Андрей слегка покраснел. Конечно, в брак он не вступал, но от этого его отношения с женщинами вовсе не были фиктивными, да и женщин, если честно, было достаточно. Совсем забыть Жанну он не мог, но постепенно приучил себя думать о ней исключительно в прошедшем времени и вспоминать только хорошее. А девочка перед ним ни в чем не виновата, разве только в том, что не сообщила о рождении сына. Но могла ли она желать этого после того письма, которое ей показали? При ее-то гордости?
Гордыня тут не при чем, это она пересолила. Взаимное непонимание, чудовищное недоразумение. Но сейчас ему больше всего хотелось, чтобы Жанна осталась с ним, чтобы его сын тоже был рядом и чтобы вообще все вдруг, по мановению волшебной палочки, стало прекрасно и изумительно.
– Ну и выдам же я Ивану свет Ивановичу, – со внезапной злостью произнес он. – Лучший друг семьи называется! Так испоганил мне жизнь, да и тебе чуть не сломал…
– Не вини его, – отозвалась Жанна. – Он без памяти любил твою мать и до конца надеялся, что она все-таки выйдет за него замуж. Он был просто орудием в ее руках. Слепым от безумной любви орудием…
Тут она подняла глаза и увидела над камином поднос с карточной композицией.
– Что это? – с почти суеверным ужасом спросила она. – Зачем ты это повесил в своей комнате?
– Это одна из маминых работ, – с удивлением ответил Андрей. – Правда, она почему-то очень ее не любила и никому не показывала, держала чуть ли не в чулане. Это уже после ее смерти я сюда повесил. А что в этом такого страшного?
– Этот расклад называется раскладом польского короля. Здесь пасьянс в той стадии, когда он обязательно должен сойтись. А это значит, что человек перестает отличать реальный мир от выдуманного и целиком уходит в свои иллюзии и фантазии. Иногда безобидные, иногда – не очень.
– Сходит с ума, проще говоря?
– Нет, все не так просто. Становится рабом собственного воображения и не придает никакого значения желаниям и судьбам окружающих его людей. А потом умирает странной смертью – иногда в преклонном возрасте, иногда – очень молодым.
– Откуда ты это взяла?
– Бабушка Марина рассказала. А поднос этот появился очень, очень давно у одной из женщин рода Лодзиевских. До твоей мамы он принадлежал бабушке Юзефе. Наверное, лежал в ее сундуке. Очень тебя прошу, избавься от этого родового проклятия. Иначе у тебя в семье и дальше все пойдет наперекосяк. Особенно у того, кто этот поднос унаследует.
Андрей задумчиво посмотрел на Жанну: морочит она ему голову этой байкой или действительно во всем этом что-то есть? Юзефа, насколько ему известно, умерла очень молодой, мама жила в каком-то придуманном мире и умерла действительно странно и нелепо…
– А знаешь, я, пожалуй, подарю этот поднос Ивану Ивановичу – в память о маме. Он будет счастлив, а судьба сама решит его дальнейшую судьбу. Не убивать же старика, в самом деле?
Андрей подтащил стул к камину и осторожно снял поднос со стены. На обороте обнаружилась надпись, полустертая от времени, но все еще читаемая.
«Ясновельможной пани Марианне Лодзиевской от короля Станислава. 1795 год».
И тут Аделаида Николаевна придумала свою собственную версию происхождения этой вещи. Похоже, Жанна права.
– У меня есть возможность сделать запрос в польских архивах, – сказала Жанна. – И во французских я тоже поищу. Что могло связывать мелкопоместную шляхтянку с королем Польши, и зачем он сделал ей такой подарок? Все, что узнаю, пришлю тебе по электронке.
– Зачем? Не трать напрасно времени. Это маме было важно, насколько голубая кровь течет в наших жилах. Ну, окажется, что я – потомок польских королей, и что? Начну добиваться короны и престола? Бред же.
– Возможно, ты и прав. Тем более что формально твой сын… Ладно, проехали. А сейчас мне пора, Андрюша. Днем у меня встреча с будущими компаньонами в Москве, сколько она продлится – не знаю, а рано утром я улетаю в Париж.
– А я?
Андрей сам понимал, насколько жалко и не по-мужски он себя ведет. Но обрести Жанну только на одну ночь и снова потерять ее… это было выше его сил. Да еще такую красивую, умную, талантливую, совершенно взрослую женщину. Мать его сына, наконец!
– Самолеты в Париж летают каждый день, – мягко заметила Жанна.
– Я могу тебя проводить? Хотя бы до гостиницы?
– Это было бы очень мило с твоей стороны. В моем туалете я бы странно смотрелась одна на московских улицах. Так я пойду собираться?
– Да. Я через десять минут буду готов…
Дорога заняла слишком мало времени: Жанна сняла номер в небольшой частной гостинице «Марко Поло» в районе Патриарших прудов. Андрею показалось, что доехали они почти мгновенно.
– Я могу пригласить тебя на ужин после твоих переговоров? – спросил он, останавливаясь у подъезда гостиницы.
– Боюсь, что нет, – мило улыбнулась Жанна. – Переговоры могут затянуться, а две бессонные ночи подряд… В восемь утра мне уже надо быть в Шереметьево.
– «Эр-Франс»?
– Разумеется. Андрюша, спасибо тебе за этот прекрасный кусочек прошлого. Да и у меня камень с души свалился: я все время корила себя, что ты не знаешь о сыне.
– Теперь знаю. Спасибо тебе.
Он дождался, пока ее изящный силуэт исчез в дверях отеля, развернул машину и от души нажал на газ, плохо представляя себе, куда он, собственно, так торопится. В мастерскую? Меньше всего ему хотелось заниматься сейчас работой. В какой-нибудь ресторан или клуб с приятелями? Половина из них еще спит, да и для злачных мест рановато. А если честно – ну их совсем, эти злачные места. Надоело. Хватит с него вчерашнего приема.
Домой? А что ему там делать? Хотя… Ему нужно снять этот чертов поднос и поехать к дяде Ване, к Ивану Ивановичу. Вручить ему подарок и заодно задать пару вопросов. Старик спит мало, давно уже на ногах.
Точно боясь передумать, Андрей вытащил мобильник, набрал знакомый номер и договорился о том, что через часок заскочит. Нужно кое-что обсудить относительно вчерашнего приема. Да и выяснить заодно, сколько стоит память покойной матушки, если большинство экспонатов действительно раскупили.
Похоже, Иван ничего не заподозрил. Андрей вернулся домой, снял со стены поднос, положил его в первый попавшийся достаточно прочный пакет и поехал на Большую Якиманку, где в доме напротив французского посольства проживал все еще близкий друг семьи.
– Я все выяснил Андрюша, – встретил его Иван Иванович. – Мероприятие удалось, все Адочкины произведения раскуплены…
– Сколько из них пришлось на вашу долю? – с легким сарказмом спросил Андрей.
– Ты напрасно иронизируешь, дружок. То, что я хотел приобрести, я приобрел задолго до этого вернисажа. А несколько вещей мне Адочка еще при жизни подарила. Вот эту вазу, например.
Ваза, переливающаяся всеми цветами перламутра, стояла у стены возле балконной двери, удачно сочетаясь с двумя креслами и диванчиком красного дерева, обитыми гобеленовой тканью, и низким столиком, крышка которого была отделана перламутровой инкрустацией.
– Красивая вещь, – все так же небрежно заметил Андрей. – Мама именно ее подарила вам за то, чтобы вы ознакомили Жанну с моим письмом? Или расплатилась как-то иначе.
Эффект оказался ошеломляющим. Иван Иванович не побледнел даже – посерел и неловко опустился в кресло. Андрею стало жаль старика, он налил стакан воды из стоящего тут же графина и предложил валидол или нитроглицерин. Черт, знал же, что сердце у Ивана пошаливает, надо было как-то поделикатнее.
– Тебе сказала Жанна? – отдышавшись, спросил Иван Иванович.
– Конечно. Зачем вы это сделали?
– Ради Адочки. Она ведь никогда ни о чем меня не просила, а тут почти умоляла. Она боялась, что вы поженитесь, Жанна забеременеет и…
– И что? Мама умрет семь или восемь лет спустя после рождения внука или внучки?
– Ей так нагадали, – очень тихо сказал Иван Иванович. – Она была очень напугана серьезностью ваших чувств и понимала, что ни о каком аборте и речи быть не может. Если бы я не выполнил ее просьбу, то больше никогда бы ее не увидел. О женитьбе на ней я уже почти не мечтал, лишь бы видеть ее, говорить с нею, иногда касаться ее руки…
– Я так и думал. Вот, я привез вам подарок. Вам всегда нравилась эта вещь.
Андрей протянул Ивану Ивановичу пакет с подносом.
– Ты решился с этим расстаться? – поразился Иван Иванович. – Но ведь тебе он тоже нравился.
– Изменились обстоятельства, – сухо ответил Андрей. – Я хочу повесить на то место нечто совсем другое.
– Спасибо, милый, – чуть не прослезился Иван Иванович. – Это для меня очень много значит – Адочкина работа. А что ты хочешь повесить над камином?
– Портрет моего сына с его матерью, – ответил Андрей. – Жанна уехала из России беременной. Кстати, она оказалась внучкой папиной первой жены, так что мама зря беспокоилась о чистоте породы.
– Что? Какой первой жены?
– Отец до войны был женат. Жена осталась в Киеве с новорожденным сыном, потом каким-то чудом перебралась во Францию. Ее зовут Марина, и она жива по сей день.
– Но почему же…?
– Боялась испортить отцу жизнь. Поэтому и не появлялась никак. А потом ее сын – кстати, архитектор, – приехал в Москву в командировку и встретил девушку, которая стала матерью Жанны. Тогда он был женат, а когда овдовел, поехал искать свою русскую пассию. Нашел вместе с уже взрослой дочерью, копией его матери, и забрал к себе. Так Жанна стала французской гражданкой, а заодно и мадам Дарси.
– Боже мой! Если бы Адочка знала…
– К счастью, она не знала ничего о первой жене. Ведь развода не было. Понимаете?
– Понимаю, – пробормотал снова побледневший Иван Иванович. – Какие причудливые узоры вяжет жизнь! Кто бы мог подумать… Но теперь вы поженитесь с Жанночкой?
– Время покажет, – уклончиво ответил Андрей. – Ну, мне пора. Главное, что мы снова нашли друг друга. А самолеты во Францию летают каждый день…
Только через неделю женщина, помогавшая Ивану Ивановичу с уборкой и стиркой, обнаружила своего хозяина мертвым. Вскрытие показало, что Иван Иванович умер во сне от обширного инфаркта ночью после встречи с Андреем. Никто, кроме самого Андрея, не догадался, что последней каплей в море новых известий, обрушившихся на старика, была надпись на обороте подноса: убийственное доказательство того, что Аделаида Николаевна лгала всем и всегда, сама, подчас веря в эту ложь.