Однажды к ужину был приглашен доктор Вильд. Он появился со своей скучной женой и гостем, о приходе которого заранее не предупредил. Молодой юрист — доктор хорошо знает его семью — способный, с большими видами на будущее, совершенно случайно оказался в конторе доктора, никого в нашем городе не знает и был бы чрезвычайно рад завязать здесь знакомство: мы позволили себе взять этого приятного молодого человека с собой и так далее, и тому подобное. По притворному удивлению родителей я поняла, все это — заранее подстроенная игра. Я решила, что должна сыграть в ней главную роль.
В тот вечер я просто-напросто делала все, чтобы задеть Конрада, который ни о чем не подозревал. За столом я сидела рядом с ним и благоговейно внимала всему, что он изрекал, хотя его рассуждения совсем не казались мне интересными. Конрад — плохой собеседник, а тогда, только что приехав из провинции, в нелегкой для него ситуации он и вовсе не отличался красноречием. Время от времени доктор Вильд, к которому я очень хорошо отношусь и который, как я знаю, симпатизирует мне, считал себя обязанным заводить разговор то о достоинствах Конрада, то о моих талантах. Эффект такого сравнения казался мне весьма забавным, и я начала играть свою роль. Правда, совсем не так, как от меня ожидали.
Мне доставляло удовольствие подробно рассказывать о своих неудавшихся попытках получить образование в теперешнем бесцельном прозябании, я разворачивала перед присутствующими фантастические планы, которых у меня на самом деле не было, потом ударилась в воспоминания о школьных годах, о постоянно преследовавших меня тогда неудачах, которые объяснялись исключительно ленью. В конце концов я разразилась прозрачными намеками на свои многочисленные случайные связи, с тайной жгучей радостью наблюдая, как разговор становится все более неровным, а поведение моих собеседников все более натянутым.
Когда я наконец заявила, что готова, если уж не подвернется другого варианта на будущее, выйти замуж за первого встречного, если он обеспечит меня и мне не придется работать, то поняла, что опять перегнула палку. Мне было наплевать на побледневшего юриста и застывшую жену доктора Вильда, но я пожалела самого доктора Вильда, укоризненно глядевшего не на меня, а на моего отца, и отца, пытавшегося незаметно вытереть пот со лба, и маму с руками белыми как скатерть. Я снова превратилась в приятную девятнадцатилетнюю девушку и дальше сидела тихо, предоставив возможность говорить другим. Вскоре гости откланялись. Отец сразу же позвал меня в свою комнату. Мне нечего было сказать в свое оправдание; конечно, он был прав, считая, что господин Конрад Гойценбах наверняка больше никогда не появится у нас из-за моей бестактности. Мы оба ошибались. Конрад позвонил уже на следующий день.
Позже доктор Вильд как-то заметил, что он не знает, стоит ли ему радоваться тому, что я вышла замуж за Конрада при его посредничестве. Он тогда несколько перепил, и отец резко одернул его.
И вот теперь я сидела в нотариальной конторе доктора Вильда; я никогда раньше не бывала здесь, и мне было интересно обнаружить, что эта контора как нельзя лучше соответствовала слегка чудаковатой старомодности ее владельца. Все в ней казалось давно отжившим свой век, можно было подумать, что мебель и гардины не менялись уже лет тридцать, с того времени, как доктор Вильд унаследовал контору своего отца. Секретарша пенсионного возраста явно воспринимала меня здесь как инородное тело. Время от времени она поднимала глаза и окидывала меня недоверчивым взглядом, я же, в свою очередь, вызывающе закинула ногу на ногу, так что мое платье задралось до пределов возможного.
Когда наконец пришел доктор Вильд, то он был непритворно удивлен. Мы прошли в его кабинет.
— Я при всем желании не могу себе представить, что привело вас ко мне, Кристина, — сказал он, — тем не менее я рад вас видеть.
Я уселась на один из резных стульев старинной немецкой работы. Высокий круглый стол был покрыт коричневой бархатной скатертью с темной кружевной каймой. От тяжелой с бело-зелеными разводами пепельницы на мягком бархате образовались многочисленные вмятины. Я слегка отвела левую ногу назад, и мой чулок тут же оказался в плену старинной немецкой резьбы, одна из тоненьких ниточек зацепилась за нее. Я стала осторожно двигать ногой туда-сюда, но это не помогало, только нитка натягивалась все туже. Резким движением я вытянула ногу вперед и тут же почувствовала, как по ней быстро и неостановимо ползет петля. Борьба со стулом длилась лишь несколько секунд. За это время я выложила дело, украденное мною у моего мужа Конрада, на коричневый бархат.
— Можно взглянуть? — спросил доктор Вильд. Я кивнула.
Доктор Вильд открыл дело и, не в силах скрыть удивления, прочел название и номер; потом долго глядел перед собой, углубившись в свои мысли, не переворачивая больше страницы.
— Как это к вам попало, Кристина? — спросил он наконец.
Я ждала этого вопроса. И решила не изворачиваться, а честно ответить на него.
— Дело лежало на столе у Конрада. Точнее, под его папкой. Там я его и обнаружила, — ответила я невинно.
Доктор Вильд встал. Ровно десять раз проделал он путь от старинного немецкого стола до темной стенки с книгами и обратно. Потом остановился передо мной и сказал:
— Может быть, вы не знаете, Кристина, что я как нотариус не имею права никому отдавать такие документы. Когда ваш муж недавно пришел ко мне и попросил одолжить их ему на короткое время, из-за семейных обстоятельств, я сделал исключение. Я хорошо знаю Конрада, он обещал мне бережно обращаться с делом и сегодня вечером принести его назад. А утром вдруг появляетесь вы с этими документами, в которые вы наверняка заглянули, хотя они вас никак не касаются. Почему? И чего вы хотите от меня?
Непривычно резкий тон доктора Вильда смутил меня. Я собиралась рассказать ему, как меня вечно сравнивали с Кларой, как невыносимы мне были эти сравнения, как я решила побольше узнать об этой женщине, чтобы окончательно доказать их абсурдность. Но теперь я не решалась выложить все это. Что же, начну сразу с того, что все время занимало меня, пока я с увлечением читала дело. С того, что оказалось для меня совершенно неожиданным, потому что в нашей семье не проскальзывало даже намека на это обстоятельство. Попробую обосновать свой интерес к делу таким образом.
— Клара Вассарей, о которой идет речь, была моей отдаленной родственницей, — сказала я как можно более непринужденно. — Когда я обнаружила, что документы под папкой Конрада касаются Клары Вассарей, я не могла не посмотреть их. Вы же понимаете это, господин доктор? В нашей семье рассказывают, что госпожа Вассарей была очень богата. Меня интересовало, кому досталось ее состояние. Вот так я и узнала, что госпожа Вассарей, что Клара…
Внезапно я замолчала, не в силах продолжать. Попыталась взять себя в руки. Я так хорошо начала. Деловито, почти независимо. Хотела заново сказать последнюю фразу, но доктор Вильд опередил меня.
— Вы выяснили, что у Клары Вассарей была дочь. Дочь, которую та сделала своей единственной наследницей. Теперь вы это знаете. Почему же вы пришли сюда?
Теперь я махнула на все рукой. Я забыла о сдержанности и деловитости, которые мне так не подходили, вскочила, подбежала к доктору Вильду, ухватила его за лацкан пиджака, чувствуя под пальцами петлю, обметанную толстыми нитками; перед моими глазами оказался плохо выбритый подбородок доктора Вильда, с короткой серой щетиной, я ощутила искусственную свежесть лосьона для бритья. Оказавшись к нему ближе, чем сама того хотела, я выпалила на одном дыхании:
— Что с дочерью Клары? Почему никто никогда не упоминал о ней? В чем тут причина? Скажите мне.
Отчуждение доктора Вильда сменилось внезапной мягкостью. Он осторожно высвободил свой пиджак из моей руки.
— Когда вы повзрослеете, Кристина? — сказал он, покачав головой. — Невозможно всего знать и все объяснить. Я не знаю, что стало с дочерью госпожи Вассарей. И не знаю, почему о ней никогда не упоминали в вашей семье. Ну, а теперь я забираю дело. Конраду я сообщу, что оно уже у меня.
— Доктор, — попросила я, — позвольте мне положить документы туда, где я их взяла. А то Конрад очень рассердится на меня.
Доктор Вильд сдался. Когда я была уже у двери, он сказал:
— Вообще-то делом о наследстве Клары Вассарей занимался еще мой отец. Я к этим документам отношения не имею.
Из нотариальной конторы я поехала к родителям. Я не услышала от доктора Вильда того, что надеялась услышать, он что-то скрывал от меня, это было абсолютно ясно. Я чувствовала, что попала в затруднительное положение. В таких случаях прибежищем мне служил отчий дом, где я все еще чувствовала себя защищенной от невзгод.
Отец сейчас на службе, мама ушла по делам добровольного благотворительного общества. Вот уже три года, как она состоит в нем, но, к сожалению, ее самоотверженность не получила должного признания в собственной семье. Бабушка же должна быть дома.
После того как мои родители поженились, бабушка заявила, что и речи быть не может о том, чтобы доверить единственного сына женщине во всех отношениях бездарной, женщине, которая его совершенно не заслуживает. Бабушка уже давно была вдовой, и мой отец жил вместе с ней. Она убедила его не переезжать на другую квартиру, и его жене досталась горькая участь нежеланной невестки, которую лишь терпели. Когда родилась я, бабушка оставила за собой одну комнату, переписав квартиру на моего отца. Несмотря на это, она и дальше задавала тон в доме.
Я отношусь к бабушке Элле двойственно. Когда я была маленькой, она занималась моим воспитанием больше, чем моя мать, баловала и тиранила меня. Последнее длилось недолго, я восстала против ее деспотизма. Между нами случались ожесточенные стычки в борьбе за власть, мои родители наблюдали за ними, не вмешиваясь. Наступил момент, когда стало ясно, что бабушка ничего не сможет больше добиться от меня против моей воли. Она поняла это, но не смирилась. Упорно и настойчиво, даже с определенной изощренностью, она пыталась подчинить меня своим желаниям. Она пытается делать это даже теперь. Но я все равно люблю ее. Она же, как ни странно, любит меня не всегда. Особенно ей не нравится, когда я разгадываю какое-нибудь ее намерение, какую-нибудь черту ее поведения, которую она хочет скрыть. Раньше я частенько показывала, что вижу ее насквозь, теперь я стала сдержаннее, и мы прекрасно ладим друг с другом.