Моррис ходил с загадочным видом, чему-то ухмылялся, ничего не объяснял.
В общем, все было тихо и мило, пока я случайно не забрела в мастерскую опекуна. Там стояла на стеллажах готовая фарфоровая посуда. Изысканные статуэтки. Красовались странные керамические штуки. То ли предметы интерьера, то ли нечто неполучившееся.
Стоя на пороге, я изучала взглядом все эти сокровища в святая святых Луиса Фарфорового. А потом у окна увидела статую девушки во весь рост. Сама не заметила, как пошла к ней…
А потом, открыв рот, смотрела на… себя. Это же я! Только невероятно красивая. С растрепавшимися на ветру волосами. С тонкой рукой, взметнувшейся вверх, чтобы укротить прическу. С шаловливой улыбкой и лукавым взглядом из-под ресниц. Второй рукой мой мраморный двойник держал приподнятую юбку, чтобы та не путалась в ногах. Девушка, каменная я, застыла на цыпочках, в шаге, в порыве, словно бежала и замерла на мгновение. И именно это мгновение скульптор поймал и запечатлел.
– Юна? – окликнул меня хозяин мастерской.
Пойманная с поличным, я взвизгнула, подпрыгнула, заполошно оглянулась и… выскочила в открытое окно.
– Не спрашивай! Просто ничего не говори, – выпалила я Моррису, вывалившись из кустов на дорожку.
– Ты вломилась в мастерскую? – пришел он в ужас.
– Я ничего не видела! Совсем ничего! Вообще!
– Юна! – высунулся из окна лорд Луис.
– Ой-ой! – пробормотал кузен моего опекуна.
– Ой-ой-ой… – тоненько повторила я.
Нельзя было, да? Наверное, нельзя. Мне не запрещали, но такая реакция пугает. И в этот момент из мастерской зазвучало множество голосов.
– Ах, как тут не прибрано.
– Ох, я проснулась. Где я?
– Подвиньтесь, любезный. Вы задеваете своей ручкой мой носик.
Луис Фарфоровый застыл, не сводя с меня взгляда. Я замерла, понимая, что мой дар снова вышел из-под контроля. И, кажется, у опекуна теперь много – слишком много! – ожившей посуды, статуэток, глиняных штуковин…
– Беги! – посоветовал вдруг Моррис.
Я рванула прятаться.
– Юна!!! Сейчас же верни все как было!!! – орал опекун. И снова нецензурно бранился, хотя до этого две недели старался следить за речью.
Моррис хохотал, оставшись на дорожке у дома.
Наказывать меня никто не стал. Но до самого вечера из мастерской доносились песни на разные голоса. Кто-то читал стихи. Кто-то одухотворенно рассуждал о прекрасных розах и их лепестках.
А утром следующего дня явился некий господин, галерист, как мне шепнула прислуга. И выкупил всю партию ожившей посуды. Ту, что готова, он вывез сразу же. Ту, что надо было еще завершить, оплатил вперед.
А еще через три дня появилась статья в газете. Леди Ило́на в своей колонке «Советы идеальной аристократки» в свойственной ей манере советовала юным леди, желающим очаровать кавалера, иметь несколько приличных чайных пар. А так как это совпало с появлением говорящей посуды, то к лорду Луису хлынул поток заказов. Угадайте на что?
– Идем, Юна, – с мрачным видом позвал меня опекун спустя несколько дней.
– Куда? – с опаской уточнила я.
– Будешь творить хаос и вытворять неразбериху.
Хаос надлежало творить в мастерской. Вытворять неразбериху там же. Полки стеллажей снова были забиты различными фарфоровыми вещичками. Посуда, статуэтки… Мой эльф вообще не спал, что ли, эти дни и ночи? Как он успел столько всего сделать?
Я удивленно осмотрелась, покрутилась, ища взглядом свое каменное изображение. Не нашла, а спросить побоялась.
– Оживляй.
– Всё?
– Всё! У меня заказов на месяцы вперед.
– А я… не умею, – шепотом призналась я. – Я специально могу только по одной штуке. И то не всегда.
– А если не специально? – сведя брови, спросил лорд.
– Тогда зависит от ситуации. Если я пугаюсь, удивляюсь, восхищаюсь, то эмоции выходят из-под контроля. И оно как-то… само.
– Пробуй пока так! – жестом предложил мне выбрать один из стеллажей опекун. – Я понаблюдаю, как ты это делаешь.
Я попробовала. Оживила один чайник. Потом чашку. Следом блюдце. Я волновалась, тушевалась под внимательным взглядом Луиса Фарфорового. Сосредоточилась. Оживила большое блюдо. Собралась, стараясь не отвлекаться. Даже кончик языка высунула от усердия…
И тут эльф булькнул горлом, сдавленно ругнулся, сделал шаг ко мне и… поцеловал. И это был мой первый поцелуй. И он все длился… и длился… и длился…
И, оказывается, носы не мешают. Правильно девчонки в пансионе говорили, зря я не верила. И совсем не слюняво. Только голова кружится. Сердце из груди выпрыгивает. И коленки ослабели. Если бы лорд Тейлз не держал меня в крепких объятиях, я осела бы на пол.
Когда поцелуй закончился, мы уставились глаза в глаза, почти касаясь друг друга носами…
– Вы меня поцеловали? – шепотом спросила я.
– Да, – тоже шепотом ответил он.
– Зачем?
– Очень хотел.
– А так можно?
– Можно. – И снова поцеловал.
А пока мы были заняты, мой дар жил своей жизнью и оживил вообще все, что было в мастерской. Не только изделия, но и мебель, и шторы, и даже рабочие инструменты.
Выходила я из места, где великий Луис Фарфоровый творил свои шедевры, зацелованная, растрепанная, совершенно шальная. Но почему-то резерв не только не опустел, хотя выплеск магии был колоссальный, а наоборот, словно стал еще полнее. Магия во мне чуть ли не булькала.
До ужина я пряталась в своей комнате. Было… странно.
За ужином опекун молчал какое-то время, крутил вилку, а потом вдруг заявил:
– Извиняться не буду!
– Ага, – не нашлась я что сказать.
И мы продолжили ужин. А Моррис хитро улыбался.
Утром я стащила газету с колонкой «Советы идеальной аристократки». Внимательно прочитала все, что написала леди Илона. И ее собственные заметки, и ответы на письма подписчиц. Потом долго думала. Аж до обеда.
И написала уже собственное письмо с вопросом, что делать приятной юной леди, если она влюбилась в опекуна. А он совсем старенький, но выглядит молодо, и он ее поцеловал, извиниться отказался. Так вот, не подскажет ли милая леди Илона, как заставить старичка забыть, что он опекун, и жениться на своей подопечной? Ах да, опекун – эльф, а подопечная – человек.
Письмо я отправила в тот же день. И в нетерпении ждала ответа. Но, понимая, что быстро совет не получу, решила действовать самостоятельно.
Вечером лорда Луиса встречала ожившая напольная вешалка-камердинер. Камердинер из темного полированного дерева встретил хозяина у порога и попытался отобрать жилет. Кафтана ведь не было, так как эльф работал в мастерской и ограничился рубашкой и жилетом.
– Что это такое? – попытался отбиться лорд.
Вешалка молча поймала жилет плечиками и потянула. Минута борьбы, отлетевшие пуговки – и завоеванная одежка повисла на положенном месте. Пришло время снять сапоги. Вешалку не смущало, что обычно это делается в личных покоях, в гардеробной. Она посчитал, что уже самое время. Минуты возни, беготни, подсечки, лорд упал с громкой бранью. А оживший деревянный камердинер стащил с него обувь, оставив лорда в одних носках.
– Юна! Немедленно ко мне!!! – заорал поверженный эльф. Бедный, ему, наверное, больно.
Мне тоже было больно, только душевно. Потому что я-то хотела поухаживать за ним, а вышло несколько неловко. Поэтому я развернулась, приподняла подол и на цыпочках двинулась в свою комнату. Пересижу грозу…
Одновременно со мной точно так же, крадучись, бросились врассыпную слуги, подглядывавшие, как и я, из-за угла. Моррис издалека показал мне большой палец, зажал рот руками, чтобы не хохотать в голос, и скрылся с глаз.
М-да, нехорошо как-то вышло. Все смеялись. А опекун бранился и воевал с непокорной, но крайне услужливой вешалкой.
Тогда я решила, что стоит сделать что-то менее агрессивное. И оживила еще немного посуды в буфете в столовой. За завтраком мы все делали вид, будто ничего такого не происходило накануне. Чинно и мирно заняли свои места. Дождались, пока нам положат еду в тарелки, и…
– Привет, красавчик, – прошептала чашка, когда лорд поднес ее к лицу. – Ты такой милый. Прижмись же ко мне губами.
Рука эльфа замерла, лицо окаменело. Окаменели мы все, что уж. Даже Моррис. Но в отличие от кузена, у него брови поползли на лоб, а рот растянулся в ухмылке.
Опекун кашлянул.
– О да! Дыши на меня… Это так волнующе… – выдала томным голосом чашка и заволновалась: – Куда же ты? Почему ты поставил меня обратно на стол?
Отставив посудину, лорд Тейлз взялся за приборы, отрезал себе кусок ветчины, поднес вилку ко рту, и тут она изогнулась и жеманно протянула:
– Возьми меня в рот, милый.
Моррис выпучил глаза и прыснул водой, которую только что набрал в рот. Мой эльф оказался более стойким, он всего лишь отодвинул вилку от лица, уставился на нее пристально. Потом на меня. Потом снова на вилку. После чего все же рискнул, поднял ее ко рту и аккуратно, не касаясь, снял ветчину зубами.
Моррис беззвучно хохотал, но делал каменное лицо каждый раз, когда на него падал грозный взгляд зеленых глаз. Я старалась не поднимать взгляд от своей тарелки, которая, слава всем богам, оставалась просто тарелкой.
Когда, отложив опасную вилку, опекун зачерпнул мусса ложкой, та тоже решила проявить симпатию:
– О да! Облизни меня.
Моррис жалобно застонал, лицо у него стало совсем перекошенное от попытки не хохотать в голос. Из правого глаза вытекла слезинка. Я сидела с пылающими от стыда щеками.
Почему вся посуда в доме опекуна такая пошлая?! Что с ней не так?!
Лорд Луис кашлянул. Опустил разочарованно возмутившуюся ложку в тарелку со сливочным муссом и встал из-за стола. Я вскинула голову, потому что в мои планы не входило оставлять его голодным. Наоборот, я хотела как лучше.
Но лорд удивил нас. Он просто обошел стол, сел рядом со мной на ближайший стул, с каменным лицом наложил в мою тарелку гору еды: омлет, ветчина, жареные грибы, копченые колбаски… Когда эта гора стала выглядеть совсем уж неприлично, опекун ловко выхватил из моих пальцев