— Связи — это прекрасно, — нотки сомнения в голосе слышались явственно. Обещают многие, а вот выполняют обещания единицы.
— А пока… Я на днях уезжаю на турнир, в Москву. Хочу взять эти книги, — я показал на сборник молодых дальневосточных писателей, «Растеряеву Улицу» Успенского и Чёрную Книгу.
— Эти — пожалуйста, но вот эта… — она с сомнением посмотрела на Чёрную Книгу. — Впрочем, берите, берите.
Действительно, кому доверять, как не мне, пообещавшему, пусть неявно, фантастику и детективы, человеку, который пьёт кальвадос с Сименоном и которому сам Леонид Ильич вручил орден Красной Звезды.
Мне доверять можно. Даже книгу из закрытого фонда.
И мне доверили.
Из библиотеки я прошёл в деканат. Отнести заявление: в связи с участием в чемпионате Советского Союза по шахматам (высшая лига) прошу предоставить паузу в обучении с двадцать шестого ноября по тридцать первое декабря. Индивидуальный график бумаги не отменял, индивидуальный график и заключается в подобных бумагах.
Секретарша бумагу приняла, но сказала, что меня хочет видеть ректор.
Хочет — увидит, и я пошёл к ректору.
Товарищ Мурфенко принял меня как родного. Спросил об учёбе, всё ли хорошо, не нужно ли какой помощи. Потом перешёл к делу.
— Нам пришло письмо из Министерства. Относительно вас, Михаил Владленович, — он сделал паузу.
Я паузу оценил, и придал себе заинтересованный и немного тревожный вид. К нам едет ревизор.
— В министерство, в наше министерство, пришло письмо из Ливии, из ливийского министерства здравоохранения. Благодарственное письмо. За то, что вырастили такого доктора, как Михаил Чижик.
Я убрал тревогу.
— Ливийцы пишут, что вы, Михаил, прооперировав сложного больного, спасли тому жизнь.
— Восток, — ответил я. — У них так принято — благодарить.
— Вы действительно кого-то оперировали?
— Под наблюдением опытного врача, — заверил я. — Аппендэктомия. Была песчаная буря, и эвакуация больного в медицинский центр не представлялась возможной.
— Хорошо, хорошо. И теперь уже наше министерство выражает благодарность нашему институту, воспитавшему и выучившему Михаила Владленовича Чижика.
Я приосанился.
— Ну, а мы выражаем благодарность вам, Михаил Всеволодович. Не посрамили. И считайте, что экзамен по хирургии вы уже сдали. Вы ведь не собираетесь становиться хирургом, а, Михаил Владленович?
— Нет, Аполлинарий Галактионович. Не собираюсь. Мое призвание — курортология. И спортивная медицина.
— Понятно и похвально. Что ж, от имени всего института желаю вам успешного выступления на чемпионате страны.
Надо же… Медленно крутится бюрократическая машина. Когда была та операция, давно была. Летом. А сейчас зима на носу.
Я неспешно возвращался в Сосновку. Время до поезда довольно, успею привести в порядок мысли и чувства.
Девочки приехали позже, группа занималась в третьей городской. Как раз хирургия. Нет, они тоже не метят в хирурги, но знать-то нужно. Знать и уметь. По возможности. Всякое ведь бывает, и стоматологу приходится заниматься боевыми травмами. А учат нас… Как могут, так и учат. Кто ж даст пятикурснику оперировать? Крючки подержать уже хорошо, а если придется узлы вязать, зашивать операционный разрез, то и замечательно. Для пятого курса. А там шестой впереди, интернатура. Кто пойдёт в хирурги — тот научится. Если очень захочет. Последнее — главное.
Девочки провожали меня как на Луну. Проверили, взял ли я нужное, не взял ли ненужного. Будто не в Москву еду. В Москве и нужное, и ненужное найти нетрудно.
На «Ведьме» довезли до вокзала и проводили до купе. Купе в седьмом, депутатском вагоне. Двухместное. Ну, правильно, со мной едет Антон. Тренировать будет. И заботиться. Его девочки и наставляли: как нужно заботиться о Чижике.
Немного волнуются, да. Как пойдёт у меня игра — после ранения головы-то? Голова, она такая… Мышление — процесс тонкий. Особенно гроссмейстерское мышление. Взять хотя бы Штейна с его периодами «тупой головы». Ведь гений, шахматный гений, Штейн, уровня Спасского, но чемпионом не стал. И умер слишком, слишком рано. Вдруг и у меня после ранения будет тупая голова? Положим, этого девочки боятся не очень, они больше за меня волнуются. Хочу так думать. Но вдруг возьму да и скончаюсь посреди турнира от огорчения? А девочкам волноваться вредно, и я их заверил, что всё будет хорошо. Перенапрягаться не стану, на стенку не полезу. Мы даже план составили турнира. Ну, не план, а так… набросок. Который по ходу турнира нужно будет превратить в остросюжетное представление. В шахматном, в шахматном смысле остросюжетное.
Никаких выстрелов.
Хотелось бы.
Да.
Глава 17Новая стратегия
Сегодня я иду тропою сына печали, Бенони. Дебют Бенони интересный, дебют Бенони сложный. Для чёрных. Но играть можно. Если не боишься проиграть.
Я проиграть не боюсь. Но и не стремлюсь. Ответил с5 исключительно разнообразия для. Такова турнирная стратегия: играть различные дебюты с целью введения в заблуждение шпионов, диверсантов и шахматных соперников. Впереди — матчи претендентов, пусть гадают, что я буду играть там. Вторая задача — развлечь зрителей. Шахматы ими, зрителями, и живут. Чем их, зрителей, больше, тем больше призовые, факт. Ну, по крайней мере, в странах капитала. Зритель должен посещать соревнования. Зритель должен покупать газеты, пишущие про эти соревнования. Зритель должен писать и звонить на радио, телевидение и в те же газеты, требуя больше шахматных материалов. Зритель должен заказывать в книжных магазинах шахматную литературу, а потом, купив турнирный сборник, не ставить его на полку до лучших времён, а разбирать партии ход за ходом, тем более, что автор объяснил буквально каждый ход языком простым, понятным даже начинающему любителю. Так и на книжечке будет написано: рассчитано на любителя шахмат. А в предисловии обещание: каждый, внимательно прочитавший этот сборник, гарантированно повысит свою шахматную силу до третьего разряда и выше. И рекомендации: разбирать по одной партии в день, не меньше и не больше.
Покупать эту книжечку будут любители-безразрядники в надежде стать любителями-третьеразрядниками. Покупать будут и третьеразрядники — чтобы укрепиться в собственных силах и замахнуться на второй разряд. Покупать будут и второразрядники — из чувства превосходства над третьеразрядниками, и из опасения этим третьеразрядникам уступить. Покупать будут и квалифицированные шахматисты, из интереса к шахматам как таковым в целом, и к гроссмейстеру Чижику в частности. Интересно, что у этого Чижика в голове, что он думает, когда играет? Или что он пытается нам внушить, притворяясь, что думает именно так?
И книжку раскупят. Быстро, моментально. Весь тираж. Какой тираж? Какой сумеем поднять. Сто тысяч. Может быть, сто пятьдесят. Деньги? Ну и деньги, конечно. Не слишком большие, государство не поощряет индивидуальное богатство. Но не такие уж и маленькие, особенно для Антона: гонорар мы поделим пополам, хотя девяносто процентов работы выполнять будет он. Впрочем, я выполняю сто процентов работы — на сцене, за шахматной доской.
Есть и третья задача. По важности — первая. Мои победы входят в привычку, а то, что привычно — обесценивается. Принимается как должное. Как обязанность.
Так не интересно. Нет интриги: Чижик со старта уходит в отрыв, и остается только гадать, сколько он возьмет — плюс восемь, плюс десять, плюс двенадцать? Недолог час, когда потребуют: давай, давай, давай стопроцентный результат.
Фишер вот дал — в матчах с Ларсеном и Таймановым. Превзойти стопроцентный результат невозможно, и он было отошел от шахмат. Хорошо, появился я. И Карпов. Интрига! И еще кто-нибудь появится непременно. Но Фишера на чемпионате нет, и Карпова нет, придется плести козни в одиночку. Тем более, что повод есть — ранение. Вдруг у Чижика что-то в голове разладилось?
Надейтесь. Волнуйтесь. Переживайте. Ведь ради этого и смотрят состязания — ради переживаний. Ставят деньги в букмекерских конторах — там, и у чёрных букмекеров — здесь. Для пущей остроты. Но на первое место никто не ставит. Не берут букмекеры ставки на первое место. Ясно же — Чижик!
А это нехорошо.
Я не за букмекеров переживаю — за идею. Какой интерес читать «Десять Негритят», если на первой странице злыдень напишет: «убийца — судья»?
Вам нужно волнений? Их есть у меня. Самодельных, но тем лучше. Даже Антон не в курсе. Девочкам я намекнул, чтобы не волновались, мол, не хочу быть котом, который в три дня переловил всех мышей, а на четвертый выброшен за ненадобностью. Буду ловить мышей в плепорцию. В меру то есть. А меру определю сам.
По расчётам Антона, для победы необходимо набрать двенадцать очков в семнадцати турах. Плюс семь. Вот на этот результат я и нацелился. Если что — подкорректирую.
Чемпионат не такой представительный как тогда, в семьдесят третьем. Но и не простой. Из чемпионов мира — Смыслов, Таль и Петросян. Полугаевский вышел в претендентский цикл. Тайманов не так давно играл матч с Фишером. Силён и Геллер, переживающий очередную молодость. И много собственно молодежи, голодной и жадной до побед.
Играем опять же, как и в семьдесят третьем, в Центральном доме культуры железнодорожников. Надежно, выгодно, удобно. Если бы я не выступал за «Динамо», подался бы в «Локомотив». Железнодорожники шахматы любят и ценят. И вообще — люди ответственные. С ними не пропадёшь.
Сегодня я играю защиту Бенони против Геллера. Получается интересно, партия обойдёт шахматные журналы. Я выбрал острый, но объективно не лучший вариант, Ефим Петрович мою кавалерийскую атаку отбил, сам перешёл в наступление, и теперь спасаться пришлось мне.
Спасся. К сороковому ходу позиция стала равной, и мы согласились на ничью.
После шести туров у меня четыре с половиной очка. Сыграл белыми вничью с Талем (шотландская партия), белыми же вничью с Петросяном (гамбит капитана Эванса) и вот теперь чёрными ничья с Геллером в защите Бенони. Это те ничьи, которые, в отличие от классических гроссмейстерских, принято называть валидольными. Скучно не было. Победа, казалось, переходила из рук в руки — но только казалось. Анализ покажет, что решающего преимущества не было ни у белых, ни у черных. Ну, так то решающего. Задним умом, да.