— Нам пора, — сказала Руби, обращаясь к Элен.
Монро явно не нравилось, что его сестра с подругами танцует в ресторане недалеко от дома, но он не стал кричать или как-то иначе выражать недовольство. Он его просто излучал. Элен это нисколько не смущало — ведь он был ее братом, но я расстроилась. Монро был моложе Эдди By и намного приятнее — почти такой же симпатичный, как молодой человек, с которым я познакомилась на острове Сокровищ. Монро вообще оказался первым молодым китайцем, которого я видела вблизи.
Направляясь к выходу из ресторана под присмотром Монро, мы на прощание помахали мужчине, заинтересовавшемуся нами.
Когда мы дошли до дома семейства Фонг, Монро без слов скрылся за воротами, ведущими во двор, считая свои обязанности на этот день исполненными.
— Ты ему нравишься, — сказала Элен, когда ее брат исчез из виду. — Он все время на тебя смотрит.
— Точно, — согласилась Руби. — А тебе самой кто больше нравится — Монро или Эдди?
Я пожала плечами, стараясь сделать вид, что мне эта тема неинтересна. Я ни разу в жизни не ходила на свидания, и теперь каждый раз при виде Эдди или Монро на меня накатывало странное головокружение, и я мучительно краснела. Я осознавала, что мечтать одновременно об обоих этих мужчинах может только очень нехорошая женщина, и мне приходилось напоминать себе о том, что я теперь живу не в Плейн-Сити, что мне придется наверстывать упущенное и восполнять пробелы.
Эдди, казалось, прислушивался к моим глупым высказываниям, ценил усердие и трудолюбие в репетициях, но относился ко мне с доброжелательным безразличием, в то время как Монро…
— Иногда мне кажется, что твой брат не пропускает ни одного момента, который мы проводим вместе, ни одного моего слова или наряда, что он наблюдает и анализирует.
— Может быть, он пытается определить, подходишь ли ты ему в жены, — ответила Элен.
— Да брось ты!
Элен мягко улыбнулась и последовала за братом, словно влекомая к дому непреодолимой силой. Ей не хотелось уходить от нас, и нам не хотелось ее отпускать, но она ни разу даже не намекнула на приглашение в свой дом, чтобы мы могли посидеть на ее кровати и проболтать весь вечер, пока не уснем. Именно этого мне отчаянно не хватало со времен моей дружбы с Вельмой.
Когда калитка закрылась, мы с Руби медленно двинулись в сторону дома. Нам ни к чему было торопиться — нас никто не ждал.
— Выйти замуж за Монро? — в задумчивости произнесла я. — Он же меня совсем не знает.
Руби легко пожала плечами. Ее явно не интересовала эта тема. Несмотря на все ее забавные истории и шуточки, мы понимали, что отсутствие работы давило на нашу подругу. Я за нее беспокоилась. С внезапной ясностью я поняла, что, хоть Руби и была самой общительной из нашей троицы, а Элен происходила из самой хорошей семьи, именно я объединяла нашу компанию. Я превратилась в Вельму! Только я была лучше ее.
Мой отец кричал:
— Убогая! Никчемная девка! Никуда ты от меня не денешься, — и бросился на меня, загнав в угол гостиной. Вот он уже расстегивает ремень и одним быстрым движением вытаскивает его из брюк. Мне некуда бежать… Вот раздается свист кожаного ремня в воздухе, еще мгновение и… Я ощущаю такую знакомую боль… И рывком сажусь в кровати. Я задыхаюсь, я вся покрыта потом.
Опустив голову, я изо всех сил сопротивляюсь охватившему меня страху. Спустя несколько минут все еще трясущимися руками я убираю волосы с лица и смотрю на часы. Половина десятого утра. Я легла всего пять часов назад, вернувшись с поздней репетиции.
Опустив голову снова на подушку, я уставилась в потолок, позволив слезам стекать по вискам. Надо взять себя в руки. Через сорок пять минуту меня будет первое в жизни свидание.
Я надела розовое шелковое платье, которое купила в сувенирной лавке на Грант-авеню, и вышла в гостиную. Руби уже отправилась искать работу, но вчера мы с ней успели обсудить, как мне одеться и стоит ли пользоваться косметикой. Я заварила себе чаю и пошла с чашкой в спальню, чтобы закончить сборы. Теперь мне предстояло привести в порядок лицо — замаскировать неровный цвет кожи и отечность.
Выходя из квартиры и спускаясь по лестнице, я уже себе нравилась.
Мы встретились с Монро возле моего дома в четверть одиннадцатого и дошли до угла Стоктон-стрит и Клэй-стрит, присоединившись там к еще по меньшей мере двум сотням человек. Монро сказал, что мы будем участвовать в «демонстрации». Этот поворот событий стал для меня сюрпризом, я не так представляла себе свидания, но решила оставить все как есть, позволив Монро распоряжаться нашим временем по своему усмотрению.
Когда мы уселись на скамейке маленького грузовичка, я поняла, что нас ожидает настоящее приключение. Мы присоединились к веренице машин, из которых доносились песни, крики и речовки, и двинулись к месту, где было пришвартовано греческое судно «СС Спайрос». Монро рассказал, что это судно было зафрахтовано компанией «Мицуи» для перевозки восьми с половиной тонн черного лома в Японию. Мы ехали туда, чтобы выразить протест по поводу этой отгрузки.
Тот факт, что Монро взял меня с собой на эту демонстрацию, много говорил о нем самом. Он был китайцем, рожденным в Америке, как и я, и по рождению обладал правом на свободу слова. Как говорила Элен, он был из тех, кого называли «новой метлой», стремившейся очистить мир от грязи и несправедливости.
— Такие девушки, как ты, должны присоединиться к бойкоту Японии и отказаться от шелковых чулок. — Волосы Монро при этих словах развевались на ветру, а глаза горели убежденностью. — Нельзя отдавать металлолом в загребущие руки япошек, чтобы они не превращали его в бомбы и снаряды, которые потом сбрасывают на Китай.
Мы с Монро схватили транспаранты, он смело взял мою руку и сжал ее. Так, рука в руке, мы и присоединились к протестующим, окружившим причал.
— Победа! Победа! Победа! — громко скандировали люди.
К нахлынувшей толпе присоединялись другие демонстранты из Чайна-тауна. Матери раздавали напитки, сэндвичи, апельсины, булочки и пончики. Одна семья даже принесла целого жареного поросенка! Вскоре все собравшиеся держали в одной руке плакаты, а в другой — по куску жареной свинины. Это была самая крупная китайская демонстрация в Америке, которую я когда-либо видела. Я в жизни не бывала на подобных мероприятиях, и мне казалось, что то же самое можно было сказать и о большинстве присутствующих. Монро подарил мне незабываемый день, и я была очень рада, что он взял меня с собой.
Демонстрация в итоге собрала пять тысяч участников. Эллис Паттерсон, губернатор округа, которого Монро назвал либеральным политическим деятелем, обратился к протестующим с речью:
— Было сказано множество слов, пресса гневно осудила отправку военных грузов в Японию, и все прогрессивные деятели выразили свою позицию в поддержку демократии и против агрессора, но вы — единственные, кто сделал что-то реальное для решения этого вопроса!
Через два часа, когда все закончилось, мы с Монро решили не возвращаться в Чайна-таун, а пошли прогуляться пешком вдоль порта. Он привел меня на одну из пристаней. Мы молча смотрели друг другу в глаза, пока он наконец не собрался с духом и не поцеловал меня. Его губы показались мне какими-то вялыми. Я так долго мечтала о первом поцелуе с парнем, который бы мне нравился, но этот поцелуй почему-то не зажег во мне волшебных огней, какие я себе представляла.
Наверное, Монро тоже не понравилось, потому что больше он не пытался повторить поцелуй. Он сунул руки в карманы и стал смотреть на воду, а я стояла перед ним и отчаянно пыталась придумать, что бы ему сказать.
— Ты придешь на открытие? — наконец робко спросила я.
Он отрицательно покачал головой и сказал, что не пойдет — ни ради Элен, ни ради меня. После долгой паузы он добавил:
— Пожалуй, пора отвести тебя домой.
Весь задор, который наполнял его во время демонстрации, иссяк.
Итак, этот день ознаменовался захватывающими приключениями и неудавшимся свиданием. У меня было мерзко на душе, потому что я не смогла угодить ему, именно в тот момент, которого ждала с такой затаенной надеждой.
Я не могла поговорить об этом ни с Руби, ни с Элен. С Руби — потому, что тогда мне пришлось бы признаться, что мы с Монро провели большую часть дня на демонстрации против Японии. А с Элен — потому, что речь шла о ее брате.
Оставалось надеяться, что следующее свидание будет лучше первого. Если вообще будет. Надо же было как-то исправлять ситуацию с поцелуями.
Элен. Белоснежные бутоны
Мама любит повторять поговорку: «Хочешь, чтобы нога вошла в новую туфлю, — измени ее». Она считала, что я должна оправдывать ее ожидания и смиренно принимать любые изгибы судьбы.
Крестьяне в нашей деревне в Китае были близки к земле, к природе. Они считали, что время не ждет человека. А еще у Будды было такое высказывание: «Да живет каждый жизнью, лишенной страданий».
Получив работу в «Запретном городе», я смогла применить на практике мудрость всех этих высказываний, вместе взятых.
Наступило двадцать второе декабря 1938 года. От торжественного открытия клуба нас отделяло каких-то несколько часов. Когда я выходила из дома, мама с невестками украшали рождественскую ель — это была маленькая американская уступка нашим малышам.
В небольшой сумке лежало длинное, до пола, платье чонсам[14], заказанное для меня матерью у одного из лучших портных Шанхая. Я не знала, доведется ли мне сегодня его надеть, но на всякий случай взяла платье с собой.
Когда я подошла к клубу, его неоновая вывеска переливалась красным, золотым и зеленым, а буквы, составленные как будто из бамбуковых палочек, складывались в название «Запретный город». Я поспешила наверх.
Стены клуба были украшены расписным шелком и вышитыми гобеленами. На полках и в углах стояли китайские вазы. Слева располагался бар с высокими стульями, обтянутыми красной кожей, на стенах красовались панели из бамбука. В центре зала было место для выступлений и танцев.