душку, который строил дома и со смертью которого их семья скатилась в то, что есть сейчас, потому что собственного разумения насчет обустройства жизни у них не оказалось.
И что теперь делать, Василиса не знала.
– Подумаешь, машина.
Это Тина просочилась в ванную и держала полотенце, глядя куда-то в одной ей ведомое пространство.
– Другой-то нет теперь. – Василиса засопела и тихо заплакала. – Она хорошая была…
– Возьмешь мою. – Тина подала Василисе полотенце. – Она до сих пор на стоянке аэропорта, поедем туда и заберем, и таксуй себе на ней. Вот проблему нашла!
Василиса удивленно уставилась на Тину.
– Машина?!
– Ну да. – Тина вздохнула. – Я в тот день паршиво себя чувствовала и не рискнула сесть за руль, потому и взяла такси, а свою машину оставила на подземной парковке аэропорта, у меня там есть свое место. А потом просто о ней забыла, но сейчас вот вспомнила.
Как можно было забыть о машине, Василиса не понимала. Ей самой часто снились кошмары о том, что ее машинку украли. Или что она едет – и видит, как сейчас во что-то врежется, и давит на тормоз, а он не работает… Но хуже всего был сон, где ее машинка вдруг превращалась во что-то непонятное, и Василиса пыталась на этом непонятном ехать, а сидеть неудобно, и педали не там, и не едет эта конструкция вообще, потому что она игрушечная.
А тут вот так запросто – забыла о машине, а сейчас вот вспомнила.
– Поужинаем и поедем. – Тина оглянулась на ошарашенную Василису. – Давай переодевайся, там Аленка сделала запеканку. Я даже помогала ей, представь.
Василиса мигом выскочила из ванной. Перспектива получить новую машину, пусть даже на время, воодушевила ее. Это значит, что завтра она сможет снова работать, просто поставит гребень и рацию, и все. А потом накопит денег и купит новую машину, или эту у Тины выкупит, если она согласится.
Запеканка оказалась вкусной, но Василиса глотала куски, почти не жуя.
– Какая необходимость ехать сейчас? – Диана была очень рада, что Василиса повеселела. – Завтра утром можно…
– Проверю аккумулятор, за столько дней-то что там? Да и проедусь, привыкну. – Василиса втиснулась в куртку. – Тина, ты где?
– Одну минуту, я только ключи найду. А, вот они, есть.
Тина быстро оделась, и они, сопровождаемые вздохами Дианы, выскочили за дверь и побежали вниз по лестнице. Внизу их уже ждало такси – сам Маркович приехал, чтобы сопроводить девушек в аэропорт, не поленился тащиться через весь город.
– Это, что ли, подружка твоя?
– Ага.
Маркович в упор рассматривал Тину, но она словно не замечала этого. Ей не давало покоя воспоминание о блюде на клетчатой скатерти. Что-то с ним не то, но что?
– Молодец, девушка. – Маркович отъехал от обочины и выруливал со двора. – Раз такие дела и ты даешь нашей Василисе свою машину, я тебе свой телефон дам, ежели какая проблема образуется – звони, мы, таксисты, народ дружный, и своим всегда поможем.
– Спасибо. – Тина кивнула. – Ничего особенного, машина же все равно стоит без дела.
– Не каждый так поступит.
Тина пожала плечами – она понятия не имеет, как именно поступит каждый, так что об этом толковать? Такси ехало в аэропорт, откуда она сотни раз улетала в мир, где яркие огни, уютные города, чистые площади и улицы, которые дышали древностью, и сейчас Тина очень хочет сделать то же самое, вот просто взять и улететь, и пусть все эти ужасы, сгущающаяся тьма и странные воспоминания останутся здесь, а она улетит вот хотя бы и в Палермо, и в голове снова будет музыка, а вокруг люди, которые не будут вызывать у нее эмоций и которым не будет дела до нее самой.
– Стоянка у них оборудована неплохо. – Маркович поехал мимо ряда припаркованных машин. – Твоя-то где?
– Там, за колонной, предоплаченные парковочные места. – Тина достала из сумочки брелок с ключами. – Вот здесь остановитесь, пожалуйста.
Машина стояла на своем месте, словно Тина и не бросила ее на долгих три дня. Конечно, за такое короткое время аккумулятор не мог разрядиться, но нетерпение Василисы Тина понимала. Для нее самой это была просто машина, одна из четырех, обитающих в их гараже, а для Василисы это нечто, обладающее душой, позарез нужное и недосягаемое. И Тина радовалась, что может хотя бы так порадовать подругу после всего, что Василиса для нее сделала.
– Синий «фордик»? – Василиса даже подпрыгнула от радости. – О, я уже люблю его! Я буду очень его беречь, честное слово! Я его сфотографирую, чтобы вспоминать день нашего с ним знакомства!
Василиса выудила из кармана телефон и сфотографировала машину.
– Паршиво получилось, но это для истории.
Тина молча отдала ей ключи. Если Василисе нужно, пусть забирает машину, забирает насовсем, какая разница? Для нее самой это просто транспортное средство, а для Василисы – живое существо, которое можно любить.
Но думать об этом ей некогда. Проклятое блюдо с раскрошенным печеньем не выходит из головы, что с ним не так? Что может быть не так с блюдом для печенья?
– Я открою?
– Она твоя, делай что хочешь.
Василиса щелкнула брелоком сигнализации, машина радостно пискнула в ответ, подмигнув всеми габаритными огнями. Василиса открыла дверцу и снова сфотографировала машину. Довольно улыбаясь, она уселась на переднее сиденье, через секунду уж заурчал двигатель.
– Похоже, под машиной издохла кошка. – Василиса потянула носом воздух. – Или в багажнике что-то испортилось. Там продукты были?
– Продукты? – Тина покачала головой. – Я забрала чемодан, и багажник пустой. Я никогда никаких продуктов не покупала, ты что?
– Ну, конечно. – Василиса кивнула. – Как я не подумала. Тогда что это за запах?
Запах Тина тоже чувствовала, и он что-то напоминает ей. Она вообще хорошо запоминает запахи и цвета. Ни лиц, ни тем более ничьих имен или номеров телефонов она не запоминает, они просто не задерживаются у нее в памяти, исчезая очень быстро, но звуки, запахи и цвета всегда запоминаются накрепко. И этот запах вызывает у нее тревогу.
– Я багажник открою. – Маркович отстранил Тину. – Вася, глуши двигатель, что ли.
Василиса заглушила двигатель и вышла из машины, все еще сжимая в руке телефон. Маркович обошел машину и нащупал замок багажника. В его руках отчего-то металлическая монтировка, но багажник легко открылся.
– Звоните, девки, генералу. – Маркович даже присвистнул. – Потому что тут только он сейчас поможет, а больше никто.
Тина сделала несколько шагов и, прежде чем Василиса успела остановить ее, заглянула в багажник. Там лежало нечто, завернутое в несколько слоев полиэтиленовой пленки, которой в аэропорту пакуют багаж, но из кокона торчал край серой в горошек ткани.
Именно такое платье было на Елене Игоревне, когда она провожала Тину в поездку.
Тина отскочила, выбив телефон из руки Василисы, и он упал на бетонный пол, брызнув в стороны осколками пластика.
17
Реутов проснулся вдруг и какое-то время смотрел в потолок, не понимая, где находится.
Обрывки воспоминаний теснились в его голове, но целостной картины не складывалось: он понимал, что провел на этой чужой кровати какое-то время, но сколько именно, не знал. В памяти всплывает бледное лицо Сони с глазами, полными горя, и чей-то отчаянный шепот: вернись, Дэн, вернись ко мне! – это Инна, он чувствовал ее шелковистые ладошки, когда она держала его за руку, и слышал ее голос, но не мог, не умел вынырнуть из липкой шепчущей тьмы, в которую его затягивало, словно в водоворот. Он никак не мог выплыть, и только голоса близких, проникающие сквозь вязкую тьму, связывали его с тем внешним миром, где были все, кого он любил.
И сейчас он слушал тишину и понимал, что находится в больнице, в палате он один, а где-то там у него куча дел, и как могло получиться, что он, вместо того чтобы заниматься этими делами, застрял тут, непонятно. Он помнил морг, тело на столе – под яркими лампами влажно блестит вскрытая грудная клетка, и Петрович, распластавшись, лежит на полу, а рядом валяется стаканчик из-под кофе.
– Петрович умер.
Отчего-то он это знал совершенно точно – может, потому, что у Петровича в груди две дырки от пуль, на его зеленой пижаме они заплыли темной кровью, и Петрович не мог выжить после таких ранений, никто бы не выжил. Что он хотел показать ему? Реутов помнит звонок и озадаченный голос Петровича в трубке, а Петровича озадачить могло немногое. И резкая боль в шее, почти в затылке, словно пчела ужалила, и мир померк.
А потом он увидел Соню, и почувствовал Инкины шелковистые ладони, и понял, что жив. Пусть жив условно и завис между двумя измерениями, но он знал, что должен бороться и выплыть, потому что если нет, то жизни двух его самых важных женщин будут разрушены навсегда, а он не мог этого позволить. Слишком любил их, слишком сильна была его ответственность за них.
Поискав глазами телефон и не найдя его, Реутов сел в кровати. Голова кружилась, но тьма отступила, и он осознал, что хочет пить, и нужно найти телефон, позвонить Витьку, и точно выяснить, сколько времени он здесь, и многое нужно сделать еще.
Реутов отсоединил от своего тела датчики, что-то запищало, но ему дела нет до назойливого писка приборов. Ему во что бы то ни стало нужно позвонить.
Дверь открылась, и в палату вошел знакомый врач. Доктор Дятлов, Реутов помнил его, как-то раз сталкивался по работе, и сейчас этот долговязый деловитый мужик, наверное, дежурит на сутках.
– Далеко собрался?
– Позвонить надо. – Реутов решил во что бы то ни стало не сдаваться. – Который час?
– Время три часа ночи… Или утра, как кому нравится. – Дятлов порылся в карманах. – Девушек твоих два часа назад я пинками отсюда выставил, особенно нахальная барышня в кожаных штанах мне доставила хлопот, все-таки юристы – люди особенные. На, звони.
Доктор Дятлов наконец нашел искомое, выудив из кармана простенький кнопочный телефон. Реутов взял телефон и задумался – ночь, кому он может позвонить ночью? Витьку? Конечно, напарник будет рад его слышать и тут же примчится, но все-таки ночь. Реутов вздохнул и набрал знакомый номер.