я рад сказать, что этот город не менее велик, нежели его основатель. Я покорен очарованием Александрии. И потому освобождаю всех ее жителей от какой-либо вины за недавнюю войну между вашей царицей и Римской империей. Добро пожаловать в дружеские объятия Рима!
Подхалим Арий, который повсюду таскался следом за Октавианом с той самой минуты, когда тот вошел в ворота Александрии, начал аплодировать, побуждая остальных последовать его примеру. Философ встретил Октавиана у восточных Солнечных Врат, напомнил ему о своем положении в греческой школе, которую Октавиан посещал в юности, и вознес «наследнику Цезаря» небывалые хвалы за победу над «угнетателем Марком Антонием». А ведь Клеопатра наверняка немало заплатила Арию за обучение незаконного сына Цезаря! Арий так стремительно отрекся от царицы и ее наследников, что Октавиан мысленно отметил: наверняка сей философ точно так же поносил бы и его, если бы обстоятельства сложились иначе.
Потому завоеватель почти не обратил внимание на лобызание Арием его руки, а сразу же перешел к вопросу, на который мог ответить этот льстец философского склада: «Где Цезарь Младший?» Арий, вероятно предвидевший все вопросы Октавиана, ответил, что юный царь сейчас на пути в Индию вместе со своим наставником, Родоном, который, к счастью, служит Арию. «Замечательно, — ответил Октавиан. — Пошли Родону письмо с требованием вернуться. Напиши ему, что я подпал под чары царицы и теперь выполняю ее требование позволить мальчику занять трон».
И вот Арий заставил жителей Александрии бурно аплодировать неслыханному милосердию Октавиана. Тот решил не продолжать речь, а завершить ее на этой высокой ноте, прежде чем будет задан хоть один вопрос — прежде чем кто-нибудь, ошалев от благодушия завоевателя, спросит о судьбе их плененной царицы. Пусть довольствуются тем, что вернутся по домам, пусть обнимут своих близких и возблагодарят богов за милость Октавиана. Решение относительно царицы нужно принять быстро, пока ее подданные еще ошеломлены тем, что с них не спрашивают ответа за то, что они поддержали в войне Клеопатру.
Следующие несколько дней Октавиан занимался делами, заявляя о своих правах на город и осознавая свое влияние на народ Александрии. Из своего заточения во дворце Клеопатра прислала письмо, в котором умоляла похоронить Антония должным образом. Октавиан не желал никаких волнений со стороны солдат, перебежавших к нему от Антония (когда речь заходила об их бывшем командире, эти люди становились удивительно сентиментальными), и потому позволил это, не задумываясь ни о размахе замысла царицы, ни о преклонении перед покойным, которое так безоглядно проявили местные жители. Не боясь возмездия, они выстроились вдоль улиц, чтобы узреть похоронную процессию. Сам Октавиан, конечно же, не присутствовал на погребении своего врага, однако он получал отчеты от очевидцев, подтверждающих грандиозность зрелища.
Клеопатра приказала набальзамировать Антония по египетским обычаям. Он должен был быть похоронен в мавзолее, который она возвела для себя самой. Ее сокровища уже были извлечены оттуда людьми Октавиана и тщательно занесены в опись, и потому царица велела заново украсить помещение статуями и символами Диониса — божества, с которым ее народ отождествлял Антония.