— Хорошо, что ты такой разговорчивый, — сказал Виктор. — Но ведь у каждой прогулки должна быть цель. Что вы намеревались сделать?
Если бы на месте Феликса стоял Лоизи, он бы отрицал все. Но Феликс был ребенком Эллы, и настоящую ложь он произнести не мог. Он с отчаянием смотрел на Клару. Феликс чувствовал, что то, что он должен рассказать, будет плохо для Клары.
— Итак, ты не хочешь говорить, — констатировал Виктор Вассарей. — Хорошо. Твой арест в комнате продлится до тех пор, пока тебя не заберет твоя мать.
— Нет, — сказал Феликс тихо.
— Нет, — сказала Клара громко. — Феликс сейчас расскажет нам, зачем они ходили куда-то с Лоизи. Он сделает это ради меня.
Феликс не знал, что ему теперь делать. Он сделал пару шагов по направлению к Кларе, он должен как-то дать ей понять, что не может говорить дальше.
— Стой, — крикнул Виктор Вассарей. — Оставайся там, где ты стоишь. Ты знаешь, что тебе нельзя приближаться к нам. Подумай о своих вшах.
Внезапно голова у Феликса снова начала зудеть, она зудела даже сильнее, чем ночью, чем утром и гораздо сильнее, чем после обеда, потому что он тогда забыл о вшах. Он представил себе бидон с керосином, снова ощутил едкую жидкость на своей голове, увидел себя одинокого, изолированного от всех в своей комнате; свою мать, которая пришла, чтобы забрать его, ее ужас от его непослушания, и тут он услышал из другого конца комнаты голос Клары, говоривший печально:
— Феликс, не разочаровывай меня.
С паузами, несвязно, сильно шмыгая носом, он рассказал о том, как они следили за Польдо и узнали его тайну, которая была интересной только вначале, а позже оказалась скучной и разочаровала их. Он закончил на полуслове и едва сдерживал рыдания, запустил руки в голову и начал ожесточенно и долго чесать ее. Виктор Вассарей молчал, Клара тоже молчала, лишь из кухни было слышно, как Агнес убирает посуду.
— Интересно, — сказал наконец Виктор Вассарей. — Хорошо, что ты все рассказал. Твой комнатный арест завтра закончится.
Феликс не почувствовал облегчения. Когда он поднял голову, Клары в комнате уже не было.
События быстро сменяли друг друга.
Тем же вечером Виктор Вассарей в присутствии срочно призванного Артура Гольдмана и привратника Алоиза Брамбергера в качестве свидетелей потребовал впустить его в квартиру Граберов. Его не остановил протестующий крик Марии Грабер, он захотел осмотреть комнату еще отсутствующего Польдо. Туда его провела испуганная сестра Польдо Анни. На глазах Артура Гольдмана и Алоиза Брамбергера Виктор Вассарей открывал ящики и шкафы и извлекал на свет божий следующие изобличающие запрещенные материалы: 200 вымпелов и 100 флагов со свастикой, а также украшенные свастикой зеркала, бесчисленные маленькие серебряные свастики для расклеивания, две коробки, полные нацистских листовок, различные учебные пособия по военной подготовке, несколько книг нацистского содержания, 120 патронов, 1 бутылку оружейной смазки.
Само оружие Виктор Вассарей обнаружить не смог. Последним объясняется то, что он не сообщает о своей находке в полицию, сказал Виктор Вассарей позже в короткой прохладной беседе с вернувшимся домой, ничего не подозревавшим Польдо. Сначала он намеревался настоятельно рекомендовать всей семье Грабер покинуть его дом, лишь вследствие ходатайства своей жены он готов удовлетвориться немедленным уходом Польдо Грабера. При этом разговоре тоже присутствовали Артур Гольдман и Алоиз Брамбергер, и Артур Гольдман подкреплял речь своего друга и компаньона неопровержимыми аргументами.
— Он же его всегда терпеть не мог, он доволен едва ли не больше, чем Агнес, что Польдо придется уйти, — объяснял Лоизи Феликсу, когда на следующий день рассказывал всю эту историю со слов своего отца.
Кроме Агнес, которая молча подала ему завтрак, Феликс в то утро не видел никого. Для Лоизи не составляло труда прокрасться наверх и шепотом сообщить приятелю все, что он знал. Некоторое время он побыл с Феликсом, но разговор между ними не клеился, все было не так, как обычно.
Последующие сцены живо запечатлелись и неизменно сохранялись в памяти ребенка, юноши и пожилого человека по имени Феликс Хейниш.
Ручная тележка перед беседкой у входа в дом, на которую Польдо грузит свои немногочисленные пожитки: несколько узлов с одеждой, маленький сундучок, раскладушку, два матраца. Польдо, который еще раз взбегает наверх, возвращается с гантелями, эспандером и парой красных булав для жонглирования и бросает все это на тележку. Потом надевает на плечи кожаную лямку и медленно удаляется с повозкой.
Сразу после этого появляется Артур Гольдман с огромным букетом цветов, завернутым в белую папиросную бумагу, раздается звонок. Феликс прижимается ухом к двери своей комнаты, он слышит, как Артур Гольдман долго разговаривает с Агнес, голос у Агнес взволнованный. Наконец Гольдман идет в гостиную, туда, где стоит белый рояль, и это Феликс тоже слышит, потому что его комната — смежная. В гостиной долго царит тишина, потом открывается дверь, слышны шаги, Кларины шаги, Артур Гольдман говорит что-то, Феликс не понимает, что, но он понимает Клару, потому что она кричит, кричит Артуру Гольдману, который был так внимателен к Феликсу:
— И ты тоже виноват в этом, я не хочу тебя больше видеть, никогда, уходи, пожалуйста, уходи сейчас же!
Феликс догадывается, что она сразу же снова покидает гостиную, а когда он подходит к окну, то видит удаляющегося Артура Гольдмана, тот оставил свою шляпу наверху, а в руке у него скомканная белая папиросная бумага.
«Ты тоже виноват в этом», — сказала Клара Артуру, но виноват в уходе Польдо, который так задевает Клару, Феликс. Он предал Польдо, и хотя тот ему никогда по-настоящему не нравился, но ему жаль Польдо, ему жаль Артура Гольдмана, но больше всего ему жаль Клару, и потому он так несчастен, что уже не может больше плакать. Феликс долго размышляет, как бы он мог себя наказать, чтобы это наказание заметила и признала Клара, чтобы она снова любила его. В конце концов он вспоминает об угольных псах.
В сумерках Феликс отправляется в путь. Когда он проходит мимо квартиры привратника, Роза Брамбергер как раз зовет Лоизи ужинать, а тот что-то недовольно отвечает ей. Феликс останавливается, ему хочется постучать, но он идет дальше. На улице как раз поворачивает трамвай, вагоновожатый тормозит, колеса дребезжат на рельсах, но площадке первого вагона стоит кондуктор, он поднимает свою кожаную сумку, Феликс слышит, как бренчат монеты. Теперь мальчик пускается бежать, он должен найти маленький переулок, по которому он проходил один раз с Лоизи, одичавший сад угольщика. Он размахивает руками, у него ничего нет с собой, даже маленького кусочка кости, даже малюсенького кусочка мяса. В этот раз ему не удастся успокоить собак.
Теперь ему нужно свернуть, еще несколько шагов и тогда он достигнет узкого переулка, за которым находится сад. Он найдет в заборе штакетину, которую ослабил Лоизи. Он представляет себе собак: вот они после первых шорохов насторожились, поднимают головы, принюхиваются, вот крадутся через густой кустарник, но не до самого забора, они останавливаются в тени ветвей, готовые к прыжку. Внезапно его зубы начинают стучать, точно так же, как прошлой зимой, когда он был простужен, сейчас он не простужен, а зубы все-таки стучат, не переставая. Он думает: может, они узнают меня, может, они не сразу нападут, а сначала обнюхают, но на нем ненавистные диветиновые брюки, а не кожаные штаны, как тогда. Вот и переулок, там уже начинается забор, его шаги замедляются, он закусывает зубами нижнюю губу, теперь у него дрожит весь подбородок. В переулке нет фонарей. В доме угольщика тоже не видно света. Но сумерки в начале сентября длятся долго, они не торопятся скрыть видимое.
Недалеко от дома угольщика, примерно там, где слабо держится рейка в заборе, стоят двое. Стоят очень близко друг к другу, так близко, что можно различить только их ноги, но не тела. Их головы слились вместе. Иногда один из них поднимает руку, чтобы еще теснее обнять другого. Они ничего не говорят. Хотя Феликс не может разглядеть их лиц, он точно знает, что это Клара и Польдо. Несколько секунд он стоит совсем тихо, затаив дыхание. Потом поворачивается и бежит домой, быстро, как только может.
Два дня спустя вернулась мать Феликса.
В течение этих дней он редко видел Клару. Когда он видел ее, она была приветлива с ним, но ее приветливость была не такой, как раньше. Как будто Феликс — это не Феликс, а чужой ребенок, которого она не знает. Однажды он собрал все свое мужество и попытался объяснить ей, что совсем не хотел выдавать тайну Польдо, но она оборвала его, сказав, что все в порядке, ведь она же сама потребовала от него говорить правду. Виктор Вассарей больше не обращал на Феликса никакого внимания. Его, казалось, занимало что-то важное. Феликс заметил, что в виде исключения это была Клара. Виктор чаще, чем обычно, оставался дома, его глаза неотрывно следили за ней.
Агнес была особенно добра к Феликсу и пыталась баловать его. Снова появился Лоизи, заявил, что Феликс не должен расстраиваться, он вел себя как герой в книжках о Томе Шарке, любой другой убежал бы, если бы его допрашивал директор. Кларино настроение снова улучшится, он, Лоизи, позаботится об этом, Феликс может на него положиться. Лоизи притащил еще несколько подарков для Феликса: самодельную рогатку из резинки, спущенный футбольный мяч, водяной пистолет. Хотя Феликс объяснил, что дома ему ни за что не разрешат возиться с такими вещами, Лоизи настоял на том, чтобы он взял их.
Со своей кузиной Эллой Хейниш Клара тоже была приветлива. Она похвалила Феликса за безупречное поведение и стала уверять, что он ничуть не был ей в тягость. Феликс ждал, что она обратит внимание его матери на то, как он похудел, но Клара, казалось, забыла об этом. Не заметила этого и его мать, потому что начала возбужденно — чего обычно не бывало — рассказывать о своей поездке. Клара слушала ее несколько минут, потом извинилась и ушла, не объясняя причин.