Но это ключи от дома, где погибла ее мать, и она сама там тоже погибла.
То, что сейчас, – это не она, это то, что сделали из Тины, чтобы она могла дальше как-то жить.
И она жила. Ее жизнь была круговоротом поездок и перелетов, она никогда не останавливалась, а когда остановилась, то оказалось, что жить нельзя.
18
– Видеокассета?
Виктор Васильев достал из пакета видеокассету и положил на стол.
– Брат никому не доверял, а потому запись сделал перед самой смертью. – Кругленькая, совершенно седая старушка в неопрятном пальто вздохнула. – У нас была старенькая видеокамера, и брат сделал запись. Что на ней, я не знаю, но он сказал отдать ее только тогда, когда к нему обратятся, а обратиться к нему могли только в связи с одним делом, в котором он участвовал не по своей воле. Больше я ничего не знаю и знать не хочу. Но что бы это ни было, оно угнетало брата до конца его дней.
– Я понимаю. – Бережной взял кассету. – Лидия Сергеевна, я чрезвычайно признателен вам.
– Совершенно не за что. – Старушка поднялась и сделала шаг к двери. – Я просто выполнила просьбу брата, только и всего. Будьте здоровы, и что бы ни было на этой записи, я надеюсь, оно вам поможет.
Она вышла, а Виктор почесал в затылке.
– Где же мы возьмем видеомагнитофон, чтоб это просмотреть? Привлекать ребят из техотдела нельзя, раз уж дело у нас секретное, а как же мы…
– У меня есть. – Семенов оживился. – Я мигом привезу, а телевизор вот же.
– Да погодите. – Бережной поднялся и прошел в комнату отдыха. – Тут стоял такой аппарат, я убрал его за ненадобностью. Сейчас…
Когда Бережной занял этот кабинет, то постарался избавиться от всех вещей предшественника, но выбрасывать видеомагнитофон, пусть даже старый и ненужный, он не стал – мало ли, пригодится когда-нибудь. Вот и пригодился.
– Если оно работает…
Бережной подал Виктору кассету, а из конверта выпал лист бумаги – предвыборная листовка.
– Гляди-ка, Леонтьев Сергей Леонидович. – Бережной нахмурился. – Это, если я не ошибаюсь, младший брат Леонтьева-старшего, погиб лет двадцать назад, вместе с женой и сыном.
– И зачем здесь эта листовка? – Семенов заинтересованно заглянул в конверт. – Больше нет ничего.
– Сейчас узнаем, зачем листовка. Этот Гостищев, судя по всему, был человек педантичный и предусмотрительный, так что вряд ли эта листовка оказалась в конверте случайно. Витя, не получается?
– Сейчас, еще тут подсоединю… – Виктор переставил цветные вводы. – Давно не занимался таким, подзабыл. Магнитофон старый, работает ли?..
Магнитофон работал, и кассета тоже сохранилась хорошо. На экране возник худой старик с желтым осунувшимся лицом и большими залысинами, закутанный в серый домашний халат.
– Меня зовут Гостищев Иван Сергеевич. – Старик откашлялся, выпил воды и продолжил: – Я работал в бюро криминалистических экспертиз, выполнял обязанности патологоанатома.
Далее последовали подробные временные рамки и номер личного дела, и Бережной останавливал видео несколько раз, чтобы Виктор и капитан Семенов успели все записать.
– Я выехал на вызов в дом по улице Юности, восемьдесят один. – Гостищев снова закашлялся, но скоро сумел собраться. – В доме обнаружилось тело хозяйки, привязанное к стулу, стоящему в детской спальне, и имеющее признаки повреждений, характерных после избиения и пыток. Я составил протокол, тело погрузили в машину, и мы направились в морг, я собирался вскрыть тело ночью, у нас было такое неписаное правило: кто привозит, тот и вскрывает, а я не хотел затягивать с заключением для следователя, я очень хотел, чтобы преступники были наказаны. Вид этой женщины, а более того – то, что негодяи сотворили с ребенком… К некоторым вещам привыкнуть невозможно. На момент моего приезда в дом там находились муж жертвы и его малолетняя дочь, у которой были явные признаки избиения и изнасилования, но осматривал ребенка не я, она в тот же день была направлена в отдел экспертизы к судебному врачу.
Гостищев прервался, чтобы воспользоваться ингалятором, и продолжил:
– Ночью я подготовил тело к вскрытию. Это была здоровая и красивая женщина, она бы прожила много лет, если бы не стала жертвой преступления. И я уже сделал первые поверхностные надрезы, когда в зал, где проводилась аутопсия, вошел незнакомый мне человек. Он заявил, что тело вскрывать не надо и я должен подписать уже готовый протокол вскрытия. Прочитав протокол, я понял, что дело хотят представить несчастным случаем. Этот человек сказал, что все уже решено, виновные наказание понесли, и ради девочки, которая может не вынести разбирательства, нужно все замять. Этот человек заплатил мне деньги, и я их взял.
Гостищев опустил голову и снова отпил из стакана.
– Мне были очень нужны деньги. Мы с сестрой хотели съехаться, оставив свои квартиры детям – мы как-то одновременно овдовели, и портить жизнь детям не хотелось, как и стариться в одиночестве. Я взял эти деньги, рассудив, что не я, так кто-то другой подпишет этот проклятый протокол. Мы с Лидой купили квартиру и переехали, но дело в том, что я так и не смог простить себя за совершенное преступление. Да, о нем не узнали, но я-то знал! Тот человек велел мне привести тело в порядок, чтобы его можно было похоронить и у собравшихся на похороны не возникло вопросов. И тогда я решил: не может такое преступление остаться нерасследованным. На месте преступления я заметил следы крови, которые не могли принадлежать ни жертве, ни тем более – девочке. Кровь не замыли, и ее было столько, что люди, которые ее потеряли, не могли выжить. Пятен было два – в детской спальне, а значит, в том доме убили двоих, и трупы убрали до моего приезда. И я почему-то решил, что рано или поздно, а это дело снова всплывет, и нужно сохранить как можно больше улик. А потому, используя подручные средства, я забальзамировал тело убитой женщины, опознанной как Анна Штерн. Не знаю, насколько эффективным оказался мой метод, а потому сообщаю: женщину избивали, кожа на правой руке была сильно обожжена, грудь и шея имели следы сигаретных ожогов, скуловые кости сломаны, пальцы левой руки тоже сломаны, как и правая глазничная кость – тот, кто ее бил, возможно, был левша. Следов сексуального насилия не было. По моему мнению, все эти повреждения не могли стать причиной смерти, но, судя по синюшности вокруг рта убитой, она умерла от сердечного приступа, вызванного сильнейшим потрясением. Возможно, когда на ее глазах принялись насиловать девочку, сердце не выдержало. Были заметны следы реанимации – сломаны ребра как при неумелом непрямом массаже сердца, а это значит, что убивать жертву преступники не собирались. Мне привезли одежду, в которую предполагалось обрядить тело для похорон, а я постарался привести тело в порядок и попутно прикрепил к одежде убитой свою визитку – на случай, если эти люди уничтожат записи. У меня карцинома легкого, и как врач, я понимаю, что жить мне осталось недолго – но мысль о том, что я помог скрыть столь страшное злодеяние, тяжким бременем легла на мою совесть. Лида ничего не знает, и никто не знает – но уйти, не признавшись в содеянном, я не мог.
Старик мучительно закашлялся, зашарил рукой в поисках ингалятора.
– Все эти годы я пытался выяснить, кто был тот человек, который приходил ко мне. – Гостищев взял со стола что-то типа листовки. – И я нашел его. Это Сергей Леонидович Леонтьев, он баллотировался в местные депутаты, но потом внезапно погиб в автомобильной аварии. Листовка была обнаружена мной среди хлама, который собирает Лида, – у нее есть такая привычка, и я боюсь, что после моей смерти наша квартира превратится в свалку.
– Не превратилась. – Семенов фыркнул и остановил запись. – Старушка эта, вздыхая, выбрасывала мусор – и чуть не плакала при этом, говорила, что пообещала брату перед его смертью, что станет выносить полный пакет мусора дважды в день. Она реально тащит в дом что попало, а потом выбрасывает – брат велел. Этот дядька хорошо знал ее.
– Понятно. – Бережной кивнул в сторону пульта. – Давайте дослушаем.
– Я знаю полковника Бережного как честного человека и отменного следователя. – Гостищев вздохнул. – Много хорошего слышал, хотя лично не был знаком, но когда вас, Андрей Михайлович, назначили руководить полицией города, я обрадовался. И подумал: если кто и найдет правду в этом деле, то лишь полковник Бережной… Или уже генерал, конечно же. Я думаю о том, что стало с девочкой, но информации найти не удалось, и я только надеюсь, что она смогла пережить все это, но сомневаюсь, что ее психика восстановилась. И мне бесконечно жаль, что все так произошло и что я принял в этом участие, но теперь меня будет судить более суровый судья, чем любой из тех, кто мог бы судить. К сожалению, ни следователь по делу, майор Авдеев, ни его начальник, полковник Никринский, ничем уже не смогут помочь – я, как ни странно, пережил их. Возможно, найдутся члены оперативной группы, приехавшие тогда на вызов, и они смогут подтвердить мои слова – но я надеюсь, что сама Анна Штерн выступит свидетелем на моей стороне. За сим прощаюсь.
Экран погас, и какое-то время все трое сидели молча.
– Норейко вскрыл тело Анны Штерн? – Бережной размышлял о том, что иногда улики находятся там, где преступники не ждут. – Протокол есть?
– Пока нет, но предварительное заключение такое: Анна Штерн умерла от обширного инфаркта, причем, судя по всему, смерть наступила очень быстро. В народе такое называют «разрыв сердца». – Виктор развел руками. – Норейко подтверждает слова Гостищева, все перечисленные повреждения на теле есть, и он утверждает, что она не могла их получить вследствие падения с лестницы.
– Ну, мы же так и думали. – Бережной пролистал дело. – Гостищев указал адрес, где тогда жили Штерны. Выясните, что с домом и кому он принадлежит. А мне пора побеседовать с Леонтьевым, но только теперь уже не с сыном, а с отцом. Это же его брата опознал Гостищев как человека, который пришел к нему с предложением подписать фальшивое заключение. Виталий, выясни, что с домом – если надо, подними с постели нотариуса, но выясни. А ты, Виктор, езжай и привези ко мне гражданина Леонтьева-старшего. Боюсь, беды Леонтьева-младшего еще не закончились.