яться, лучше бы книги умные читала. А еще декан! А еще кандидат филологических наук! А еще… Тут поток обвинений неожиданно иссяк. И чего я, собственно, себя ругаю? Умница, красавица. Не я ли, подобно барону Мюнхаузену не так давно вытащила себя за волосы из болота, в котором оказалась? Не я ли балансировала на карнизе третьего этажа, рискуя свалиться? Наконец, не я ли обвела вокруг пальца господина Непараду? Я! Я! Я! Молодец, Эфа. Так держать!
Домашних питомцев никто не тронул, в доме как царил полный бардак, так и остался. На минуту даже обидно стало: Непарада мог бы элементарную уборку сделать: помыть пол, пропылесосить комнаты, постирать белье, приготовить вкусный ужин. Молчи, Эфа! Падение сказалось на тебе не лучшим образом: голова пострадала. Случай не летальный. Но весьма печальный, если ты начала нести полный бред.
Уф! Бессмертный роман Достоевского оказался на месте. Я схватила книгу, убедившись, что письмо на месте, и позвала Гену.
— Сторожи! Любого, кто войдет, кусай! Понял?
Еще бы не понять! Крокодил занял оборонительную позицию, а я направилась в душе, не выпуская книгу из рук. Положила ее на видное место и по-спринтерски приняла душ. Двадцать минут ушло на сушку волос и простую укладку. От макияжа я решила отказаться. Джинсы. Топ. Куртка. Кроссовки.
Я пулей вылетела из дома.
ГЛАВА 21
«Дорогая, Лиза, очень надеюсь, что мое письмо тебя найдет, хотя при нынешней работе почты — моя надежда тщетна. И все-таки… Надежда умирает последней. Даже в этой стране, окутанной пеленой красного террора. Кто же знал, Лиза, что все обернется именно так? К счастью, твоя мать не дожила до этого дня. Иначе ее и без того слабое сердце разорвалось от боли. Как разрывается сейчас мое.
Завтра я уезжаю в Константинополь. Это решение далось мне не просто, тем более, что я оставляю тебя здесь. Тебе всего шестнадцать. Я преступник, дочка. Но оставаться в советской России не могу.
Что будет с нами дальше, мой ангел? Как ты, воспитанная в роскоши, окажешься среди грязной солдатни?! Сердце за тебя болит. До сих пор не могу простить себе, что позволил тебе уехать тогда в Москву, к Юле. Это она виновата в твоих иллюзиях. Все вы очарованы новой властью. Революционный держите шаг! Весь мир насилья мы разрушим, до основанья, а затем… Что потом, Лизонька? Не вы первые, не вы последние стали жертвой утопических идеалов. Большевики опутали вас обещаниями, они впустили сюда дух призрачной свободы. Неужели ты не чувствуешь, как она пахнет смертью и кровью? Если бы я мог, дочка, если бы только мог, то еще тогда, перед твоим отъездом объяснил тебе — невозможно с помощью крови сделать народ счастливым. Тем более тот народ, который не умеет быть счастливым. Думаю, ты сама это вскоре поймешь. Нашей России, стране, в которой мы жили, уже нет, и никогда не будет.
Я долго не верил, что ты действительно хочешь остаться в аду в то время, как я тебе предлагаю пусть не рай, но чистилище. И только сейчас понял — тебя здесь держит не патриотизм. Все разговоры о социальной справедливости — шелуха. Ты сама не веришь в то, что говоришь. Вчера ты была на стороне большевиков, сегодня ты защищаешь старый строй. Но ради чего, Лиза? Все дело в любви, не так ли? В том мальчике, с сияющими глазами, обещавшим подарить тебе целый мир? До меня дошли разговоры о ваших отношениях. Вы, не венчанные, живете вместе. Тебе шестнадцать. Ему двадцать. Вы еще дети. И у вас могут быть дети. В голове не укладывается. Поверь, я тебя не осуждаю. Я благословляю тебя на этот подвиг: любить тогда, когда все против любви. Вы — обреченное поколение. Дай бог, чтобы у вас были дети. Дай бог, чтобы они были счастливее, чем их родители. Дай мне бог, когда-нибудь увидеть своих внуков. Береги себя, дочка. Только я знаю, что Бог обманет. Я уезжаю в тревоге и сомнениях. Не в твоем избраннике и не в тебе. Пойми меня правильно. Во времени, в котором нам выпало родиться. Если бы ты поехала со мной. Если бы все сложилось иначе. Если бы… Два слова, и полное ощущение безнадежности.
Я молю, чтобы все у тебя в жизни сложилось хорошо. Я мечтаю, чтобы завтра тебя увидеть на причале и забрать с собой. И знаю, что этого не будет. Мы расстаемся навсегда. Каждый из нас сделал свой выбор: как больно, когда родители и дети делают разный выбор.
Лизонька, в твоей жизни наступят тяжелые времена. Сейчас ты не думаешь о деньгах, но они тебе понадобятся. Твое будущее — моя забота. Я оставляю тебе лучшие драгоценности и немного золота. Как только будет плохо, продавай! Продавай и не думай ни о чем. Все спрятано в нашем имении. Помнишь тайник? Ты все время там прятала своих кукол, а я еще сердился. Боялся, что слуги заметят. Как давно это было! В тайнике найдешь шкатулку, если, конечно, этот сундучок можно так назвать. Откроешь ее… с помощью изумруда Лукреции. Я специально придумал такой ключ, Лиза, чтобы никто не смог воспользоваться твоим приданым. Слишком много желающих на фамильные драгоценности Калитиных в последнее время развелось. Мне пришлось даже разобраться с особо любопытными. Думаю, ты догадываешься, как именно. Заодно испробовал средство. Оно великолепно. Достойно Медичи и Борджиа.
Замок в сундучке успел заказать перед семнадцатым, как чувствовал, что пригодится. Надеюсь, камень все еще у тебя. Последний раз я его видел во Франции. Перед нашим отъездом в Россию. Ни при каких обстоятельствах не продавай его. Он бесценен, поэтому стоит очень-очень дорого. Драгоценностей тебе хватит, чтобы продержаться, пока власть большевиков не рухнет. И тогда мы встретимся, дочка. И все пойдет по-старому.
Возможно, ты меня простишь за то, что я собираюсь сделать с тобой. Возможно, тебе удастся избежать этого. Но как бы там ни было, знай, все мои поступки продиктованы только безграничной любовью к тебе. Столь же сильно я любил твою мать.
Береги себя. Папа
P.S. Господи, как бы я хотел, чтобы ты не получала этого письма.»
ГЛАВА 22
Письмо старшего Калитина произвело на меня двойственное впечатление: словно его писали два разных человека. Что же он собирался сделать со своей дочерью? Бросить ее на произвол судьбы? Он так и поступил. И эта последняя фраза… Ничего не понимаю. В любом случае — все сходится! Я вспомнила, как Елизавета Калитина рассказывала о своем имении и тайнике. Почему бы не предположить, что драгоценности до сих пор сохранились, хотя прошло несколько десятилетий. Кто только не перебывал в этой усадьбе: и сельсовет, и музей, дом творчества юных. Сейчас, насколько знаю, судьбой усадьбы Калитиных под Стрельной занимаются власти. Желающих получить этот дом в частное пользование масса, только вот интересы законной наследницы вряд ли при этом учитываются. Более того, я уверена, что о существовании Елизаветы Калитиной мало кто знает. С точки зрения защиты ее интересов, это плохо, но с точки зрения безопасности пожилой дамы — хорошо. Если ее до сих пор не трогали, значит, она не особо нужна Меморину сотоварищи.
Я сидела в салоне машины, держа в руках роман Достоевского, открытый на ламинированных листочках. Что мне теперь делать? Звонить Федорову? Представляю выражение его лица: «Стефания Андреевна, вам не кажется, что пришла пора показаться психиатру? Могу устроить — специалист надежный, к тому же сумеет сохранить конфиденциальность». Не поверит мне Федоров. Да я и сама не верю. Допустим, приедем мы, найдем тайник, а он пустой. Как я буду смотреть в глаза оперу? Он же меня на смех поднимет. Потом век от позора не отмоешься. Да и родичи заклюют. Нет, лучше никому ничего не говорить, съезжу пока сама, разузнаю, что и как. А потом, если возникнет необходимость, вызову милицию. Только на выходе я сообразила, что кольца-то у меня нет. Ну и ладно! Главное — сундучок найти, а там как-нибудь его открою. Это сейчас не проблема. В любом специализированном магазине можно купить набор отмычек, есть приборы, открывающие любой замок, пусть и самый древний. Достану сундучок, вряд ли он очень большой, а потом предъявлю его Федорову. Пусть завидует моим уму и сообразительности.
Поначалу я хотела поехать на машине, но потом сообразила, что дорогу знаю плохо, да и мало ли, что может случиться по пути. Лучше уж на электричке, среди людей. Так спокойнее, заодно книжку в дороге почитаю. Доберусь не спеша до Стрельны, а потом возьму машину. Место, где находится усадьба, приблизительно знаю. В общем, уткнемся — разберемся. Письмо из романа Достоевского я аккуратно вырезала и спрятала в карман.
На вокзале пришлось отстоять в очереди за билетом. Пятница — народ едет на дачу. Именно в очереди и возникло неприятное ощущение: будто за мной следят. Я воспользовалась женской уловкой и достала пудреницу. Под разным углом в зеркале можно было посмотреть на то, что творится вокруг и позади. При этом не надо озираться по сторонам.
Так и знала! Есть! Вон человечек у киоска с пирожками и шавермой. Глаз с меня не спускает, даже не прячется. Мол, что с дурашки возьмешь? Да, недооценила ты противника, Эфа. Недооценила. Зачем искать письмо, карту, если ты сама их к сокровищам и приведешь?! Я вдруг поежилась, представив себя на дороге. Долгое ли дело столкнуть машину? А там в лес, и никто никогда не узнает о твоих последних минутах. Или подойти к боковому стеклу, пока машины стоят в пробке. Пистолет с глушителем, никто ничего не поймет.
Предстояло уйти от слежки. Звучит красиво — уйти от слежки. Но как? Я же не специалист. Как все, я читаю детективные романы, в большинстве своем написанные дилетанты; смотрю сериалы, но так все по-киношному, со спецэффектами. Как в обычной жизни избавляются от слежки? О! Есть идея. Я по памяти набрала знакомый номер:
— Слушаю!
— Федор Федорович! У меня только один вопрос.
— Стефания! Вы где? Мы вас битый час ищем.
— Я на вокзале. Собралась на природу, заодно посмотрю президентский Дворец.
— Зачем?
— Я его не видела после реставрации. Федор, а как избавляются от слежки?
От неожиданности он перешел на «ты».