ой болтают дети по дороге из школы домой. Я сидел на подоконнике, руки под себя, ноги на краю пропитанной потом кровати.
— Это доктор Дуггал, — сказал Джай со свойственной ему почтительностью, делая шаг вперед. — Мы подумали, пусть он тебя осмотрит. Это быстро.
Пожалуй, это было самое меньшее, что я мог сделать для дяди, который стойко мирился с моим пребыванием под его крышей. Пожилой доктор, чьи седины рассекал безупречный пробор, смотрел так, словно его притащили насильно. Может, это был конец его рабочего дня. Он поставил на кровать черную медицинскую сумку и вынул стетоскоп.
— Поднимите руки, — сказал он. — Откройте рот — согните пальцы — вдох — выдох.
Посыпались другие указания, я покорно исполнил каждое, хотя суставы настолько иссохли, что кости буквально скрежетали друг о друга. Когда он посветил мне в рот, ощущение было, что зубы сейчас попадают на язык. Я ни в чем не сознался.
— Денге, — произнес доктор Дуггал.
— Денге? — повторил Джай.
— Денге.
— Правда? — сказал Джай.
— Еле поднимает руки, температура, потеет и так далее. Похоже на лихорадку денге. Тут ничего не сделаешь. Питье и покой.
— Если вы так уверены, — сказал Джай с сомнением в голосе.
Доктор Дуггал пришел в раздражение: он не привык, чтобы его диагнозы критиковали, а может, его просто все достало.
— Хорошо. Еще какие-нибудь симптомы есть?
Я помотал головой.
— Если станет хуже, отвезите его в городскую больницу.
Джай отвернулся, словно хотел поговорить с доктором приватно.
— Он несколько раз ходил под себя.
— Говорите громче. Я забыл слуховой аппарат.
— Обосрался, — пришла на помощь Куку, чеканя слоги.
Доктор Дуггал посмотрел на медицинскую сумку, стоявшую у меня на кровати, и спустил ее на пол.
— Стоит ли ему вообще здесь находиться? — Куку прожгла меня взглядом. — Бедный мальчик. Все это время сидит больной. Может, его нужно отправить в другое место?
Это меня то есть.
— Но я не вижу сыпи, доктор, — произнес незнакомый голос.
Я и раньше чувствовал, что в комнате есть кто-то еще. Должно быть, она стояла позади всех, в тени, а теперь вышла немного вперед, покачивая собственной медицинской сумкой, которая выделялась на фоне длинной, в пол, плиссированной юбки. Поверх белой блузки — короткий докторский халат, но не белый, а светло-голубой. Казалось, она парит ко мне, скользит. Я не мог определить, сколько ей лет.
— А как он спит?
— Вообще не спит, — охотно отозвался Джай, как будто младшая докторша напала на верный след. — Я слышу, как он ходит взад-вперед, то включает вентилятор, то выключает, то ему слишком жарко, то слишком холодно. И все время ходит в туалет.
— Сыпи может не быть, что бы ни писали в ваших учебниках, — сказал доктор Дуггал.
— Он уже приехал такой? — спросила младшая докторша.
— Через Дели, — сказал доктор Дуггал, словно это все объясняло. — Там жуткая эпидемия денге. Как назло. Как ни грустно.
Она рассматривала мою одежду.
— Джемпер в такую жару, — заметила она.
— Его все время трясет, — сказал Джай. — Это обычно для денге?
— А психически, есть ли… тяжелые мысли? — на этот раз она обратилась ко мне.
— И кто из нас старший? — осведомился доктор Дуггал, оглядывая комнату с подчеркнутым сарказмом, но докторша не сразу поддалась и уступила ему, а еще какое-то время пристально на меня смотрела.
Первый раз я вышел из дома, чтобы позвонить. К тому времени почти вся боль сосредоточилась в голенях, поэтому я старался наступать главным образом на пятку и только совсем слегка — на подушечку ступни. Я принял душ, надел флисовую кофту (меня все еще знобило) и позвал дядю, который показался за решеткой террасы.
— Дойду до телефонной станции.
— А, — он удивился, потом осторожно обрадовался. — Полегчало?
— Я ненадолго.
— Не торопись. Подышать свежим воздухом тебе не помешает. Будешь звонить домой? Деньги нужны? Жарко не станет?
— Да я ненадолго, — повторил я, дошел до железных ворот, открыл заслонку, которая у них называлась дверью, и направился к базару, держа руки в карманах. Было очень странно выходить из до боли слепящего света на затененные дорожки рынка, где солнце не привечали и все казалось тронутым печатью упадка. На меня накатило такое уныние, что стало тяжело идти, как будто через песок. Я опустился на какие-то каменные ступеньки и закрыл глаза. Сидел и вспоминал, как любил бродить по базару прежде, довольный, что наконец-то выгляжу как все. Теперь же мне хотелось одного — чтобы все это пропало.
— Страна? — спросила телефонистка, не особенно стараясь замаскировать свою скуку.
— Англия, пожалуйста.
Женщина нажала какие-то кнопки на коммутаторе и иронически поклонилась:
— Мистер Англия.
Она провела меня в последнюю кабину в ряду.
Трубку снял папа, и почему-то я оказался не готов услышать его мягкий глубокий голос, так что в горле встал ком.
— Как дела, сын?
Я кивнул. Стоял и кивал.
— Понятно, — сказал он, как будто мог меня видеть.
— Тут жарко, пап.
Я люблю тебя, пап.
— Понятно, сын.
За несколько недель до того, однажды вечером, ему пришлось ехать за мной, когда я потратил все деньги на дозу, только на звонок из автомата и осталось. Вечер был дождливый, помню потеки воды на ветровом стекле, и когда мы остановились на расплывчатый красный, папа спросил, какие у меня планы на лето.
Я полулежал на сиденье, волнуясь, что купленного не хватит на завтра.
— Нужны разные штуки для универа. Лампа там. Могу заняться завтра, — говорил я с сонным видом. — Если дашь мне денег.
Он отвернулся к окну.
— Мы с мамой подумали, тебе бы съездить в Индию, к дяде. Отвлечься от всего.
— Не знаю, — неохотно сказал я. — Вряд ли.
Он кивнул.
— Мы тебя не заставляем. Все говорят, это должно быть твое собственное решение.
Я услышал такой глубокий вздох, будто он выпустил из себя весь воздух.
— Как будто нам нельзя тебе помогать.
Я ничего не сказал. Трудно было переварить мысль, что отец прибег к консультациям всяких врачей и специалистов по поводу наркозависимости своего сына.
Когда мы уже были у дверей дома, он остановился, дотронулся до моей руки и сказал, что завтра хочет пойти по магазинам вместе со мной и купить все необходимое для учебы.
Я кивнул.
— Пожалуйста, — сказал он, не сдержавшись.
— Не говори «пожалуйста», — ответил я очень тихо, радуясь дождю.
Вернувшись в дядин дом, я услышал, что Джай еще на террасе и говорит по телефону, его тень двигалась по бетонной стене. Вот он появился, потирая ладонью то ли шею, то ли затылок. Я прошел к себе и вытащил рюкзак, в котором звякали пустые бутылки из-под «Бэгпайпера». Там и на половину пластикового стаканчика не набралось бы. Я услышал, как по лестнице спускается Джай.
— Как родители? — спросил он, пока я застегивал рюкзак и задвигал обратно под кровать. Дядя выглядел радостно и явно был полон нетерпения.
— Хорошо. Все в порядке. Я бы хотел перекусить.
— В холодильнике что-то морковное, положи себе. Выглядишь получше.
— Прости, что заставил поволноваться, дядя. И спасибо, что позаботился обо мне.
Он отмахнулся от моей благодарности: ничего он такого не сделал, только дал кров, пока я боролся с лихорадкой.
— А мне нужно сбегать в контору, а потом встретиться с клиентом в Капуртхале. Наконец-то стоящее дело!
Он вывернул запястье и посмотрел на часы.
— Твоя тетя ушла за покупками…
Я ничего не сказал. Мне не хотелось присматривать за Соной, хотя я знал, что нужно. А хотелось мне в винный.
— Вернется через минуту-другую наверняка. Просто посидишь с ним?
— Конечно, — улыбнулся я.
— Уверен? — теперь уже в его голосе появилось сомнение, и я взял себя в руки.
— Да все будет в порядке.
Проводив его до ворот, я взобрался по лестнице, с пятки на носок, с пятки на носок, вздрагивая при каждом шаге, и отыскал своего брата. Он валялся на огромной кровати в гостиной, погруженный в просмотр «Скуби-Ду» на хинди. Штанины его камуфляжных шортов шевелил ветерок от вентилятора.
Я сел на край кровати, такой высокой, что даже я мог болтать ногами, и начал нетерпеливо, беспокойно постукивать пятками. Вернется через минуту-другую. Через минуту-другую. Через минуту. Другую. Но не вернулась.
— Не стучи, — сказал Сона, не отрывая глаз от экрана.
Я извинился и подтянул колени к подбородку, аккуратно подсунув ступни под себя. В суставах выстрелила боль, как на прошлой неделе, и я тут же вскочил.
— Пошли гулять.
Я пообещал прокатить его на закорках, но через пару минут он сделался тяжелый, как лошадь, и я уговорил его слезть и пойти своими ногами. Он не был толстым мальчиком, вовсе нет, просто у меня не осталось сил. Базар оглушил и запутал, и Сона взял меня за руку, пока я прокладывал путь. Он ничего не говорил. Довольно замкнутый ребенок — наверное, это было неизбежно, в несчастливом-то доме. На выходе с базара на нас обрушилась свирепая жара; солнце с размаху било в белый купол сикхского храма. Острые осколки света причиняли мне боль. От асфальта поднимались клочья пара.
— Сюда, — сказал я и потянул Сону к занесенной песком обочине.
— Мы уже пришли?
— Да, да, — говорил я, хотя идти оставалось еще несколько минут. Всем винным магазинам было приказано держаться на окраине деревни, подальше от приличных людей.
На месте я усадил Сону на бетонную ступеньку у стены, в узкой полосе тени, и пообещал на обратном пути мороженое. Я подошел к зарешеченному окну, за которым стоял владелец — в майке-сетке и слепой на один глаз, никогда не забуду. Глазное яблоко было совершенно белое, с отливом, не считая двух красноватых прожилок крест-накрест, напоминавших прицел. Я попросил у него полстакана самого дешевого спиртного, и он протянул мою порцию через оконце. Жидкость пахла уксусом, а на вкус была и того хуже, но притупила мои обостренные чувства и приструнила разбежавшийся дерганый ум.