— Кончай! Чего струхнул? Не откусила б! Давай без мусоров обойдемся, — предложила Оглобля и рассказала следователю все начистоту — Вы угадали. Хотел меня пахан пришить в ту ночь. Я это всей сракой чуяла. Но не меня он ссыт. Следователя. Ярового. Из-за него меня убрать решил. И пригрозил, падла, мол, коли что — из-под земли вынет. Хотела б я на того следователя мельком глянуть что за фрайер. Ботают, что он, гад, много фартовых накрыл. И не одну «малину» засыпал.
— А я думал, что насмотрелась, раз сексуальную взятку предложила, — рассмеялся Яровой.
У Тоськи от удивления челюсть отвисла. Глаза, навыкат, смотрели на следователя, не мигая:
— Мать твоя враскоряку! Так ты и есть тот самый фраейер, что всех кентов накрыл?
— Как видите, не всех. Вон их сколько развелось в городе. Вам самим от них дышать нечем стало, — посерьезнел следователь.
— А я вас иным представляла, — призналась Оглобля. И спросила:- Так мне можно смываться?
— Не торопитесь. Мы еще не закончили беседу. Скажите, где вы теперь станете искать Дядю?
— В транде! На черта он мне нужен теперь? Сказать, что заложила его вам? Так он меня живьем в землю вгонит. Мне его нынче на пушечный звук оббегать суждено до гроба, Не он, так кенты за жопу возьмут. Нигде от них не скрыться, — взвыла Тоська.
— Не надо лгать. Вы, это я знаю, пойдете доложить Дяде, что вас вызывали в прокуратуру и интересовались паханом и фартовыми.
— Пахан не легше вас, не морковкой сделан. Он с меня шустро вытряхнет, о чем ботала. И крышка мне будет. Не надо Дядю за фрайера считать. Он не дурней прокуратуры. Сам любому мозги заморочит. Мне ему темнуху не подкинуть. Он нюхом почует, что я раскололась по самую задницу. Так вот поэтому пахана ищите сами. Без моих подсказок.
— Да мы в них и не нуждаемся. Свою работу сами делаем. Целью этой встречи было единственное: установить, связаны ли вы и насколько тесно с главарем банды. Если нет, как и оказалось, то хотел выяснить, нет ли угрозы для вашей безопасности? Вижу теперь, что не подозреваемая вы и не свидетель, а потенциальная потерпевшая, — честно признался Яровой.
Тоньку бил озноб. Она все понимала и без услышанного. Но тут же нашлась:
— А откуда он узнает, что я его заложила?
— От вас. И только от вас, — уверенно ответил Аркадий Федорович.
— Что мозги сушишь? Как от меня, если я с ним не увижусь? — не поняла Тоська.
— Не только мы наблюдаем за фартовыми. Они тоже за нами следят. Хотите убедиться? Вон дом напротив, видите? Взгляните на чердак. Только не подходите к окну так близко, — Яровой отдернул Оглоблю.
В короткий миг Тоська успела приметить Дрозда, внимательно следившего за окнами и подъездом этого здания.
Баба села на стул, прикрыв лицо ладонями. Она не притворялась. Слезы ручьем текли меж пальцев.
— Все, накрылась, — выдавила она.
— Успокойтесь. Слышите? Успокойтесь. Все будет хорошо. Идите домой, как ни в чем не бывало. Но выслушайте меня внимательно, — подал следователь стакан воды и продолжил — В ваших интересах делать все, как я скажу, если хотите избежать нежелательных для себя последствий.
Тоська покорно кивнула головой.
— К вам сегодня придут. Вероятно, поздней ночью. Могут— вдвоем. Разговор у вас будет не с ними, с Дядей. Он, скорее всего, снова будет в парке ждать. Идите спокойно. Возьмите себя в руки. Скажете, что беседа с вами отложена на завтра. Следователь был занят с другими и не освободился. Извинился, мол, за все, попросил прийти завтра к десяти утра. Вот и все. Поняли? Опишите меня бегло, — предложил Яровой.
— Три часа я тут торчала и они поверят, что ждала? Это — перо в бок,
— Они и дольше ждали. Поверят. Их будет дисциплинировать то обстоятельство, что я вас буду ждать здоровой и невредимой.
— А если в квартире начнут трясти?
Следователь задумался и сказал уверенно:
— Звукоизоляция в вашем доме плохая. А фартовые знают, что прямо под вами живет лейтенант милиции. Я его, на всяк, предупрежу.
— Только без мусоров! — взмолилась Оглобля.
— Вам какая разница, кто поможет от смерти уйти? — возмутился Яровой.
— Лучше пусть ожмурят. Выжить с помощью лягавого — западло!
— Ладно. Не будет милиции. Но когда вас поведут к пахану, наденьте светлый платок. Если в квартире что-либо начнется, закройтесь в ванной. Договорились? А теперь — мы с вами не беседовали. Внушите это себе. Вы прождали в коридоре.
— А если они в коридор заходили, тогда как?
— Внизу милиционер. Он для фартовых — пугало. Не были, не могли войти без повестки.
— Ну что ж. Похиляла я. Коли не свидимся больше, не ругайте, если где не так было. Страшно мне. Впервой на хазу идти не хочу, — не врала Тоська.
А ночью, когда Ольга уже уснула, Тоська услышала тихий стук в дверь.
Баба не спала. Она тут же накинула халат, сунула ноги в тапки. Тихо открыла дверь.
— Пахан ждет, — шепотом сказал Цапля и указал Тоське вниз. Та торопливо оделась, повязала голову белым платком и, закрыв на ключ дверь, вышла из дома.
— Хиляй в парк, — холодно приказал Цапля и пошел вперед дергающейся походкой.
Тоська, войдя в парк, замедлила шаги. Ее всегда пугала темнота. Да и куда спешить? Никакой радости она для себя не ждала от этой встречи.
Тихо шумели листья на кронах деревьев, словно прощались или о чем-то предупреждали Оглоблю.
Баба вздрагивала веем телом. Ей жутко. Ей так хотелось вернуться домой — в чистую, теплую постель, забыть прошлое, кентов и страх за день завтрашний! Настанет ли он, каким будет?
Мышь, перебегавшая дорогу, едва не попала Оглобле под ноги. Баба вскрикнула в испуге.
Цапля в прыжок вернулся, дернул за рукав, потащил рядом.
— Не тяни. Сама дохиляю, — вырвала руку баба.
— Тогда захлопни хлябало! — впервые так грубо отозвался Цапля.
Тоська решила отомстить ему за хамское обращение и настучать пахану, если у того будет настрой вообще ее слушать.
— Валяй сюда, — указал Цапля на глухую тропинку. И сам нырнул в темноту деревьев.
Тоська трусила следом. Ее то в озноб, то в жар бросало. Ноги заплетались, не слушались.
— Гоп-стоп! — встал из-под куста Кабан. И, разделив Тоську и Цаплю, приказал фартовому стоять на стреме. Тот прилип к дереву. Затих.
Кабан, подхватив Оглоблю за рукав, бросил коротко:
— Хиляй вперед, курва!
Оглобля не обратила на это внимания, зная фартового не первый год. Тот иначе и не называл баб.
Тоська спотыкалась о корни деревьев, шла вслепую. Кабан пыхтел сзади. Ей казалось, что они давно миновали парк. Но вот она увидела скамью, скрытую кустами. Там — Дядя. Не один. Едва увидели Оглоблю, второй куда-то шмыгнул, лишь кусты зашуршали, выдавая человека.
Баба двинулась к скамье напролом, через кусты. Плюхнулась рядом с паханом без приглашения. Ноги не держали.
— А я тебя шарила повсюду, — сказала вместо приветствия.
— Я ж не велел! — вскипел Дядя.
— Дело имею. Фикса в больнице. Накрыли его в квартире. Отколошматили вусмерть. Даже ботать не может. Жевалки до одной выбили. В тюрягу не взяли, мол, в машине копыта откинет… Оставили в больнице. Но, говорят, сдохнет Фикса.
— Он сдохнет иль нет — не тебе брехать. А вот ты — заметано. Что мандой дрожишь? Заложила, паскуда, мать твою в задницу? Чего молчишь? О чем с Яровым кудахтала?
— Да ни словом! Он с другими тарахтел. Мне завтра прийти велено. К десяти утра. Прождала в коридоре. Да так долго, что базлать начала.
— Ты кому трехаешь? Кому мозги сушишь? Тебя в кабинете видели, — надвинулся Дядя, сцепив кулаки.
— Век свободы не видать! Не была у него. Он мне только повестку подписал, чтоб лягавый из прокуратуры выпустил. И новую выписал — на завтра. Вот она, — показала бумажку Тоська.
— Иль я состарился, что перестаю узнавать Ярового? Тот если вызвал, обязательно примет. У него все всегда в ажуре. Иль зашился с делами? На него непохоже.
— Он вышел из кабинета, вызвал меня, извинился. Мол, сегодня напрасно побеспокоил.
— А где ж ты, лярва, три часа кантовалась?
— Ждала.
— Ты баки не заливай. Не гаков он, чтобы, продержав три часа, домой отпустить. Либо враз отправил или допросил, коль ждала. Выкладывай, падла, что ботнула? О чем трехали?
— Говорю, отпустил он меня. Я причем, что пристопорил надолго! Может, на измор брал?
— Пришью, блядь! Душой чую, засветила, — кипел пахан.
— Зачем бы завтра вызывал, если бы ссучилась? — изворачивалась Оглобля.
— С кем он до тебя трехал? Кто из кабинета вышел?
— Баба какая-то. С бумагами. Она, видать, над ним паханит. Все чего-то гоношилась.
Дядя слушал, качая головой. Не веря ни одному слову Тоськи.
— Клепаешь, не мерекая, что этого фрайера я давно знаю. С ним не до гонору. Трандеть, родная, с другим будешь, — ударил коротко кулаком в грудь.
Оглобля взвыла негромко, сунулась лицом в скамью. Дыхание перехватило. Тонко зазвенело в ушах. И вдруг — сердце будто иглой пронзило.
— На хрен ты над нею куражишься? А вдруг не стемнила? — услышала Тоська голос Кабана. — Да и какой ее завтра в прокуратуре увидят? Враз допедрят, что мы ее поспрошали.
— Очухается, дай под сраку, чтобы домой на горячем хиляла. И трехни: коли завтра засветит, пришью блядищу, — пригрозил Дядя.
Кабан не просто пожалел Оглоблю, а вспомнил вовремя: клевые — не фартовые. Вздрючек не держат. Копыта откидывают. И тогда прокуратура на новый след «малины» выйдет, коль не явится Оглобля в положенное время. Потому на прощанье сказал тихо:
— Завтра сюда сама, без провожатых.
Глава третья ЗАКОН ВОРОВ ЛЮБВИ НЕ ЗНАЕТ…
В «малинах» города не знали, где живет Цапля. Он появлялся сам, когда и где хотел. Уходил, не прощаясь и не предупреждая, словно растворялся в городских кварталах. И, не считаясь ни с кем, отсутствовал. Нередко подолгу.
Никому из фартовых не удавалось найти Цаплю, если он того сам не желал. Даже Пахану было неизвестно, где затаился его кент. Где он приклеился. Выследить, где «канает» Цапля, не удалось никому.