рь видна надпись на его майке, золотыми блестками наискосок вышито «Цирк Мирано».
Клара, как в трансе, отошла от своего бука. Когда молодой человек закончит свои упражнения, он непременно увидит ее. Елена Лётц знает, кто этот юноша, она знает, что Клара недолюбливает его семью, доставляющую ей одни неприятности, что она должна невзлюбить и его. Как неловко, если Клара, не подозревая, кто он такой, вдруг заговорит с ним, этого от нее вполне можно ожидать. Елена Лётц прижимается к стволу дерева, она ни в коем случае не желает, чтобы ее видели, не желает оказаться замешанной в этой запутанной, почти гротескной ситуации; в то же время она знает, что следует как-то предостеречь Клару. Елена медлит на секунду дольше, чем нужно. Потому что Клара уже выходит на лужайку, молодой человек поднимает голову, он поражен и одновременно — этого нельзя не заметить — довольно сильно смущен. Ясно, он и понятия не имел о пикнике поблизости. Тем не менее он, кажется, сразу же догадывается, кто перед ним, потому что не здоровается, а говорит:
— Извините.
Клара негромко смеется и подходит к нему ближе.
— Это мне следует извиняться, — говорит она. — Я помешала вам. Кто вы и как вы оказались в моем саду?
Молодой человек делает что-то вроде поклона, говорит:
— Грабер, — и выпрямившись, еще раз: — Польдо Грабер.
Тихим голосом он добавляет:
— Я снова живу здесь. У матери.
Если Клара поражена, неприятно поражена, то по ней этого невозможно заметить. Она с любопытством спрашивает:
— Вы артист? Вы работаете в цирке?
Помедлив, Польдо Грабер отвечает «да», он проводит рукой по своим кудрявым волосам и, кажется, чувствует себя неловко в своей синей майке.
— Идемте, — говорит Клара быстро, — идемте к нам, вы должны рассказать нам о цирке.
Клара поворачивается и не идет впереди него к месту пикника, а бежит. Польдо Грабер медленно следует за ней. Елена Лётц все еще стоит, прислонившись к стволу бука. Лишь чуть погодя она следует за ними.
Клара говорила и спрашивала, спрашивала и говорила, ее интересовало многое. Польдо Граберу нелегко было ответить на все вопросы. Цирк, в котором он работает, — маленький, один из тех, что дают представления в провинции, настоящий бродячий цирк, рассказывал он, запинаясь. Теперь вот решили попробовать выступить в большом городе, в одном из районов на окраине, с дешевыми билетами. Цирк будет здесь четыре недели, а так как ему, Польдо, порядком надоел жаркий, душный цирковой вагончик, он на это время поселился у матери. Польдо Грабер часто останавливался, чтобы найти нужное слово; закончив свой рассказ, он взглянул Кларе в лицо. Та сказала взволнованно, что жить так, как он, должно быть чудесно.
— Да, вы правы, — ответил Польдо и тут же оговорился: — Но в такой жизни есть и некоторые недостатки. Например, то, что нельзя жить там, где хотелось бы.
Елена молча слушала. Ни Польдо, ни Клара не обращали на нее никакого внимания. Когда Клара положила Польдо ветчину на тарелку и налила ему вина, Елена спросила, не позвать ли Агнес.
— Зачем? — холодно спросила Клара, Агнес ей не нужна.
Постепенно Польдо оттаял. Теперь он говорил, не дожидаясь вопросов, рассказывал, что был раньше каменщиком, но в строительном деле работы для него находилось все меньше, под конец он перебивался случайными заработками, пока не лишился и их. Не питая особых надежд, он справился в цирке, не найдется ли для него работы, и она нашлась.
— И вот теперь вы артист, — сказала Клара, на которую его рассказ явно произвел впечатление. — Когда начнутся представления в цирке? Я приду туда посмотреть.
Польдо Грабер сначала ничего не ответил.
— Знаете, — произнес он наконец, — собственно, я пока еще не артист. Мне нужно еще много тренироваться. Но я добьюсь своего и, может быть, уже скоро. Пока я монтирую оборудование: устанавливаю клетки для хищников, убираю их с арены, все в таком роде. Естественно, в униформе. Еще я помогаю подвешивать канаты и трапеции, это довольно большая ответственная работа.
— Понятно, — ответила Клара и кивнула. — Мирано, — добавила она затем, — какое красивое название.
— Может случиться так, — сказал Польдо, не поднимая глаз от тарелки, — что во время гастролей здесь кто-нибудь из артистов заболеет. Такое уже случалось. Если мне предложат его заменить, а в группе гимнастов я мог бы это сделать, я скажу об этом вам, госпожа Вассарей.
Эти слова дались Польдо Граберу с трудом. Теперь он поднял глаза на Клару. Она тоже посмотрела на него, в ответ он изобразил на лице улыбку, которой улыбались обычно цирковые артисты, кланяясь в опьянении от успеха восторженной публике при звуках заключительного марша.
— Я буду ждать вашего выступления, господин Грабер, — сказала Клара.
— Польдо, — поправил ее Польдо Грабер.
— Ну хорошо, Польдо, — согласилась Клара. При этом ее голос звучал не так, как обычно.
Грабер встал. Он, казалось, размышлял о чем-то. Потом он сказал:
— Если я вдруг понадоблюсь вам, я имею в виду для какой-нибудь работы по дому, я ведь, знаете ли, и в технике тоже хорошо разбираюсь, я все для вас сделаю.
— Дайте-ка мне подумать, — сказала Клара. — Да, у меня есть одно желание. Мне хотелось бы, чтобы снова заработал фонтан. С тех пор как я живу здесь, я мечтаю, что в один прекрасный день увижу воду, взмывающую к ветвям деревьев, а потом падающую обратно в поросший мхом бассейн. Но мой муж говорит, что фонтан нельзя починить. Наверное, он прав.
Польдо Грабер ничего не ответил на это.
— Ну, тогда до свидания, — сказал он.
Клара не смотрела ему вслед, когда он уходил.
— Какой необычный день, — сказала она Елене. — Ты не находишь?
Елена Лётц оставалась в доме Клары до тех пор, пока не вернулся Виктор Вассарей. Впрочем, делать это смысла не имело, потому что Клара не проявляла к ней практически никакого интереса. Постепенно Елена начала понимать загадочные намеки своего брата Юлиуса.
О занятиях стенографией Клара больше речи не заводила. Когда же Елена сама напомнила ей об этом, то она заявила, что тех знаний, что у нее есть, вполне достаточно для ее целей. Теперь Клара еще больше времени проводила в саду. С тех пор как у Елены начались каникулы, она находилась с кузиной и до обеда, но Клара часто просила ее о чем-нибудь, чтобы удалить от себя. Елена выполняла эти поручения без возражений. Часто она была близка к тому, чтобы сбежать: не потому, что Клара относилась к ней недружелюбно, а потому, что та просто не обращала на нее никакого внимания. Но Елена считала, что ей следует присматривать за Кларой, и пыталась скрыть от себя самой собственную беспомощность. Когда она знала, что Клара в саду, то она открывала все окна в доме и прислушивалась к звукам, доносившимся снаружи. Иногда до нее издалека доносился голос Клары и вторивший ей голос Польдо Грабера. Тогда она бежала к окну, из которого лучше были слышны голоса, но о чем идет речь, было не разобрать. Обязательно приходила Агнес, вставала возле Елены и прислушивалась вместе с ней.
Когда в гости к Кларе приходил Артур Гольдман, она оставалась в доме, и все шло как обычно.
В отношении Клары к Лоизи Брамбергеру, неизменно терпеливом и доброжелательном, стали проявляться признаки охлаждения. Теперь она, чего раньше никогда не бывало, время от времени отсылала его от себя. Он быстро смекнул, что на горизонте появился конкурент, и задался целью превзойти этого конкурента в ловкости, гибкости и артистизме. На старом мешке из-под картошки он тренировал кувырки вперед и назад, держал в течение пяти минут свечку и делал мостик, пока его лицо не становилось багрового цвета. Он уже мог сто двадцать четыре раза прыгнуть, не сбиваясь, через скакалку, шестьдесят пять раз подбросить в воздух и снова поймать шпульку от дьяболо[21]. Мальчик скрывал свои упорные тренировки от Клары, а синяки и шишки — от своей матери. Когда у него появилась уверенность, что он дошел до совершенства, Лоизи решил дать представление.
Был один из тех редких часов, когда Клара терпела Елену возле себя. Погода была пасмурной, они сидели на краю лужайки. Клара листала журналы, невпопад отвечая Елене, которая пыталась завязать разговор. До обеда пришла телеграмма, в которой Виктор сообщал, что приедет завтра.
— Я безумно рада, — заявила Клара и лишь кивнула головой в ответ на сообщение Елены о том, что та вернется вечером в свою квартиру.
Из кустов вынырнул Лоизи. На нем были только спортивные трусы из черного сатина, свою тощую грудь он раскрасил синим мелом. Поперек шла неразборчивая надпись желтыми буквами. За собой он волочил мешок из-под картошки. Не говоря ни слова, он расстелил его перед Кларой и Еленой.
По первым кувыркам Клара еще не поняла, что перед ней демонстрируется часть артистического номера, она лишь мельком оторвалась от чтения. Лишь когда тощие ноги Лоизи появились над краем журнала, слегка подрагивая оттянутыми носками, и несколько минут сохраняли такое положение, она опустила журнал.
— Свеча, — задыхаясь, просипел Лоизи, глаза его были широко открыты, — без поддержки.
Чтобы доказать это, он поднял вверх одну руку и не удержал равновесия. Тут Клара расхохоталась в первый раз. Лоизи решил прервать вольные упражнения, он вытащил из мешка скакалку. Между двадцать седьмым и двадцать восьмым прыжком сбился со счета, сказал двадцать девять, хотел исправить ошибку, сделав прыжок назад. Но по инерции махнул скакалкой перед собой, и прыжок не удался. Лишь рискованный перенос центра тяжести спас его от падения. Тут Клара засмеялась во второй раз. Когда же Лоизи заявил, что теперь ему придется начать все сначала, она сказала, что прыжков уже достаточно. Красная резиновая шпулька почему-то никак не желала его слушаться. Она не держалась на шнуре, провисавшем между двумя короткими палками, которые Лоизи лихорадочно сдвигал и раздвигал, а спрыгивала с него, как будто ее подталкивали злые духи. Когда Лоизи удалось наконец натяжением шнура подкинуть шпульку вверх, то он не сумел подхватить ее, и она снова упала на землю. Отчаявшийся Лоизи признался, что натер шпульку смальцем, надеясь, что это поможет ему улучшить результат. Теперь, в третий раз, Клара смеялась особенно долго. Она никак не могла остановиться. Лоизи сначала молча стоял перед ней, потом стал стирать синий мел с груди. От этого руки у него посинели, некоторое время он разглядывал их. Потом решился на последний номер.