кие важные вещи, нужно быть в курсе. Особенно Польдо.
Клара вертела в руках свои белые перчатки. Агнес догладила брюки и повесила их на плечики. При этом она, как бы случайно, толкнула кастрюлю с водой, в которой смачивала тряпку. Часть содержимого пролилась на открытые туфли Марии Грабер. Та вскочила.
— Насколько я понимаю, — сказала она с плохо скрываемой злостью, — вы не хотите нам помочь. Значит, мой сын снова встанет на углу улицы и будет жонглировать булавами, это он тоже уже умеет делать. Может быть, ему при этом перепадет пара монет.
Клара повернулась. Глаза ее не отрывались от пола. «Ей не нравится эта женщина, — подумал Феликс, — мне она тоже не нравится».
— Я посмотрю, что можно сделать, госпожа Грабер, — сказала Клара. — Но сейчас, пожалуйста, уходите.
Неторопливым движением Мария Грабер взяла пачку сигарет. Она подняла пустую рюмку, поднесла ко рту, дожидаясь, пока последняя капля не смочит ей губы. Снаружи, в коридоре, кто-то начал насвистывать модную песенку. Мария Грабер тут же выскочила за дверь, лисий хвост волочился за ней следом, она закричала:
— Входи, только быстро, — и за руку втащила в кухню Польдо.
Тот стоял и смущенно, растерянно смотрел на свою возбужденную мать, на Агнес, прижимавшую к себе вешалку с брюками Виктора Вассарея, на Феликса, кусавшего ногти, на Клару, белые пальцы которой безостановочно поглаживали вышитую крестом дорожку на буфете.
— Польдо, — сказала Мария Грабер, — представь себе, госпожа Вассарей дарит нам приемник.
Лишь теперь Польдо снял свою полотняную фуражку, пощупал козырек, согнул и снова разогнул его.
— Это замечательно, — сказал он затем.
Феликсу было ясно, что он должен помочь Кларе, ему хотелось быть таким же находчивым, как Лоизи, уж тот-то наверняка что-нибудь придумал бы. Но ему в голову не пришло ничего другого, как подойти к Кларе, встать рядом с ней и сказать:
— У нас тоже нет радиоприемника. Только наушники. Мой папа говорит, что этого достаточно.
Однако его помощь, как он и опасался, не нашла отклика. Потому что Клара отстранила его, правда, очень мягко, но все же отстранила, она шагнула к Польдо, взяла его полотняную фуражку и положила ее рядом со своей шляпой. Потом протянула руку и сказала Марии Грабер, которая в провоцирующей позе стояла, опершись на стол, и ждала:
— Дайте мне объявление, я все сделаю.
Некоторое время спустя прибыл Виктор Вассарей. Клара встретила его в платье покроя «принцесс» из голубого бархата. Она казалась удивительно красивой, но очень тихой. Когда ее муж слегка обнял ее, она положила голову на его плечо и посмотрела на дверь, через которую ее квартиру недавно покинул Польдо Грабер.
Ему представляется, сказал Виктор Вассарей Кларе, что теперь, когда в доме есть ребенок, было бы полезно внести вклад в кампанию, организованную федеральным канцлером под девизом «Сажайте голодающих детей за свой обеденный стол». Это была бы впечатляющая демонстрация благотворительной деятельности. Пусть Клара об этом позаботится.
Лоизи с ходу назвал десятерых детей, которые дома редко бывали сытыми. Клара попросила его пригласить пятерых из них, которых он выберет сам. Феликс и Лоизи встретят их, помогут им преодолеть стеснительность и угостят. Взрослых на обеде не будет.
Лоизи обсудил с Агнес меню, они сошлись на супе с клецками из манной крупы, венском шницеле с салатом и шоколадном торте. Все это предполагалось запивать малиновым соком. Скептически настроенный Лоизи сказал Феликсу, что, по его мнению, некоторые предпочли бы глоток пива.
Феликс посмотрел на него с ужасом. Лоизи объяснил, что насколько он знает, безработные отцы пропивают пособие уже в день выплаты, дети же пробираются потом в пивную, собирают пустые кружки и сливают выдохшиеся остатки, чтоб хоть чем-нибудь наполнить пустой желудок.
В день, когда должны были прийти гости, шел дождь. Агнес озабоченно поглядывала на натертый ею паркет, на легко пачкающиеся ковры. Лоизи пообещал предупредить гостей, чтобы они сняли ботинки.
В двенадцать должны были прийти дети. В половине двенадцатого появился Виктор Вассарей с Артуром Гольдманом. Феликс впервые увидел Артура.
— Раньше, — сказала Агнес, — он приходил часто, но с некоторых пор стал посещать их значительно реже.
Артур принес для Феликса книгу, в которой шла речь об индейцах и их героической борьбе с белыми, и было множество картинок. Мать никогда раньше не позволяла ему читать истории про индейцев, поэтому для Феликса это был просто потрясающий подарок. Артур сказал, что хорошо помнит мать Феликса, она много танцевала на свадьбе Клары и была очень веселой.
Дети появились все вместе. Они встретились на углу улицы, чтобы не идти по одиночке в дом, покрашенный в благородный желтый цвет. Алоиз Брамбергер открыл им ворота, неприязненно посмотрел на них и прищелкнул пальцами. Когда они через несколько шагов, сбившись маленькой кучкой, остановились, он молча указал им рукой, что нужно идти дальше. Они шли медленно, не разговаривая друг с другом, лишь дойдя до увитой плющом беседки у входа в дом, где, широко расставив ноги, стоял аккуратно причесанный Лоизи, двое из них сказали «привет» и смущенно улыбнулись.
Они медленно поднялись по лестнице в деревянный коридор и прежде чем войти в переднюю, безропотно следуя строгим указаниям Лоизи, сняли ботинки. Один — он был маленьким и узкогрудым — не мог сделать этого, потому что нес свои ботинки в руках. Он продемонстрировал их со всех сторон, чтобы показать Лоизи и Агнес, что они чистые. Потом сел на пол и надел их на свои голые грязные ноги. Агнес посмотрела на него с недоумением.
— У него только одна пара, — объяснил Лоизи. — Пока не холодно и нет снега, он ходит босиком. Но ботинки всегда берет с собой. Там, где с ними ничего не может случиться, он их надевает. Понятно?
В столовой стояли Клара с Феликсом, стояли так, что загораживали собой часть стола; Клара, неуверенно улыбаясь, сказала, что она рада видеть детей и Феликс тоже. Дети мельком взглянули на Клару, на Феликса же они и вовсе не обратили внимания, потому что пытались разглядеть, что стоит на столе. Внезапно они стали толкать друг друга, один шагнул к столу, другой рванул его назад, потом все бросились вперед, не дожидаясь приглашения, расселись на стулья и начали быстро и громко, растягивая слова, говорить на венском диалекте. Попытка Лоизи призвать гостей к порядку не увенчалась успехом. Он решился на короткое время забыть о своей функции надзирателя, его голос смешался с другими, стал громче, стал задавать тон. Это был тон, которого Феликс не знал.
— Я сейчас уйду, — тихо сказала Клара Феликсу, — ты ведь будешь здесь?
Феликс, помедлив, кивнул. Рядом с Лоизи не было свободного стула. Он сел между двумя детьми, двумя руками засовывавшими в рот хлеб и вливавшими в себя стакан за стаканом малиновый сок. Феликс пытался занять как можно меньше места. Но локти его соседей продвигались все дальше и дальше, как бы ненамеренно попадая в него.
Когда появилась Агнес с супом, все начали торопливо есть, слышен был лишь резкий стук ложек о края тарелок и неукротимое чавканье. Феликс смотрел на суп, но не притрагивался к нему. После того как Агнес разлила добавку, за столом снова стало шумно, Лоизи, как Касперль[27], запрыгал с пустой супницей вокруг стола, неизвестно откуда взявшаяся рука залезла в полную тарелку Феликса, первая клецка мелькнула в воздухе. В течение нескольких секунд тарелка Феликса опустела, дети, хихикая и ухмыляясь, сидели вокруг испачканной скатерти.
Агнес, красная от злости, расставляющая блюда со шницелями; детские руки, непривычные управляться с ножом и вилкой, на панировке шницеля; бумажные салфетки, брошенные на пол или тайком наполняемые остатками мяса, чтобы прихватить с собой; лихорадочно, но безуспешно суетящийся Лоизи; попытавшись ненадолго приспособиться к обстоятельствам, он теперь не в силах управлять происходящим, — такая ситуация предстала глазам Виктора Вассарея, когда он неожиданно вошел в столовую. Он принес с собой фотоаппарат Клары.
— Добрый день, — сказал Виктор Вассарей.
Дети молчали.
— Я вижу, вам все нравится.
Дети никак не реагировали.
— Сейчас мы сделаем красивый снимок. Тогда вы сможете полюбоваться на себя в газете.
Дети начали отодвигать от себя тарелки.
— Агнес, — сказал Виктор Вассарей, — приведи стол в порядок, в таком состоянии его нельзя фотографировать.
Агнес навела порядок, насколько это было возможно.
— А теперь, пожалуйста, — сказал Виктор Вассарей, — положи на каждую тарелку новый шницель.
Агнес раздала шницели.
— Пожалуйста, продолжайте есть. Только воспитанно. Если вы будете есть воспитанно, то вы тоже получите снимок. Внимание. Я снимаю.
Дети сидели над шницелями, как будто злая фея обратила их в камень. Никто не двигался. «Я должен начать есть, — подумал Феликс, — ради Клары». Он отрезал кусочек и поднес вилку ко рту. Под столом его ударили ногой по бедру. Ногой без ботинка, поэтому было не больно. И все же Феликс выронил вилку.
— Сколько мне еще ждать? — спросил Виктор Вассарей.
Дверь за его спиной немного приоткрылась. Кто-то подслушивал. «Это Клара», — подумал Феликс.
Виктор еще немного подождал, потом сделал несколько снимков. Вспышка загоралась, сияя голубым светом, шипела над детскими головами и мясом. Не говоря больше ни слова, Виктор Вассарей вышел из комнаты.
Обед закончился быстро. Против ожиданий, дети почти не тронули торта. Агнес разделила его и дала детям с собой. Феликс приготовил игры, но все заявили, что хотят домой. Отвернув лица, они жали руку Кларе и едва слышно благодарили ее. Лоизи проводил их до ворот. Назад он не вернулся.
— Ты расстроена? — спросил Феликс.
— Да, — ответила Клара.
— Потому что дети плохо вели себя? — спросил Феликс.
Они сидели на скамейке в аллее, расположенной недалеко от дома Клары и ведущей в более плотно заселенный район. Дождь перестал. С деревьев еще слегка капало, деревянные сиденья были мокрыми. Клара, казалось, не замечала этого. Ей нужно выйти погулять, сказала она, когда дети ушли, она не может сейчас даже видеть эту квартиру. Клара обняла Феликса за плечи, не обращая внимания на удивленные мины Артура и Виктора; до ворот сада они бежали, лишь на улице шаги Клары замедлились, она стала дышать полной грудью, почувствовала себя лучше.