— «Где поют, ложись и спи спокойно, кто поёт, тот человек достойный» — сказал мэтр, и налил по третьей.
— Я предупредил, — и я выпил третью стопочку. Чего только не сделаешь ради дела. А мэтр, говорят, много сговорчивее и разговорчивее после ста граммов.
Да я и сам разговорчивее. Ну, а что придётся расплачиваться кошмарами — так это когда придётся. Ночью. А сейчас день.
И я, как предупреждал, встал и запел:
La donna è mobile
Qual piuma al vento,
Muta daccento — e di pensiero.
Sempre un amabile,
Leggiadro viso,
In pianto o in riso, — è menzognero.
Мэтр был потрясён. Или сделал вид, что потрясён. Ну да, петь я могу, и петь хорошо, даже замечательно — для любителя. Могу претендовать на звание «Лучший певец-любитель Чернозёмска и окрестностей». Не факт, что получу первый приз, но в тройку войду наверное.
— Манифик, манифик, — повторял он и предложил было четвертую стопку, но я попросил пардону, совсем по-фроловски — две руки на уровне груди ладонями к собеседнику.
И взял кусочек сыру. Закусить.
Нужно было с сыра начинать!
Потом мы спели трио — я, Лиса и Пантера. Старую казачью песню. Мы умеем.
Сименона пробрало до слёз. Ну, это перебор, и пение мы завершили веселой чунго-чангой. Мэтр заулыбался. Совсем другое дело!
И я, с разрешения хозяина, сделал несколько фотографий своим призовым «ФЭДом». Две плёнки отщёлкал, особой чувствительности. Специально купил такую, чтобы со вспышкой не заморачиваться.
Мэтр за столом, мэтр у окна, мэтр с трубкой, мэтр без трубки, мэтр с Лисой и Пантерой — двенадцать кадров, мэтр со мной — три кадра, мэтр со всей нашей троицей, мэтр со мной за шахматной доской (у Сименона были шахматы, нет, не играет, но любит решать шахматные задачи).
Мы не просто изображали игру, мы сыграли настоящую партию, впрочем, короткую: я поставил писателю мат Легаля.
— Не огорчайтесь, дядя Жора, — сказала расшалившаяся Лиса, — Чижик играет тем сильнее, чем больше уважает соперника. Он даже Фишера победил, а Фишер в шахматах — это почти как вы в литературе!
И Сименон опять развеселился. Даже позволил сделать фотографию с Жаном — по просьбе нашего учителя, конечно.
Усталые, но довольные (а я еще и пьяненький), мы отправились в обратный путь.
— Хороша страна Швейцария, а Россия лучше всех, — пели мы по дороге. Голосили, да.
Но к Биллю кальвадос почти выветрился. Оно и к лучшему: Фролов встретил меня известием, что звонили из нашего посольства. Очень я им вдруг понадобился. Выражали недовольство моим отсутствием. И велели срочно перезвонить по такому-то номеру.
Со звонком я не спешил. Принял душ, переоделся, потом сходили пообедать с девочками: кусочек сыра, даже самого замечательного, обеда не заменит. А вести серьезные разговоры на пустой желудок не рекомендуется. У голодного человека падает сопротивляемость, ему можно навязать свою волю, диктовать условия, доминировать. Голодный солдат — неважный солдат. Война войной, а обед по расписанию!
И только настроившись на разговор, я из своего номера позвонил в посольство.
— Михаил Владленович? Спасибо, что нашли время позвонить, — не без ехидства сказал голос на той стороне линии.
Я не ответил.
— Ваша линия прослушивается? — спросил тот же голос.
— Помилуйте, откуда же мне знать? Будь я дома, в Сосновке или в Москве, я бы мог ответить точно, но здесь, в чужой стране? Я звоню из отеля, через коммутатор, выводы делайте сами.
— Ладно. Товарищ Чижик, вам нужно…
— Простите, а с кем я, собственно, разговариваю?
— Никонов. Егор Степанович Никонов, атташе посольства. Вас это устраивает?
— Пока да.
— Хорошо хоть пока. Так вот, товарищ Чижик, вам нужно отправиться в Ливию.
— Мне? Вы, верно, обознались. Мне в Ливию не нужно. Совершенно.
— Как не нужно?
— Просто. Я, Михаил Чижик, не испытываю никакой нужды в посещении дружеской Ливии. Во всяком случае, в настоящее время. Я в этом совершенно уверен.
— Вы меня не поняли. Отправиться в Ливию нужно не вам.
— А если не мне — к чему этот разговор?
— Нет, отправиться предстоит вам. Но нужно это стране.
— Что значит — нужно стране? Потрудитесь излагать ваши мысли яснее. Чьё это распоряжение? Конкретно?
— Это не телефонный разговор.
— Ну, тогда приезжайте, поговорим не по телефону.
— Я — к вам?
— Ну, не я же к вам. У меня турнир, все дни расписаны, график жесткий. Впрочем, если вы заняты, поговорим по возвращении в Москву.
— Я приеду, — после паузы сказал атташе.
— Тогда до встречи, Егор Степанович, — и я дал отбой.
Сработало!
Очевидно, диск заинтересовал учёных настолько, что они, учёные, убедили власть принять безотлагательные меры. Одна из которых — попытаться выяснить историю диска. А выяснить историю можно у торговца. А с торговцем лучше всего поговорить Чижику.
Ну, поговорю, поговорю. В своё время.
Жорж Сименон для советского молодого читателя и в самом деле был самым известным зарубежным автором-детективщиком. Современные зарубежные детективы в шестидесятые — семидесятые годы публиковали мало, чаще по три-пять страничек в региональных «толстых» литературных журналах. Даже Агату Кристи редко кто читал, потому как — негде-с! Я, помнится, читал её в «Московских Новостях», издававшихся на английском языке, где еженедельно отдавали ей (и другим модным писателям) целую полосу.
А Сименона публиковали на русском. Много — ну, относительно. В знаменитой «Библиотеке приключений», второй серии, Сименону отвели целый том, и какой том — 624 страницы! Три романа и несколько больших рассказов. Роскошь! И тираж внушительный, триста тысяч экз. В 1975 год, опять же «Детская Литература» издала книгу «Мэгрэ сердится» — 200.000 экз. Другие издательства не отставали. Так что при известной удаче человек мог прочитать три, шесть а то и десять романов Сименона. Показывали и телеспектакли по Сименону, с Тениным в роли Мэгрэ — очень хорошая работа.
И потому девушки нисколько не преувеличивали. Сименон был суперзвездой!
Глава 5Чижик отдыхает и советует
— В Швейцарии прекрасная стоматология, — заметил я.
Никонов поморщился.
— Вы, Михаил Владленович, страшно далеки от жизни посольства. Один доктор на все руки, вот и вся наша стоматология.
Лицо Егора Степановича выражало умеренное страдание. Флюс на левой половине уже спадал, но видно было, что неделя у нашего атташе вышла непростая. А тут ещё я с требованием приехать сюда. Мог бы и сам смотаться в посольство, не барин.
А, собственно, почему не барин? Может, как раз и барин? В смысле — полноправный гражданин?
— Сочувствую, — сказал я без малейшего сочувствия в голосе. Сколько стоит лечение у швейцарских стоматологов, я случайно знаю. Нет, не на собственном опыте. Таля прихватило, Михаила Нехемьевича. «В Швейцарии зубы лучше не лечить, дорого, — сказал он, — но если и лечить, то только в Швейцарии! Если есть деньги».
Деньги у Михаила Нехемьевича были. А у Егора Степановича не было. Атташе в деньгах не купаются. Зарабатывают меньше тракториста. Правда, в валюте. И потому валюту экономят пуще глаза, а уж о зубах и говорить нечего. Остаться без глаза тяжело, а без зуба терпимо. Вернётся в Москву, мост поставит. Золотой. Всё дешевле, чем лечить зуб — здесь.
— К делу, Михаил Владленович, к делу — попросил атташе. — Мне сегодня же следует вернуться.
— Экономия на гостинице, понимаю. К делу, так к делу.
— Вот письмо, — Никонов протянул мне бумагу. Ага, Спорткомитет. Некоторым образом, косвенно, мое начальство. Стипендию платит, командировочные, и вообще…
Бумагу протянул, а не конверт. Ну да, передано по факсимильному аппарату, по факсу, как говорят знатоки. Дорогая вещь, но посольство — не колхозная контора. Имеет. Может.
Мне предлагалось — от лица товарища Миколчука — срочно посетить дружескую Ливию, прочитать там лекцию о шахматных достижениях Советского Союза и дать сеанс одновременной игры для местных шахматистов и советских специалистов.
— Хорошая идея, — ответил я. — Сразу после турнира и махну.
— После турнира?
— Конечно. Или вы думаете, что шахматист, лидирующий в турнире, на котором отбираются претенденты на звание чемпиона мира, вдруг может турнир бросить ради сеанса одновременной игры? Такому шахматисту место в психиатрической лечебнице. В Швейцарии, говорят, хорошие лечебницы, сам Лев Николаевич здесь лечился.
— Граф? — блеснул эрудицией атташе.
— Князь, — в ответ блеснул эрудицией я.
— Ну, хорошо. Но только сразу после турнира. На самолет — и в Триполи.
— Есть прямой рейс?
— Есть! — ответил атташе с гордостью, будто этот рейс — его личная заслуга. — Из Цюриха!
— Чудесно.
— Тогда мы бронируем два билета.
— Почему два?
— С вами полетит товарищ Фролов.
— Тоже давать сеанс одновременной игры?
— Вас это не должно беспокоить. Он же не за ваш счет летит.
— Да и не беспокоит, нет. Пусть летит. Но бронируйте уж четыре билета.
— Четыре?
— Моей команде. Ольге Стельбовой, Надежде Бочаровой и Антону Кудряшову. Ну, и мне. Итого четыре.
— У меня нет на это указаний.
— Ладно, нет, так нет. Сам забронирую. За свой счет, да.
— Но мы не сможем… вы не сможете получить для них визу.
— Это почему же? Позвоню командору, и решим вопрос, только и всего.
— Командору?
— Муаммару Каддафи.
— Вы можете вот так запросто говорить с Каддафи? — недоверчиво сказал Никонов.
— Не только могу, но и говорю. Вчера он мне звонил. Поздравлял с тем, что я вышел на первое место. Пожелал так держать. Он мой болельщик, Муаммар. И командор Ордена Капитанов Ливийской Революции. А завтра я ему позвоню. Самое обыкновенное дело. Так что виза мне не нужна, если честно. Просто для порядка сказал. Чтобы посольство могло в план себе поставить. Но не можете, значит, не можете.