— Из подаренного ветром крепдешина, — не к месту процитировала Соня. — И когда ты только угомонишься? Федоров предложения тебе еще не сделала. Он до сих пор Эфку не может забыть.
— Забудет, куда денется, — отмахнулась Ольга. — А предложение должен вот-вот сделать. Его, по-моему, наша брачная контора своими рационализаторскими предложениями совсем доконала. Он даже от безысходности стал изучать историю свадеб на Руси. Представляете, оказывается. сто с лишним лет назад свадебные платья шили только из шелка, сатина, бархата и парчи. Это мне Федор Федорович рассказал. По ткани определяли, к какому сословию эта одежда относится: крестьянскому, дворянскому или царскому.
— Сто с лишним лет царей уже не было, — пробормотала Соня, запихивая куски мяса в мясорубку. — В любом случае в парче ты бы смотрелась не очень хорошо.
К счастью, Ольга не услышала ее слов, потому как продолжала взахлеб рассказывать байки от Федорова:
— Самые тяжелые времена для невест были во времена Елизаветы. Несмотря на то, что она забила нарядами все шкафы, императрица была весьма прижимистой, поэтому купцы, провали такни не ей, а придворным дамам. Елизавета очень злилась. И даже портила платья. А дамы долго плакали. Вот.
— Немного изменилось за века, — заметила бабушка, перекрикивая шум мясорубки. — Ты тоже, помнится, Эфкин деловой костюм чернилами облила.
— Я случайно, — стала оправдываться Ольга.
— Вот и Елизавета также говорила. Изрежет, бывало, платье фрейлине и плачет — случайно получилось, не досмотрела я, простите люди добрые! — судя по тону бабушки Ольга успела порядком ей надоесть. — И вообще, Оля, ты совершенно неправильно относишься к семейной жизни. Думаешь, наденешь фату, посетишь дворец бракосочетания и будет тебе сказка. Ан нет! Для семейной жизни ты пока не приспособлена. Между нами, девочками, ты вообще ни к чему не приспособлена. Тем более к супружеству. Жена должна обожать мужа. Раньше, в дореволюционной России, даже предмет такой в женских гимназиях был — обожание. Понимаешь? Обожанию учились. А ты?
— Я Федора Федоровича обожаю, — захрустела новой морковкой Ольга. — Вон даже худею ради него.
— Ты худеешь ради себя. Тебя уже полы с подогревом не выдерживают. Пар из половиц идет, когда ты проходишь, — саркастически отметила Соня.
— Девочки, только не ссорьтесь, — заметил дед, войдя на кухню. — Ссоры вредят пищеварению. Вкусно пахнет. Что готовим?
— Приворотное средство, — заявила Соня. — «Фарш Мендельсона» называется. — Будем угощать несговорчивых кандидатов. Не захотят — насильно в глотку запихнем. С подливкой должно легко пойти.
— А с водочкой еще лучше, — захихикал дед. — Попробуем на Федорове и Эфе.
— С Эфой нехорошо получилось, — вслед за дедом на кухне появился Фима. — Девочка в больницу попала, никто не пришел. Домой вернулась — никто не встретил. Будто нам до нее и дела нет.
Повисла гнетущая пауза.
— Мы были заняты, то собеседование, то знакомство, то знакомство, то собеседование, — начала оправдываться Соня. — Хотя… Ты прав, мы все виноваты. Забыли…
— Но она тоже хороша, — заявила Ольга, вгрызаясь в капустный лист. — Кто в прошлый раз воду отключил, когда я мылась? Эфа! Кто жениха у меня отбивал и продолжает отбивать? Эфа! Кто мужа увел? Опять Эфа!
— Оля, прекрати! — Фима оборвал Ольгу. — Тебя послушаешь, так Эфа виновата во всех смертных грехах. Зато мы белые и пушистые как ангелочки из божьего инкубатора. Постыдились бы! Девчонка чуть на тот свет не отправилась, а мы ей претензии морального порядка предъявляем. Наслушались инсинуаций Федорова, и в больницу не ногой. Мол, она нашу семью позорит.
Домочадцы молчали, однако мне стало понятно, кого стоит винить в их равнодушии. Не думала, что Федоров такой ханжа и ревнивец: с виду вполне положительный мужчина.
— Давайте сделаем Эфе подарок, — воодушевилась Клара. — Подарим ей любовных романов, цветы… Купим вина, тортик, и хором попросим прощения за доставленные неприятности.
— Не поймет, — Соня ловко лепила приворотные котлеты. — Не поймет и не простит. Я бы тоже не поняла. Мы ее бросили в самый тяжелый момент жизни. И поди объясни, почему бросили, если и сами толком не понимаем. Одним словом, бес попутал. Тоже мне, семья называется.
На этой трогательной ноте я тихо ретировалась. Если бы не тренинг, то я бы действительно всерьез и надолго обиделась на родню. Но истинная стерва не обижается, поэтому, когда притихшее семейство явится ко мне с извинениями, шампанским и тортиком, то встречу без упреков. Мол, с кем не бывает… Тем более, не только в Федорове дело. Клара и Карл, например, панически боятся больниц. Пациент, оказавшийся на больничной койке, для них перестает существовать. Уже потом они оправдываются, извиняются, пытаясь загладить свой проступок, и при этом испытывают чувство неловкости. Все понятно: налицо инстинкт самосохранения. Человек — разумное животное, и он старается оградить себя от неприятности и стресса. То же можно сказать и об Ольге с Фимой. Если они забудут, к примеру, поздравить кого-нибудь с днем рождения, то потом не станут общаться с именинником еще года два. Исключительно из чувства стыда и раскаяния. Про Ольгу вообще лучше умолчать: поступки данной особи не поддаются анализу. Либо не обращай на них внимания. либо принимай такими, какие они есть.
Как ни странно, но по размышлении, мне стало легче. Родственники — ужасный народ, но без этого народа не обойтись. Одиночество еще хуже, как бы мы его ни призывали после очередной семейной ссоры. Как сказал английский критик Ричард Олдингтон: родственники не вносят в нашу жизнь ничего хорошего и считают, что это дает им право вмешиваться в наши дела. Именно поэтому я собиралась подержать родню в состоянии вины. Хотя бы до вечера. Поэтому задача номер один — исчезнуть до их виновато-торжественного визита. Задача номер два — наведаться в институт и посмотреть, как идет проверка. И, наконец, задача номере три… Но об этому чуть позже.
В институте было тихо, пустынно и очень грязно. Словно по этажам смерч прошелся. Повсюду лежали папки, бумаги, книги, меловые кучки и обрывки старых газет. Хуже всего досталось моему кабинету. Вспоротая обивка кресел, вывороченные ящики стола, расколотые цветочные горшки и растоптанные цветы. Черт подери, что здесь произошло? Мозг услужливо подсказал: обыск. Здесь явно что-то искали. На разбитом мониторе криво висела записка. Держалась она на жевательной резинке. Записка гласила: «Последнее предупреждение. Верни кольцо и карту. Доктор смерть». Уф! Мой кабинет — замечательные декорации для ремейка фильма «Неуловимые мстители. Часть вторая». Аппетиты у доктора растут не по дням, а по часам. И почему у нас опять «последнее предупреждение», вчера вроде точно такое же получили. Неужели под доктора кто-то работает? Забавно.
Я еще раз прочитала записку. Час от часу не легче. Про кольцо знаю, затерялось куда-то. А карта здесь причем? И какая, собственно, карта? Санкт-Петербурга? Ленинградской области? Европы? Хоть бы подсказал, я бы пошла в магазин и скупила все товары в топографическом отделе. Пусть изучает себе на здоровье. От себя добавила бы бонус — карту мира. Пусть доктор порадуется.
Я уже засунула записку в карман, как позади раздался негодующий возглас:
— Что здесь происходит?
В гневе Непарада был прекрасен. Более того, он был восхитителен. Настолько, что я даже на минуту ему поверила.
— На ваш вопрос Вячеслав Янович, я не могу ответить. Вот вернулась на работу после больницы и застала такой разгром. Вы, наверное, здесь бывали чаще меня, так что сможете пролить свет на происходящее…
— Стефания Андреевна, честное слово: вчера все было в порядке. Я сам удивлен. Вы ничего странного здесь не заметили?
— А вы считаете подобный бардак в норме вещей? — в свою очередь спросила я.
Непарада смешался:
— Я имею в виду что-нибудь другое.
— Например?
— Например, угрозы…
— Угроз не было, — записка предательски шуршала в кармане.
Мы помолчали.
— У меня идея, Стефания Андреевна, я сейчас вызову уборщиц, чтобы они привели факультет в порядок. А мы с вами пойдем пообедать. Помнится, вы обещали мне это удовольствие.
Пришлось согласиться. Спустя полчаса я искренне пожалела о таком решении. Непарада искренне старался быть галантным. За великолепным обедом мы беседовали о погоде, курсе валют и литературе. Хотя про литературу ему лучше молчать. Микки Спилейн не относится к числу моих любимых авторов, равно как и Джеймс Хэдли Чейз. Пару раз Непарада попытался поинтересоваться моим семейным положением и финансовым состоянием. Поскольку я не среагировала на провокацию, мы переключились на нейтральные темы: кухню народов мира и уровень образования в России. Наверное, со стороны, мы выглядели как добрые приятели или потенциальные влюбленные. Наверное… Однако на протяжении всего обеда я ловила себя на мысли, что мне хочется встать и бежать от этого человека как можно дальше.
При ближайшем знакомстве Непарада оказался энергетическим вампиром.
Честно говоря, я сама очень долго не верила в подобные сказки, но потом заметила: есть люди, от которых без видимой на то причины у вас вдруг портится настроение, появляются сильные головные боли, все валится из рук. Не хочется ничего делать, поскольку уровень личной энергии, увы, находится на нуле. Ощущение такое, что вас выжали, как лимон. Поначалу, испытывая подобные чувства, я грешила на синдром хронической усталости. И только потом поняла, что это повторяется вновь и вновь, только когда я общаюсь с определенными знакомыми.
Иногда я задаюсь вопросом, а существуют ли вампиры? И отвечаю: в том виде, в каком мы привыкли их обычно представлять, вряд ли. Белые клыки, красные воспаленные глаза, черный плащ, наконец, массивный гроб в качестве постели — нет. Согласитесь, существовать в таком виде, слишком тяжело и обременительно, как с моральной, так и с финансовой точки зрения. При нашей сумасшедшей жизни ни один потомок Дракулы не протянул бы и трех суток. Эпоха не та. Да и кровушка у современных людей оставляет желать лучшего: больная, нехорошая, пропитанная лекарствами и никотином. Не дай Бог, выпьешь — отравишься, так себе дороже выйдет. Ну и как скажите работать в подобных условиях? Так что не верю я в Дракулу и ему подобных. А вот в вампиров, влияющих на чужое биополе, верю.