и мистер Болл, ирландец до мозга костей, нанял соответствующий персонал. Выступление молодого комика по имени Лени Брюс завершало программу. Повара были китайцы, метрдотель — еврей, официантки — пуэрториканки. Посудомойки, продавщицы сигарет и гардеробщицы согласились изображать китайцев. С поисками танцовщиц оказалось сложнее. Вернее, не легче, чем в Сан-Франциско, потому что местные китайские девушки не хотели работать в клубах. В этом районе китайцев было много, но все они вели традиционный образ жизни, поэтому нашим хозяевам пришлось переманить к себе девочек Чарли и танцовщиц из других клубов с Западного побережья.
На премьерный показ и открытие клуба пришло множество бродвейских и голливудских знаменитостей, критиков и пресс-агентов, манхэттенцев и жителей пригородов. Наше первое шоу прошло как по маслу. Минг и Линг смешили и острили. «Китайские куколки Ли Мортимера», как стали называть танцовщиц, были резвыми и аккуратными. За кулисами элегантный Эдди вяло слушал ценные указания Элен. Он был одним из самых красивых мужчин, каких я видела, и сейчас он явно нервничал. Перед выходом я сказала им обычное:
— Ни пуха!
Когда заиграла их музыка, мое сердце затрепетало.
Элен парила над сценой. Эдди должен был двигаться прямо за ней, но вместо этого он просто смотрел на нее, дрожа всем телом. Когда Элен осознала, что танцует в полном одиночестве, ее улыбка померкла.
— Эдди, дорогой, — прошептала я, — ты должен выйти туда.
Он отрицательно покачал головой.
— Ну же, Эдди. Элен там совсем одна.
Но Эдди не мог двинуться с места от страха. Он выжил во время войны, но вернулся сломленным. Он прекрасно танцевал на репетициях, но сейчас не мог справиться со страхом перед сценой.
Элен продолжала танцевать одна, а я вспомнила свое прослушивание в «Запретном городе», когда я замерла от испуга, а Эдди мне помог.
— Мы сейчас исполним наш старый номер, две женщины и один мужчина. Ты меня слышишь?
— Нет.
— Эдди, это просто. Мы танцевали его тысячу раз, и у него прелестное завершение. Тебе всего лишь надо считать про себя. Давай вместе со мной. Раз, два, три, четыре.
— Пять, шесть, семь, восемь, — пробормотал он. Я взяла его за руку.
— Раз, два, три, четыре. Готов? Поехали!
И вместе мы выпорхнули на сцену. Публика зааплодировала. Восточная Танцовщица вышла раньше запланированного! Я слышала, как Эдди тихо считает, и сквозь улыбку шептала ему: «Все идет отлично!» Оставалось лишь молиться, чтобы Элен догадалась о моем плане.
Мы с Эдди исполнили пару поворотов из нашего старого номера, прежде чем приблизиться к Элен. Когда она довольно неуклюже присоединилась к нам, я выдохнула с облегчением. Эдди отпустил меня и взял Элен в объятия. Так мы и танцевали, соединяясь и расходясь, вот только Эдди был ужасно напряжен. Финал, когда Эдди поднял нас с Элен над сценой и закружил, был принят публикой с огромным оживлением. Как только музыка стихла, нам обеим пришлось надавить на спину Эдди, чтобы заставить его поклониться.
За кулисами собрались все артисты. Они расступились, чтобы пропустить нас. Эдди любили, и каждый из нас стремился ободрить и похвалить его.
— Это было здорово!
— Ты не утратил мастерства!
— Приятель, ты их порвал!
Эдди не поднимал головы, отказываясь принимать сочувственную ложь. Элен старалась не плакать.
— Номер с китайскими Фредом Астером и Джинджер Роджерс не пойдет, если Фред будет изображать из себя бревно! — Мистер Болл решил отчитать Эдди прямо перед нами всеми.
Времени защищать его у нас не было — шоу должно продолжаться.
Выступление сестер Лим в новых шляпках от Кармен Миранды и широких юбках в складку стало бомбой. Публика ревела от восторга.
Отзывы о нашем шоу били все рекорды. «Веселый Маджонг» получил титул «Потрясение недели», а Руби назвали «лучшей раздетой куколкой недели». Даже этот негодяй Эд Салливан, который, как оказалось, работал в той же газете, что и Ли Мортимер, написал в своей колонке в «Литл Олд Нью-Йорк»: «Это шоу поразит даже самых искушенных зрителей». К счастью, о «Китайских танцующих влюбленных» никто не упомянул.
К сожалению, Эдди так и не смог взять себя в руки и начать танцевать как следует. Спустя шесть недель мистер Болл уведомил Эдди и Элен о расторжении контракта с ними.
— Ну что же, это и к лучшему, — сказала Элен. — Здешние гримерши плохо гримируют Руби.
Тут один из «Маджонгов» выразил желание танцевать с Элен.
В результате Чан-Чан и Элен с помощью мистера Ардена поставили милый танец, в котором вся роль партнера сводилась к тому, чтобы поднимать ее и кружить над сценой, чтобы она выглядела, как настоящий ангел. Элен же, никогда не пускавшая удачу на самотек, решила продолжить работать костюмершей и гримершей у Руби.
Эдди же от этого стало еще хуже. Он пропадал ночами где-то в городе и возвращался под утро пьяным. Элен ужасно за него беспокоилась, а мы с Руби переживали за них обоих.
Тем временем клуб процветал. К входу выстраивались длинные очереди. Многие военные попали под чары японок, филиппинок и китаянок на войне и стремились встретиться с восточными красавицами в Нью-Йорке, прежде чем вернуться домой — во Флориду, Кентукки или Мэн. Даже журналисты «Смарт Сет» пришли в восторг от танцев азиаток под латиноамериканские ритмы. Им это настолько понравилось, что они стали называть клуб «Эль Чино Долл».
Эд Салливан, как и большинство американцев, изменил свое предвзятое отношение к соотечественникам японского происхождения и описывал каждый шаг Руби, став ее персональным хроникером.
Я же жила той жизнью, о которой мечтала в юности. Когда я выходила на сцену, все в клубе замирали и смотрели на меня. Я требовала внимания, и я его получала. У меня было множество поклонников. Они присылали мне столько цветов, что в моей гримерной пахло, как в цветочной лавке. Всем напиткам я предпочитала шампанское и оценила икру. Я ходила на вечеринки и веселилась там до упаду, а потом спала большую часть дня.
Следующие два года выдались очень непростыми. Когда рядом с тобой нет того единственного человека, которого бы ты любил и который бы любил тебя, жизнь становится очень одинокой.
Элен. Падение камелий
Шел 1948 год, «Китайские куколки» принимали посетителей уже больше двух лет. С виду все казалось по-прежнему успешным, но шампанское больше не лилось рекой. Клуб «Китайские куколки», любимое заведение жителей Нью-Йорка, «где можно станцевать румбу», как и все остальные ночные клубы, стал хиреть. Люди перестали тратить деньги так, будто живут последний день.
Солдаты вернулись домой, женились на своих подругах, устроились на работу и переехали в пригороды, где пили мартини, качали детей на колене и смотрели телевизор. Набрали кредитов и старались экономить, откладывать деньги на такие важные вещи, как стиральные машины, газонокосилки и электроинструменты. Поэтому иногда мы выкладывались на полную катушку перед полупустым залом.
Репортеры начали спрашивать нас о возрасте, а мы всегда давали один и тот же ответ: «Возраст — это число, а я свое не записывала». На самом деле Грейс было двадцать семь, Руби — двадцать девять, а мне — тридцать.
Женщина-артистка чем-то похожа на камелию: она не увядает постепенно, распуская лепестки, и не темнеет у ножки. В самый разгар цветения камелия просто опадает с ветки полным цветком. Невозможно избежать проявлений возраста, каким бы талантливым ты ни был. Мы были по-прежнему красивы, в самом расцвете, но после десяти лет в шоу-бизнесе мы больше не были ни юны, ни наивны. Мы были как карпы, застрявшие в пересохшей яме.
Нельзя начинать копать колодец, когда ты уже умираешь от жажды, или приниматься шить плащ при первых каплях дождя. Когда мистер Арденн объявил, что покидает Нью-Йорк и едет в Лас-Вегас, чтобы создать самое яркое представление в истории, он предложил нам поехать с ним. Мистер Болл, не желая быть обойденным и, возможно, задействовав свои «связи», о которых ходило так много слухов, предложил вывезти шоу «Китайских куколок» в Лас-Вегас. Это все навело Руби на мысль создать собственное небольшое ревю и попытать счастья в городе азартных игр.
— Я назову его «Руби и танцующие китайские палочки», — сказала она.
Мне она всегда казалась похожей на птицу, и сейчас я поняла, что она скорее не жаворонок, а сокол. Я не могла представить ее себе сбавившей темп или ушедшей на покой. Что же касается Грейс, то Марио, ананасовый принц, недавно приехал из Майами с шубой из платиновой лисы за тридцать тысяч долларов и кольцом и предложил ей руку и сердце. Не сказать, что она была верна ему все это время. То есть, говоря по правде, она просто не любила его, но на этот раз она задумалась над его предложением.
— Нищим не пристало привередничать, — сказала она, от чего мне стало грустно.
Грейс больше не расстраивалась из-за родителей и смогла добиться успеха как артистка, но ей недоставало одного — любви. Казалось, все ее надежды на обретение этой любви увяли, когда с ней порвал Джо.
— Я точно не хочу быть там одна с Марио, — сказала она. — Может быть, вы с Томми присоединитесь ко мне? Ты бы могла заняться недвижимостью.
Это предложение казалось мне прекрасной идеей. Я уже давно занималась вопросами размещения наших артистов, и меня было невозможно провести.
— Через полгода ты уже будешь ездить в собственном «роллс-ройсе». — Это Руби пыталась привлечь меня к своему ревю. — «Маджонги» едут со мной. Разве тебе танцевать с Чан-Чаном не лучше, чем уехать в Майами?
— Я люблю вас обеих, — сказала я. — И хочу быть с вами, но я должна подумать о своей семье.
В начале июня в Нью-Йорк приехали мои родители, чтобы встретить Монро, которого наконец выписали из больницы, и чтобы увидеться со мной, Томми и Эдди. Благодаря новому чуду — пенициллину — моему брату удалось выкарабкаться. Однако он слишком долго болел. Так долго, что успел влюбиться в свою сиделку и жениться на ней, девушке из Индианы, которая по чистой случайности оказалась белой. Ай-ай-ай!