— Она же была живая, она же еще недавно была живая, — закричал Лоизи вне себя и, когда подвергшийся атаке гость снова пришел в себя и грубым движением ухватил его за руки, плюнул в миску с выложенным горкой огуречным салатом.
Артур Гольдман оттащил Лоизи. Мужчина в коротких штанах, покраснев как рак, вскочил, он пытался что-то сказать, держа в руке большую вилку с двумя зубцами, и не мог.
— Вы мне за это дорого заплатите, — закричал он наконец, — дорого заплатите, это я вам говорю!
Он вертел вилкой перед лицом Артура, нерешительно, трусливо.
— Положите вилку, — спокойно сказал Артур Гольдман. Мужчина пробормотал что-то неразборчивое, потом он вернулся к своему столу и бросил вилку на блюдо. Внезапно он снова двинулся назад, но его жена, молча сидевшая тут же, втянув голову в плечи, заставила его снова опуститься на стул.
— Оставь, — сказала она, — чего другого можно ожидать от быдла?
— Официант, — сказал Артур, — принесите господину все, что он захочет вместо курицы. За мой счет.
— Нет, — закричал мужчина, — от такого, как вы, мне ничего не надо, мне было бы противно брать что-нибудь от такого, как вы. Тьфу ты, пропасть!
Он оплатил лишь напитки, послал в сторону Артура еще несколько исполненных ненависти взглядов и ретировался вместе со своей «пейзанкой».
— Что ж теперь делать с курицей? — спросил в отчаянии официант.
Лоизи спрятался под стол и сидел там, судорожно вцепившись в Кларины ноги.
— Вылезай, — сказал Артур Гольдман, — я возьму на себя расходы по похоронам бедной курицы. Господин официант пообещает нам, что похоронит ее, как полагается.
— Да, да, — заверил обрадованный официант и засунул банкноту в бумажник. Но Лоизи, казалось, уже утратил интерес к мертвой курице. Он молча искал стеклянные шарики.
Землянику он собирал без особого энтузиазма. Елена почти ничего не находила. «Мне нужно было взять с собой очки», — думала она, щуря глаза. Артур Гольдман уселся на пень, он выглядел усталым. Клара и тут оказалась самой удачливой, много раз она возвращалась из леса с полными пригоршнями спелых ягод и складывала их в синий пакет. Когда она доставляла свой урожай, Артур Гольдман поднимал голову и улыбался.
Вернувшись к машине, Артур уселся на водительское сиденье, при этом он ничего не заметил. Лоизи же, который хотел забраться в автомобиль с другой стороны, сразу увидел надпись. Кто-то начертил ее пальцем на пыли, покрывавшей зеленую лакированную поверхность автомобиля.
— Жидовская свинья, — громко прочитал Лоизи, не поняв сразу смысла этих слов. Он так испугался, что изо всей силы прижавшись к машине, попытался стереть надпись спиной.
Клара и Елена чуть приостановились, они искоса смотрели на Артура. Выражение его лица не изменилось. Все знали, чьих рук это дело, но никто ничего не сказал.
Артур Гольдман заметил, что обратный путь будет интересным, потому что он поедет другой дорогой.
Летний день незаметно перешел в вечер. Теплый, золотистый свет еще долго озарял края медленно плывущих облаков. Елена Лётц помнила, что они с Кларой по дороге рассказывали друг другу маленькие веселые истории; Елена — про школу, Клара — про свои будни с Агнес. Артур, казалось, внимательно слушал их, иногда он вставлял какое-нибудь замечание. Лоизи развалился на мягком сиденье, время от времени он облизывал палец, а потом сушил его на ветру.
На окраине города их остановили полицейские. Следует ехать очень медленно, потому что идет облава. Объезд невозможен, все другие дороги в этом районе перекрыты. Мимо на мотоциклах с колясками пролетали патрули. В одном из боковых переулков молодые полицейские, держа друг друга за руки, образовали заграждение. Выстроившись в длинный ряд, стояли в полной готовности тюремные фургоны. Лоизи, снова пришедшего в хорошее настроение, едва можно было удержать на сиденье, он вертелся во все стороны, чтобы не пропустить ни одной детали происходящего. Клара и Елена сидели, затаив дыхание. «Хоть бы остаток дня не был испорчен, пусть даже это будет совсем маленькая его часть», — думала Елена. Артур Гольдман осторожно вел автомобиль среди начинающегося хаоса.
Появились и стали приближаться опустившиеся бездомные люди: с криком или молча, жестикулируя, размахивая руками или покорно склонив голову, дерзко протестуя или сознавая безнадежность и безвыходность своего положения, они тщетно пытались укрыться от полиции. Это выглядело как наступление армии призраков, от необычайно жалкого вида которых захватывало дух. Их вытаскивали из подъездов и тайников, выводили из дворов и садов, тащили из подвалов и туалетов, сознательно и безжалостно выгоняли из всех их убежищ. Мужчины и женщины разных возрастов, дети, которые давно уже перестали быть детьми, с цитрами и аккордеонами, губными гармошками и мечами, которые можно было глотать, с грязными билетами лотереи, на которые ничего нельзя было выиграть, со шнурками для ботинок, с замызганными леденцами и лакричными палочками, притворяющиеся калеками, слепые, глухие и немые, с изодранными в клочья повязками, открытыми ранами. Многим же вообще нечего было предложить на продажу, разве что упрек голодающего сытому, упрек, уже давно ставший привычным и потому никого не трогающий.
Управление безопасности Вены оправдывало свои действия тем, что облава — это единственная возможность справиться с ужасным пороком нищенства в городе.
Артуру Гольдману пришлось остановиться. Группу нищих вели к тюремному фургону, и она перегородила улицу. Послышались брань, грубость в адрес зеленого «Адлера». Полицейский повернулся к пассажирам автомобиля и ухмыльнулся. В группе находился мужчина в светлом плаще, с повязкой слепого на правом рукаве. Его левый глаз был закрыт черной повязкой. Елена сразу обратила на него внимание.
Она обратила на него внимание, потому что он показался ей знакомым, хотя мнимая слепота изменила его. Елена высунулась из машины, чтобы посмотреть на его ноги. Он был в разорванных спортивных тапочках.
— Это же тот самый, который был у нас, — внезапно громко закричал Лоизи и указал на него пальцем. — Это он.
— Кто? — спросила Клара, не отрывавшая взгляда от пола машины.
— Мнимый доктор Мон, — тихо сказала Елена.
На следующий день школьный служитель передал Елене, что звонила какая-то госпожа Вассарей и просила передать, чтобы госпожа учительница пока не приходила к ней.
Елена Лётц ожидала этого. И все же она не знала, чем заполнить пустоту, бездну свободного времени, внезапно образовавшуюся без Клары.
На оставшихся уроках ей с трудом удавалось сосредоточиться. Ученики шумели еще больше, чем обычно, она не обращала на это никакого внимания. Дома ее охватило мучительное беспокойство, толкавшее на бессмысленные поступки. Она сидела над упражнением, которое она проходила бы в эти послеобеденные часы, проходила бы с Кларой, видела перед собой Клару за письменным столом, низко склонившую голову над линованной бумагой, неслышно повторяющую про себя трудные слова. Она слышала осторожные шаги Агнес у дверей библиотеки, видела недовольный взгляд Клары, оторвавшийся от тетради, видела ее профиль, который светлым пятном выделялся на темной зелени тяжелых портьер. Она диктовала «и благодарим Вас за Ваше доверие» и чувствовала, что эта диктовка, эта ученица за изящным письменным столом времен Иосифа I в заполненной ценными книгами библиотеке придают ей самой значительность. Сидя в своей комнате с жалкой мебелью и механически повторяя фразу «и благодарим Вас за Ваше доверие», Елена ощущала боль, причину которой она не хотела знать, потому что тогда не смогла бы ее вынести. Елена Лётц швырнула тетрадь в угол; достав ведро и тряпку, она начала протирать окна в своей комнате. Сначала тряпка была слишком сухой, потом стала слишком мокрой. Елена спрыгнула с подоконника, она плохо рассчитала прыжок и попала одной ногой прямо в ведро с водой. Плача от ярости, она скомкала старые газеты, ведь считалось, что газетной бумагой прекрасно протирать стекла. Но и тут она сделала что-то неверно, стекло становилось все более мутным, грязные потеки на удивление быстро высохли и проступили в виде серых меандров[19]. Елена оставила все как есть, попыталась подготовиться к завтрашним урокам, но не могла сосредоточиться, тогда она прямо в одежде улеглась на кровать. Постепенно она успокоилась, решила, что Клара скоро снова позовет ее. Вечером она собралась навестить брата, хотя и знала, что Юлиус не любит неожиданных визитов. Его не было дома. Со смешанными чувствами она отправилась к сестре Элле.
— Что-то тебя давно не было видно, — сказал ее свояк Отто, но по его тону не было заметно, что он сожалеет об этом. — Ты не приходила к нам по какой-то важной причине? — спросила Элла быстро и с любопытством. Елена отрицательно покачала головой, она знала, ее старшая сестра все еще надеется, что она выйдет замуж.
Елена присела на краешек стула. Она ничего не хотела говорить о Кларе, ни единого слова. Восьмилетний Феликс принес свои школьные тетради и показал безукоризненно выполненные задания с безукоризненными оценками. Он забрался к Елене на колени, ожидая ее похвалы. «Какой он упитанный, — подумала Елена, — и какой послушный». Раньше это никогда не бросалось ей в глаза.
— Он что, не носит кожаных штанов? — неожиданно спросила она свою сестру.
— Нет, — ответила Элла удивленно, — кожаные штаны — это негигиенично.
Отто поинтересовался, оставят ли ее работать в коммерческом училище на будущий год. Елена пожала плечами.
— Так или иначе, у тебя плохие перспективы, дорогая свояченица, — с удовлетворением констатировал Отто. — Я располагаю информацией и могу сказать тебе по секрету, что с будущего года к специальному налогу для бессемейных, введенному на период кризиса, прибавится еще и дополнительный сбор, к тому же немалый.
— Проживу как-нибудь, — сказала Елена.
Элла уселась с пяльцами у торшера, в котором горела лишь одна лампочка. Одной рукой она втыкала иголку в канву, а другой перед глазами держала лупу.