Тот почивал в своём шатре на ложе из пурпура в окружении наложниц, когда сон его был прерван появлением вестника, посланного военачальником Навузарданом.
Царь поднялся с ложа, приказал евнухам облачить его в одежды, начальнику телохранителей — чтобы принесли доспехи и запрягли боевую колесницу.
— Приготовьте мою колесницу и созовите стражу, — повелел он. — Не стану дожидаться возвращения Навузардана. Я сам буду преследовать его. — Начальник поклонился и вышел отдать приказы, дабы была исполнена царская воля.
Немного позже царь покинул шатёр и взошёл на колесницу. Возничий взмахнул кнутом, и весь отряд двинулся строем вослед, вздымая облако густой пыли.
Ближе к востоку облака поредели, и приближающийся восход зари придал нежный оттенок светлеющему небу. Пение жаворонков воспарило к солнцу, медленно поднимавшемуся из-за горизонта. Пленённые иудеи были посажены на кол. Их предводителя, Этана, в отместку за выказанную им великую храбрость, распяли на кресте.
Царь Седекия добрался до долины Хеврона, когда солнце уже стояло высоко в небе, и расположился в тени пальмы, дабы вместе со своими подданными испить немного воды и съесть остатки хлеба и солёных маслин для подкрепления сил. Тем временем его телохранители рыскали в городских конюшнях в поиске лошадей и верблюдов, чтобы можно было быстрее следовать далее. Утолив голод и жажду, царь спросил своего военачальника:
— Как ты думаешь, сколько времени понадобится моим слугам набрать достаточное число лошадей, мулов и верблюдов, чтобы мы уже полным ходом двинулись по дороге на Беэр-Шеву? Мои сыновья обессилели и больше не могут идти пешком.
Военачальник собрался было ответить, но внезапно замер, прислушиваясь к отдалённому гулу, похожему на гром.
— Ты ведь тоже слышишь это, мой царь?
— Должно быть, это та самая гроза, что надвигалась на Иерусалим ночью.
— Нет, государь, те тучи сейчас уже над морем. Это не глас бури... — И, пока он произносил эти слова, лицо его исказилось от ужаса и страха, ибо он увидел на верху плоскогорья, нависшего над городом, облако пыли, и в этом облаке развёрнутые на большом пространстве ряды боевых колесниц вавилонян.
— Мой царь, — вымолвил он, — мы пропали. Единственное, что осталось нам, — умереть как мужчины, с мечом в руке.
— Я не хочу умирать, — произнёс Седекия. — Мне надлежит спасти трон Израиля и моих сынов. Построй наше воинство и прикажи немедленно доставить мне лошадей: Господь будет на вашей стороне в сражении, и этим вечером вы победителями присоединитесь ко мне в оазисе Беэр-Шевы. Я распорядился, чтобы царица-мать и мои жёны ожидали вас в Хевроне. Им будет удобнее путешествовать с вами на пути ко мне в Беэр-Шеву.
Военачальник повиновался приказу и построил воинов, но у тех от ужаса подкосились ноги, как только они узрели сотни колесниц, мчавшихся прямо на них на огромной скорости, сверкание кос, прикреплённых к осям, чтобы сокрушить любого, кто попадётся на пути. Почва дрожала, будто разразилось землетрясение, воздух наполнился раскатами грома, отзвуками ржания тысяч лошадей и грохотом бронзовых ободьев колёс, катящихся по земле.
Некоторые из воинов обернулись назад и увидели царя, пытавшегося вместе с сыновьями ускользнуть на коне. Они завопили:
— Царь убегает! Царь бросает нас! — И воинство тотчас же стало рассеиваться, обратившись в бегство; люди бежали куда глаза глядят. Полчище вавилонян гналось за ними на колесницах, словно шла охота на диких животных в пустыне. Преследователи пронзали их копьями и поражали навылет стрелами, как газелей или антилоп.
Предводитель Навузардан заметил Седекию, который вместе с сыновьями пытался ускакать на коне, прижимая к своей груди своего младшего. Навузардан подал знак своим штандартом, и отряд колесниц перестроился в полукруг, оставив погоню за убегающими в долине.
Седекия вскоре был окружён и вынужден остановиться. Воины-вавилоняне привели его к Навузардану, который приказал заковать его в цепи вместе с сыновьями. Им не дали ни питья, ни еды, не позволили передохнуть. Царя погнали через равнину, усеянную трупами его воинов, и ему пришлось брести рядом со взятыми в плен и закованными в цепи подданными; те взирали на него с презрением и ненавистью, ибо он покинул их.
Вереница колесниц вновь направилась на юг, к Рибле, где их ожидал царь Навуходоносор. Седекию привели пред его очи вместе с сыновьями. Старший, Элиэль, старался утешить всхлипывавшего маленького Амазая, лицо которого было покрыто коркой от пыли и слёз.
Седекия простёрся перед завоевателем.
— Молю тебя, — стенал он, — великий царь. По своей неопытности и по своей слабости я поддался лести и угрозам царя Египта и предал твоё доверие. Делай со мной что хочешь, но пощади моих сынов, они есть чада невинные. Увези их с собой в Вавилон, взрасти их в великолепии твоего двора, и они будут верно служить тебе.
Царевич Элиэль вскричал:
— Встань, отец! Встань, о царь Израиля, не оскверняй лик твой в пыли! Мы не страшимся гнева тирана, не унижайся из-за нас.
Царь Вавилона сидел в тени смоковницы на троне из кедрового дерева, положив ноги на серебряный табурет. Борода густыми кольцами падала ему на грудь, голова была увенчана короной, украшенной драгоценными каменьями.
Стояла жара, но ни капли пота не было на челе властителя, дуновение ветерка время от времени овевало его, однако же и борода, и волосы, и одеяние ни разу не шелохнулись, как у статуи. Царь Иерусалима валялся в пыли у его ног, но взгляд венценосца был устремлён на линию горизонта, словно он восседал один посреди пустыни.
Повелитель не вымолвил ни слова и не сделал ни малейшего знака, но его слуги вели себя так, как будто он высказывал свои мысли, отдавал им точные приказы.
Двое из них подхватили Седекию под руки и подняли его, третий вцепился сзади ему в волосы таким образом, чтобы тот не мог спрятать своё лицо. Ещё один схватил царевича Элиэля, подтащил к отцу и силой принудил отрока стать на колени, заломив ему руки за спину и упёршись в неё ногой. Юный царевич не издал ни стона, ни мольбы о пощаде; он стиснул зубы, когда палач, взмахнув саблей, приблизился к нему, но не смежил веки. Глаза его так и остались открытыми, когда голова, отсечённая от туловища, покатилась к ногам отца.
Тело раздавленного горем Седекии содрогнулось в конвульсиях, кровавый пот хлынул со лба и из глаз и потёк по шее и ключицам. Из его утробы вырвалось бессвязное и прерывистое завывание, безумный и нечленораздельный всхлип. Глазные яблоки вылезли из орбит, а взгляд беспорядочно метался по сторонам, как будто хотел убежать от вида бездыханного тела, источавшего струи крови, орошавшей пыль. Отчая иное стенание маленького Амазая разрывало ему душу и сердце, в то время как прислужники Навуходоносора принялись за второго из его сыновей, царевича Ахиза.
Хотя этот подросток совсем недавно вышел из детского возраста, картина омерзительной расправы закалила его душу как сталь, или же, возможно, Господь Бог Израиля в этот момент простёр свою десницу над его невинной головкой. И на его шейку упала сабля палача, и его тело в один миг рухнуло на землю, а обильная струя крови смешалась с кровью брата.
Амазай был слишком мал, поэтому слуга царя перерезал ему горло, словно жертвенному агнцу на алтаре в день праздника Песах. Нож оборвал его детский плач продолжительным клокотанием, недвижное тельце покрылось под пылью мертвенной белизной, глаза, полные слёз, остекленели и погасли, как только жизнь покинула их.
Седекия, лишившийся и голоса, и сил, казалось, был совершенно опустошён, но внезапно, в один миг, с неожиданным всплеском энергии вырвался из рук стражников и, выдернув кинжал у одного из них, бросился к Навуходоносору. Государь не шелохнулся, оставаясь неподвижным на своём троне кедрового дерева и возложив руки на подлокотники, в то время как его слуги схватили Седекию и привязали к стволу пальмы. Палач подошёл к жертве, схватил за волосы, чтобы тот не мог пошевелиться, и, взмахнув рукой с заострённым кинжалом, выколол ему оба глаза.
Жгучая красная вспышка обожгла Седекию, и он погрузился в бесконечную тьму; а в голове его, в остатке сознания, звучали вещие слова пророка. Поверженный царь понял, что с этого дня ему предстоит путь бесконечно более долгий, нежели мгновенная смерть, и никогда больше, доколе в нём будет теплиться жизнь, он не сможет почувствовать, как слёзы текут по его щекам.
Царь Навуходоносор, после того как была исполнена его воля, приказал заковать Седекию в бронзовые цепи и отправился в путь в Вавилон.
На следующую ночь и пророк достиг Риблы, предварительно пробравшись через вражеские ряды по тропе, известной ему одному. Передвигаясь ночью, он видел изувеченные тела воинов Израиля, посаженных на заострённые колья, пронзившие их насквозь, и видел Этана, повисшего на кресте, тело его было облеплено вороньем, а стая оголодавших псов обгрызала его труп до костей почти по колени.
Его душа уже была наполнена ужасом, когда он прибыл в Риблу, но, узрев изрубленные и непогребённые тела юных царевичей, узнав, что царя заставили присутствовать при их мучениях перед тем, как сам венценосец был ослеплён, пророк пал в пыль в беспросветном отчаянии. В этот миг его терзали мысли о нескончаемых карах, которые суждено было понести его народу за то, что был избран Богом, мысли о непосильном бремени, возложенном Господом на плечи Израиля, в то время как другие народы, жившие в идолопоклонстве, наслаждались несметными богатствами, благами, властью и стали орудием, предназначенным Богом для бичевания несчастных потомков Авраама.
В минуту глубокого упадка духа его одолело искушение, и он подумал, что, может быть, для его народа было бы лучше потерять все предания о своём существовании, смешаться с прочими народами земли подобно капле в море, уж лучше исчезнуть, нежели в каждом поколении выносить жгучую боль от бича Божьего.
Он пустился в путь, не взяв ни пищи, ни воды, глаза застили слёзы, душа была истерзана и опалена подобно камням в пустыне.