Бережной кивнул, задумавшись. Конечно, все могло быть именно так, как сказал Леонтьев, хотя проверить его слова уже невозможно. Бережной чувствовал, что говорил он искренне, задавленная годами, но неизбытая боль прорвалась наружу, и вырвалось признание, о котором Леонтьев, возможно, еще пожалеет, да слово не воробей.
– А Семен Тобольцев?
– Семена Штерн привел шесть лет назад, и для меня он так и остался темной лошадкой. Ну, по крайней мере, я не знаю, кем Семен был раньше. Кстати, это мой отец его порекомендовал Штерну, но когда я у него спросил… В общем, у нас с отцом сложные отношения. – Леонтьев презрительно поджал губы. – Парень, по сути, был неглупый, и Штерну он нравился – тот отдал ему отдел маркетинга, и за очень короткий период Семен показал себя с наилучшей стороны. И тогда Штерн, видимо, решил, что именно Семен должен жениться на Тине, чтобы та родила ему наследника. Дело в том, что он очень внимательно следил за учебой Тины, и когда стало ясно, что тяготеет она к материям чисто филологическим, так сказать, то напрочь потерял к ней всякий интерес и стал рассматривать ее исключительно в роли принцессы, которой нужно устроить династический брак. А тут появился Семен, и Штерн нанял его, а примерно через полгода Семен уже ухаживал за Тиной. Скорее всего, это сам Штерн намекнул ему, что такой сценарий для него вполне приемлем и было бы неплохо, если бы Семен попытался завоевать принцессу, ну а тот и рад стараться, принялся ухаживать. Если это можно было назвать ухаживаниями – какие-то поездки в пинакотеки, что бы это ни значило, в музей Прадо, в Версаль, понимаете ли. И еще черт знает куда, где была собрана вся эта никому не нужная мазня, называемая искусством, и старый хлам, на который ходят глазеть разные бездельники… В общем, не прошло и полугода, как Семен появился в компании, глядь – он уже в полный рост женат на Тине, и Штерн муштрует его как преемника.
– Но сам бизнес принадлежал Штерну и вам?
– Да. – Леонтьев кивнул. – Не в равных долях, конечно, – да только это неважно, потому что Семен был в роли принца-консорта. А после смерти Штерна его часть перешла к Тине.
– Все?
– Абсолютно все. – Леонтьев фыркнул. – Он сам мне об этом сказал незадолго до смерти. Он не собирался оставлять девчонку ни с чем, даже если не любил ее, но кровные узы Штерн ставил превыше всего, так что положение Семена после смерти Штерна особо не изменилось.
– А если бы умерла Тина?
– Ее часть была бы распределена между ее детьми, если бы на момент смерти у нее были дети, а если бы она умерла бездетной, то половина ее доли перешла бы ко мне, остальное – ее мужу.
– Тобольцеву была невыгодна смерть жены.
– Крайне невыгодна. – Леонтьев покачал головой. – Потому он неохотно отпускал ее в поездки – боялся, что в одной из них она себе шею свернет и он останется ни с чем. Не то чтобы ни с чем, конечно, – а все же его часть была бы значительно меньше моей, и ему пришлось бы оказаться на условиях, когда он младший партнер, а он быстро привык быть главным. И этот момент его, я думаю, сильно задевал. И конечно, Тине он до поры не перечил, но я видел, что он напрягается всякий раз, когда она принимается упаковывать чемоданы.
– Может, просто любил ее и не хотел расставаться?
– Нет, Андрей Михайлович. – Леонтьев покачал головой. – Любви в этом браке не было, по крайней мере, не в том смысле, который вкладывают в это понятие обычные люди. Семен никогда не рассказывал, кто он и откуда, и Тина его ни о чем, я думаю, не спрашивала. Это его полностью устраивало, а ее устраивало то, что она продолжала жить на чемоданах. Так что Семену смерть жены была невыгодна ни с какой стороны. Нищим бы он не остался, денег он накопил, я уверен, – но это были совсем не те деньги, к которым он привык. Да, он неплохой был парень – Семен, в смысле. И дела вел хорошо, добросовестно, и решения его были удачными, и мы с ним ладили неплохо, с ним было проще, чем со Штерном.
– Я понимаю.
Конечно, проще. Бережной долил себе кофе, мысленно удивляясь, до чего же предсказуемы люди. Понятно, что Штерн терпел Леонтьева – за много лет привык к нему, привык полагаться на него, но внутренне Леонтьев был для него мальчишкой, который вошел в его дело благодаря деньгам отца и который имел наглость спать с его женой, и как раз тогда, когда Штерн не мог себе позволить выгнать его, отдав деньги, вложенные в общий бизнес. Потом уже, за давностью лет, все эмоции притупились, а отношение осталось, и прятать его Штерн, скорее всего, не считал нужным.
– Хорошо. – Бережной устало потер переносицу. – Я все понял. А вот как ваша жена оказалась в доме Тобольцевых, да еще в постели – предполагаемо с самим Тобольцевым…
– Андрей Михайлович, это явно какая-то подстава. – Леонтьев энергично помотал головой. – Милка не была леди – в том понимании, как Тина, конечно. Но она ни за что не связалась бы с Семеном, и уж тем более – не поехала бы в его дом не с ним, не с кем-нибудь другим, это исключено. И человек, затеявший все это, абсолютно точно знал, что я заявлюсь к Тине выяснять отношения, потому что зонт оставлен был для меня. Тина бы его не заметила, даже если б он там стоял вообще один. А вот старая грымза Елена Игоревна заметила бы обязательно. А значит, ее дома не было, и человек, который все это подстроил, точно знал, что она не появится.
– Или же, наоборот, рассчитывал на то, что экономка обнаружит чужой зонт, а мы выясним, кому он принадлежит. – Бережной усмехнулся. – Мы не можем точно знать, чего хотел убийца, или убийцы, потому что возвращение Тины из аэропорта спутало им карты. Что вы знаете о Елене Игоревне?
– Ничего, кроме того, что она появилась у Штернов с момента замужества Анны – она ей какая-то дальняя родственница. Помогала по хозяйству, потом с ребенком, потом просто вела дом, за прислугой присматривала. – Леонтьев нахмурился. – Я ничего о ней толком не знаю, никогда не интересовался, но знаю, что Штерн доверял ей больше, чем кому бы то ни было. А он был не из доверчивых.
Бережной молча смотрел в окно и напряженно думал. Ему требовалось задать своему визави еще несколько вопросов, но задать так, чтобы не разрушить то доверие, которое между ними сейчас установилось. Бережной знал такой тип людей: как только Леонтьев заподозрит его в нечестной игре, он замолчит, и из него уже клещами ничего не выудишь.
– Скажите, Михаил, как вы думаете, кому выгодна смерть Семена?
И тут Леонтьев вдруг покраснел и вскочил.
– Она вам и это рассказала?! – Леонтьев сжал кулаки. – Думаете, я убил Семена и Милку, чтоб получить большую часть в деле? Да пропади оно пропадом, я не…
– Михаил, я не понимаю, о чем вы сейчас говорите.
Бережной знал, что с людьми типа Леонтьева нужно всегда разговаривать спокойно и по возможности откровенно, и сейчас, предвидя вспышку Михаила, он старался подбирать слова.
– Может, вы расскажете мне, что вас так расстроило?
Леонтьев остановился напротив стола генерала и уставился на него, нахмурившись.
– Вы и сами знаете уже.
– Уверяю вас, я не знаю. – Бережной жестом предложил Леонтьеву сесть. – Но я внимательно выслушаю вас и постараюсь понять. Но если вы будете кричать и размахивать руками, так мы никуда не продвинемся, а дело не ждет. Расскажите мне, что вас так вывело из себя.
Леонтьев громко засопел и плюхнулся в кресло.
– Да глупость все, кто же мог знать, что Семен погибнет.
– По порядку, пожалуйста.
– Хорошо, пусть будет по порядку. – Леонтьев вздохнул, успокаиваясь, и от его вспышки словно и следа не осталось. – Как я вам говорил, часть Штерна в фирме перешла к Тине. А занимались-то всем мы с Семеном! Ну а Тина как Тина: сегодня она в Лондоне, завтра в Токио, послезавтра в джунглях Амазонки… Ну, это я утрирую, конечно, а только ее никогда не то что дома не было, но и в стране. А ведь многие документы должны подписывать именно собственники, а ее ищи-свищи, коль нужда припала. Дело страдало от этого, понимаете? Мы расширяться думали. Вот Семен и говорит: Тина перепишет на меня свою часть, и дело в шляпе. Не знаю, как он уболтал ее на такое, но, скорее всего, просто подсунул бумаги, велел подписать, она и подмахнула не глядя. А с домом история такая. Чтоб нам расшириться, нужно увеличить уставной капитал вдвое, а мы как раз грузовики закупили, офисы построили еще в двух городах. То есть денег свободных нет, Семен и решил: пусть Тина передаст ему дом, а он внесет его в счет уставного капитала. Ну и я свой дом тоже внес. Только теперь получается, что со смертью Семена, согласно нашему уставу, я получаю фирму практически полностью, а дом Тины принадлежит фирме.
– И что тут необычного?
– Да ничего, просто совпало так. – Леонтьев выдохнул. – Утром появилась полиция и сообщила, что Семен убит. Я звоню Тине, и оказывается, что она уже все знает, но мне отчего-то сообщить не потрудилась! Мало того, она меня обвинила в том, что я забрал ее имущество и заблокировал ее карточку…
– А это не так?
– Да я понятия не имею, о чем она толковала! Какая там карточка, зачем бы я стал ее блокировать?! – Леонтьев испытывал непреодолимое желание выругаться, но он понимал, что в кабинете генерала делать это как-то неправильно. – И я поехал к ней, а там этот зонт, и тогда…
– А что же все-таки с карточкой, ее заблокировали?
– Я это завтра выясню. – Леонтьев покачал головой. – Я бы ни за что не стал так поступать. И у Милки, и у Тины были корпоративные карточки, с разным лимитом, но так нам было удобнее. И даже если Семен умер, я ни за что не оставил бы Тину без денег. Но принцесса подумала, что это я… И теперь еще получается, что никому, кроме меня, смерть Семена невыгодна, а заодно типа и от Милки избавился.
– Да, пока дело выглядит так.
– Но я этого не делал! – Леонтьев посмотрел генералу прямо в глаза. – Можете мне не верить, но я этого не делал. Если бы я кого и убил, то не так. Я бы Милке шею свернул, и то сгоряча, но такое… Я и ножа-то в руках никогда не держал толком, разве что за столом, и то… Не делал я этого.