Возможно, глазу просто недоставало зелени и пространства в противовес гнетущей бесконечности бетона и кирпича. Подчиняясь внезапному порыву, Нико остановил пробегавшего мимо мальчишку и спросил — надеясь, что паренек не уставится на него растерянно и не отделается отговоркой, что, мол, ничего такого здесь нет, — как пройти к ближайшему парку.
Расчет оправдался, и юный горожанин в двух словах объяснил, что парк не только есть, но и находится буквально за углом следующего квартала. Последовав его указаниям, Нико и впрямь увидел перед собой небольшой зеленый уголок, окруженный черной железной оградкой. Глаза его радостно вспыхнули. Прибавив шагу, он прошел через ворота по посыпанной гравием дорожке. Открывшийся пейзаж был по-своему интересен; удивляло лишь практически полное безлюдье. Кто-то, присев в кустах, справлял нужду; на заросшей высокой травой полянке лежали, раскинувшись, пьяные.
Выбрав местечко подальше от этих любителей природы, Нико сел под высокое одиночное дерево и, обратившись лицом к слабеющему солнцу, постарался расслабиться.
Он закрыл глаза и представил, что вернулся домой, н Хос, и сидит на вершине лесистого холма, поднимающегося за принадлежащим матери крохотным участком.
В такие дни Нико частенько уходил из дому в сопровождении верного Буна, с заплечным мешком, в котором лежала буханка свежеиспеченного киша, кусок сыра, фляжка с водой, манок, моток лесы и несколько рыболовных крючков. Он уходил от рутинных проблем, пыхтя и потея, карабкался по склонам, вдыхал чистый и прозрачный воздух, и с каждым шагом на душе становилось легче, а проблемы отступали. Развеселившийся Бун носился туда-сюда, вынюхивая кроликов, мышей и прочую живность, за которой можно было побегать.
Иногда, когда уморившийся Бун растягивался на согретой солнцем травке, Нико удил рыбу в холодных горных озерцах, одну за другой вытаскивая радужных форелей, которых с гордостью вручал потом матери, готовившей рыбу на ужин. Будучи в более созерцательном настроении, он находил обломок скалы над глубоким прудом и устраивал рыбалку с камешками. Бросая маленький камешек, Нико внимательно наблюдал за тем, как он погружается в воду. Изредка случалось так, что какая-нибудь неразумная рыбешка выскакивала из своего тайного убежища и бросалась к камешку, приняв его за поживку, и тут же устремлялась прочь. Рыбалку с камешками Нико устраивал не ради улова, но исключительно ради интереса и увлекался ею настолько, что забывал о времени.
Если время еще оставалось, Нико поднимался на самую вершину одной из ближайших гор. В таких случаях он не обращал внимания ни на усталость, ни на голод, ни на сбитые ноги и часто вспоминал отца, который исходил в одиночку едва ли все окрестные леса и облазил все более или менее заметные вершины. Забравшись на вершину, Нико в изнеможении падал на землю рядом с Буном и еще долго лежал, дожидаясь, пока придет в норму дыхание и успокоится сердце. Он лежал, вбирая в себя всю ширь лугов и лесов, необъятный простор зеленовато-синего моря и бездонную глубину голубого неба. Там, в вышине, он пил соленый воздух. Там кожу холодил легкий ветерок. Там Нико ощущал себя в мире со всем миром, там его жизнь попадала в правильное русло, оттуда проблемы выглядели мелкими и бессмысленными. На вершине к нему приходило осознание, что страхи и волнения, надежды и желания преходящи и существуют только в тот или иной момент времени. Он заглядывал в глаза Буну, понимал, что псу уже знакомо это состояние, и завидовал ему.
— Привет.
Голос пришел из настоящего, куда вернулся, просто открыв глаза, и Нико. Цветоощущение восстановилось не сразу, так что поначалу он видел только зеленый силуэт на фоне неба. Нико выгнул шею и прикрылся от солнца ладошкой.
Серезе притворно нахмурилась.
— Ты занял мое место, — сказала она, не дав ему и рта раскрыть.
— Что?
— Ты на моем месте, — повторила Серезе.
Нико растерянно улыбнулся и посмотрел на рассеянных по маленькому парку пьяных.
— А, понял. Ты часто здесь бываешь, да?
Девушка опустилась рядом и даже подтолкнула его, освобождая место под деревом. Он почувствовал жар ее тела и ощутил легкую дрожь, как будто по позвоночнику пробежали пальцы.
— Мы остановились неподалеку, — объяснила она. — Отец не захотел, чтобы я поселилась в одном с ними хостильо возле доков, и мы все перебрались в заведение поприличнее. Сейчас они сидят и обсуждают какие-то планы. Такая скука. В общем, я решила прогуляться, найти тихое местечко, посидеть на солнышке. — Она огляделась и покачала головой. — Вот и нашла.
Достав из кармана коричневую самокрутку, Серезе чиркнула спичкой, прикурила, затянулась и выдохнула. Запах травы хазии пощекотал ноздри.
—Хочешь? — Она протянула ему самокрутку.
Мать всегда говорила, что хазия вредна для легких, и, словно в подтверждение своих же слов, иногда просто заходилась в кашле после бессонной, прокуренной ночи. Нико уже почти отказался от предложения, но в последний момент передумал. А почему бы и не попробовать? Момент самый подходящий. Он принял самокрутку, осторожно затянулся и тут же, едва дым попал в легкие, закашлялся.
— Я не помешала? — спросила Серезе, не дождавшись от Нико, который еще не совсем вернулся с холмов Хоса, никакой реакции.
— Нет. Просто... воспоминания нахлынули.
— Ну, в таком случае я лучше оставлю тебя наедине с ними. — Она поднялась, легко, изящно, без малейших усилий, как большая гибкая кошка.
— Если из-за меня, то не надо, — торопливо сказал Нико.
Серезе протянула руку:
— Я просто играю с тобой. Но если мы хотим провести вечер вместе, то хорошо бы не здесь.
Возразить было нечего, а потому Нико принял предложение, позволив Серезе поднять его на ноги.
— Куда? — спросил он.
Она пожала плечами:
— Давай просто прогуляемся.
Вместо того чтобы держать Нико за руку, Серезе взяла его под руку. Солнце опустилось, в воздухе повеяло прохладой. Люди спешили вернуться до сумерек домой; рабы с железными ошейниками на шее сгибались под тяжелыми корзинами и тюками. Из открытых дверей ресторанов выплывали манящие ароматы.
— Ты не проголодалась? — спросил на всякий случай Нико, хотя сам есть не хотел.
Серезе покачала головой, и ее темные волосы рассыпались по плечам.
— Все, что мне надо, — это свежий воздух. А тебе разве не хочется просто прогуляться иногда?
— Конечно, хочется, — поспешно согласился Нико.
Девушка снова протянула ему самокрутку. На этот раз он затянулся по-настоящему.
— А вы с Алеасом, похоже, все-таки подружились, — заметила она.
— Похоже что так. Хотя Бараха... то есть твой отец... В общем, он этого не одобряет.
— Разумеется. Ты же ученик Эша.
Нико вопросительно посмотрел на нее.
Серезе пожала плечами:
— Мастер Эш — лучшее, что есть у ордена, и все это знают. Моему отцу такое положение дел не нравится. Он всегда стремился к тому, чтобы везде и во всем быть первым. Иного варианта он не приемлет. Упрекать его за это трудно. Мама рассказывала, что у отца было трудное детство, что его родитель был человеком требовательным и суровым, но сам ничего в жизни не добился. Он постоянно, при каждой возможности унижал и ругал сына и до самой своей смерти не выказывал в отношении к нему ничего, кроме презрения. В какой-то степени такое отношение и сформировало моего отца. Он такой, какой есть, и ничего не может с собой поделать.
Нико попытался мысленно сопоставить два образа Барахи — тот, что показала Серезе, и тот, что сложился у него на основе личного знакомства.
Они прошли мимо расставленных на тротуаре столиков, разговоры за которыми становились все громче и резче. Тени тянулись все дальше.
— У меня мать в каком-то смысле такая же, — признался, помолчав, Нико. — Ее тоже не отпускает прошлое.
— Родители?
— Нет, мой отец.
Она что-то сказала в ответ, но он не расслышал и, сбившись с шага, остановился. Прямо перед ними что-то падало, кружась, на землю, а когда упало, Нико присмотрелся внимательнее.
То было семя дерева цикадо, свежее, зеленое, ярким пятном выделявшееся на серых камнях. Улицы засыпало смятыми, рваными листьями, и между ними виднелись кое-где другие зеленые, с крылышками семена, отличавшиеся от тех, к которым уже привык Нико, меньшими размерами. Он поднял голову и пробежал взглядом вверх, по бессчетным этажам здания, мимо которого они проходили. С края крыши свешивались ветви цикадо.
— Сад на крыше, — объяснила Серезе, проследив за сто взглядом. — Богачам нравится держать такие. — Она поджала губы и неожиданно свернула в переулок за углом этого самого здания. — Идем.
Они повернули еще раз, и Серезе остановилась под пожарной лестницей, нижний край которой висел у нее над головой. Лестница вела на крышу и проходила рядом с окнами, расположенными на тыльной стороне дома. Теперь Нико понял, что задумала его спутница.
У него даже закружилась голова, когда Серезе, встав ему на плечи, собралась, подпрыгнула и, ухватившись за нижнюю перекладину, подтянулась и забралась на лестницу. Стоя внизу, он с восторгом любовался ее гибкой фигурой.
— Ты на что вытаращился? — поинтересовалась Серезе.
Садик на крыше был мал, но устроен прекрасно. Во всем чувствовалась умелая, опытная и заботливая рука, позволявшая ему расти естественно и свободно, но не впадать в буйство дикости. По краям стояли крошечные деревца в глиняных горшках, в лотках, заполненных землей и посыпанных деревянными стружками, зеленели кустики с желтыми и голубыми цветками. В самом центре поместился фонтан и водосток, сложенный из гладких, но разных по размеру камешков, изображавших миниатюрный горный поток.
Благодаря искусному расположению сада посетителю могло показаться, что он находится где угодно, но только не в самом большом городе мира. В задней части сада стояла будка, через которую, вероятно, можно было попасть на внутреннюю лестницу. Будка была заперта на замок, в чем и убедилась Серезе, подергав дверь. Они сели на лавочку у едва слышно журчащего ручейка, с интересом рассматривая тайный сад. Несмолкаемый шум города доносился сюда едва слышным гулом.