гарету, невзирая на развешанные повсюду запреты, грозившие самыми суровыми карами.
Холлоуэй побагровел:
— Господин Авнер, ваше поведение недопустимо...
— Из-за сигареты? Бросьте, Холлоуэй, на кону стоят миллионы человеческих жизней, а вы трясётесь, что ваши чёртовы лёгкие вберут небольшую порцию смолы. Мои отец и мать лишились жизни в дыму печей Освенцима[29]. Пошли вы куда подальше, чёрт вас подери!
— Господа, — вмешался президент, — господа, мы должны совместно найти наилучшее решение. Определённо это не лучший момент для ссоры. А вы, Авнер, доставьте мне такое удовольствие, потушите эту сигарету, обещаю, что, когда всё закончится, я пришлю вам для пополнения запаса лучшие гаванские сигары, которые только можно найти в продаже. И за счёт налогоплательщиков. Итак, господин Холлоуэй...
— Сожалею, господин президент, но у меня имеются совершенно точные инструкции от моего правительства: никаких поспешных действий, пока мы не узнаем, чего они хотят.
— А если мы проигнорируем вашу рекомендацию?
— Вы останетесь в одиночестве: не получите ни одного доллара, ни одной запчасти, никакой информации. На этот раз моё правительство серьёзно намерено не дать втянуть себя в ещё одну войну. Общественное мнение этого не поймёт.
— Однако принимаем наше решение, — провозгласил президент Скокот, поворачиваясь к Иегудаю. — Господин генерал, примите все меры по объявлению высшей степени тревоги, но не начинайте никакой атаки до моего приказа.
Иегудай встал, надел берет и вышел, чуть не столкнувшись с солдатом, который в этот момент передавал бандероль офицеру охраны у двери. Тот принял её и затем постучал в дверь.
— Войдите, — крикнул президент.
Офицер вошёл и протянул ему бандероль:
— Только что доставили, господин президент.
Скокот открыл пакет: внутри лежала видеокассета.
— Хотите посмотреть её? — обратился он к Холлоуэю.
Посол утвердительно кивнул.
Авнер пожал плечами.
— Мне уже известно всё, что можно узнать из неё, — во всеуслышание заявил он. — Спокойной ночи, господа. И дай Бог, чтобы она не оказалась последней.
Он попрощался со всеми кивком головы и вышел.
Фабрицио Феррарио ожидал его в автомобиле и, как только увидел его, протянул ему сигарету и поднёс огня.
— Что, действительно дела так плохи, как кажется? — спросил он, явно мучимый любопытством.
— Ещё хуже. Отвези меня домой. Боюсь, что заснуть мне не придётся.
Феррарио не стал задавать вопросов, запустил двигатель и направился в старый город к жилищу начальника.
Авнер всё время хранил молчание, погрузившись в раздумье. Когда автомобиль остановился перед его домом, он открыл дверцу и, уже выйдя одной ногой, обратился к своему агенту:
— Феррарио, в последующие сутки может произойти что угодно, даже новый Холокост[30]. Ты, собственно говоря, совсем недавно здесь. Если хочешь вернуться в Италию, я не буду осуждать тебя.
Феррарио даже и ухом не повёл:
— Есть ли какие-нибудь указания на сегодняшнюю ночь, господин Авнер?
— Да. Не уходи далеко, ты будешь мне нужен. А если хочешь пройтись, то отправляйся к Крепости Антония, в туннель к Аллону, помнишь, где это?
— Конечно, помню. Там, где вы были сегодня.
— Именно. Следи за ситуацией. Удостоверься, что военные обеспечивают неукоснительный надзор. Если заметишь хоть что-нибудь подозрительное, звони мне.
Феррарио отбыл, а Авнер поднялся на лифте на седьмой этаж. Открыл дверь на террасу и, храня молчание, уставился в ночь, которая упала на горы Иудейской пустыни.
— Это оттуда же он должен прийти, чтобы убить меня, сукин сын, — процедил он сквозь зубы. — А я буду ожидать его здесь. — Авнер закрыл дверь и вернулся в гостиную. Он сел перед компьютером и просмотрел всю информацию в банке данных по всем известным или разрабатываемым видам ядерных ракет, чтобы удостовериться, сможет ли он определить точно объект на основании деталей, увиденных на видео.
Внезапно он заметил уголком глаза мигание сигнала на его линии для служебного пользования. Часы показывали несколько минут пополуночи.
— Это ночной портье, господин, — представился голос.
— Какие новости, ночной портье?
— Был вскрыт саркофаг и идентифицирована мумия.
— С точностью?
— Да. Человек, погребённый под песками Рас-Удаша. — Моисей, тот, который вывел израильтян из Египта.
Авнер прирос к полу, не в силах вымолвить ни слова. Потом промямлил:
— Но это невозможно, это совершенно невозможно.
— Тому имеются неоспоримые доказательства. На саркофаге была обнаружена надпись, идентифицирующая его.
— То, что ты говоришь, чрезвычайно серьёзно, ночной портье. Ты говоришь мне, что предводитель израильтян был язычником, который пожелал умереть среди богов с головами птиц и шакалов. Ты говоришь мне, что наша вера — бесполезна и что договор Бога с Авраамом не был соблюдён.
— Говорю, что этот человек — Моисей, господин.
— Есть ли вероятность ошибки?
— Как мне кажется, минимальная. На груди мумии обнаружен скарабей, на котором выгравировано его имя.
— Понимаю... — пробормотал потрясённый до глубины души Авнер. После того дня, когда ему доставили сообщение о смерти его сына в бою, он не думал, что какая-нибудь новость может так потрясти его.
— Есть ещё кое-что, господин.
— Что там может быть ещё, ночной портье?
— Завтра после заката вся утварь из захоронения будет извлечена и продана группе ортодоксальных экстремистов. Людям Джонатана Фридкина. Могут существовать также другие материалы, ещё не изученные, которые содержат другие подтверждения идентификации. Вполне возможно, что люди Фридкина решат действовать неожиданно, чтобы не платить...
— Ты знаешь, где будет производиться передача?
— Точно не знаю. Но предполагаю, что они прибудут но дороге Митцпе. Им потребуются грузовики, а это единственная проезжая дорога. Но могут также приехать из Шакархута. Там есть небольшое поселение колонистов.
— Понял.
— Что ещё вы хотите узнать?
В течение нескольких секунд Авнер пребывал в задумчивости, затем сказал:
— Да. Ты знаешь, не осталась ли ещё команда «Дельта Форс» поблизости от Рас-Удаша?
— Полагаю, осталось полдюжины морских пехотинцев, но и они вскоре уедут.
— Очень хорошо. Всё. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, господин.
Авнер повесил трубку, затем взял другой телефонный аппарат и набрал номер.
— Иегудай, — рыкнул в трубку хриплый голос.
— Это Авнер, главнокомандующий. Где ты находишься?
— В Генеральном штабе.
— Послушай, у меня очень плохая новость: группа боевиков ХАМАСа нанесла удар по лагерю «Уоррен майнинг корпорейшн», что неподалёку от Митцпе-Рамона. Они будут использовать лагерь в качестве базы, чтобы совершить ряд террористических нападений на юге страны. А в тех местах находится Беэр-Шева. Ты отдаёшь себе отчёт в том, что это означает?
— Прекрасно отдаю: они могут попытаться обезоружить наши ядерные силы.
— Уничтожь их, генерал, сегодня же ночью. Мы не можем рисковать, чтобы нам угрожали в этой зоне, учитывая то, что они задумали. Ни один из них не должен спастись, генерал. Ты хорошо меня понял? Ни один.
— Я прекрасно тебя понял, Авнер, — ответил генерал Иегудай. — Ни один не спасётся. Даю тебе слово.
Авнер повесил трубку и подошёл к окну, выходящему на террасу, чтобы полюбоваться полной луной, восходящей над Иудейскими горами. Уголком глаза он видел на столе свой телефонный аппарат для служебного пользования; тот хранил молчание.
— Прощай, ночной портье, — пробормотал он. — Шалом.
Глава 11
Уильям Блейк возвратился к своему вагончику и присел на входные ступеньки поразмыслить над тем, что ему надлежит делать в последующие сутки. Он счёл разумным, что не раскрыл Мэддоксу имя покойника, захороненного в усыпальнице Рас-Удаша, поскольку не мог предвидеть, какими последствиями эта новость может быть чревата для него самого.
Чем больше египтолог думал, тем больше отдавал себе отчёт в том, что разграбление и растаскивание этой утвари окажется невосполнимой потерей и этому необходимо помешать во что бы то ни стало. Ещё несколько раньше в его мозгу зародилось, почти автоматически, нечто вроде плана спасения, и именно в этот момент он всплыл в его голове как единственно осуществимый. Собственное покорное поведение при разговоре с Мэддоксом раздражало и огорчало Блейка, он чувствовал, что надо как можно быстрее действовать и брать инициативу в свои руки. Но сделать это в одиночку не представлялось возможным.
Египтолог отправился с визитом к Саре и постучал в дверь её вагончика.
— Как прошли переговоры? — полюбопытствовала Сара, впустив его. Волосы у неё были мокрыми после душа, и на ней красовалась всего-навсего тонкая маечка, как будто девушка собиралась лечь спать.
— Я всеми способами пытался разубедить его, но безуспешно.
— Было бы удивительно, если бы ты достиг обратного результата: вся его показная спесь интеллектуала — сплошное притворство. Он заинтересован только в деньгах. Кстати, о деньгах: он предложил тебе вознаграждение?
— Да, солидную сумму на счёт в швейцарском банке.
— Надеюсь, ты согласился.
Блейк замкнулся в смущённом молчании.
— Ты ведь не свалял дурака... — наседала на него Сара с тревогой в голосе.
— Нет, нет. Я согласился... или, лучше сказать, дал ему понять, что согласен принять вознаграждение.
— Важно, чтобы он поверил в это. В противном случае ты — труп. — Она ласково потрепала Блейка по шее и поцеловала: — Я привыкла к тому, что ты есть, и совершенно изведусь, если погибнешь.
— И я тоже, если ты веришь мне.
— Тогда не будем делать глупостей. Завтра вечером Мэддокс передаст всё этим фанатикам, а ты поможешь ему, если это потребуется. Мы получим наши денежки, уберёмся из этой дыры, и — поминай как звали. Я свою работу сделала. Ты тоже. Если бы мы могли, то выполнили бы её лучше. Но пришёл час сматывать удочки, уж ты поверь мне. Тут с минуты на минуту может развернуться такой бардак, что трудно себе представить... Вместо этого послезавтра мы сядем на рейс в старые добрые Штаты, а там — ищи-свищи! Как только я закопчу кое-какие дела, заберу тебя на уик-энд на озере. Снимем коттедж и пробудем там несколько дней. Ты увидишь, что я могу ещё и хорошо готовить...