Торговец в доказательство своих благих намерений достал толстое портмоне и начал отсчитывать зеленые купюры. Отсчитав половину, он протянул толстую пачку доктору. Тот отшатнулся от них как от проказы.
Торговец понял этот жест по-своему и, увеличив пачку вдвое, протянул деньги опять.
– Здесь пятьдесят тысяч афгани, – с обидой в голосе сказал торговец. – Если надо, я возьму у купцов еще.
– Переведи ему, что у нас медицинская помощь бесплатная, – включился в разговор капитан Царевский, видя, что доктор, то краснея, то бледнея, не знает, куда деть руки. – Да добавь им, что это наш долг – помогать афганцам, для этого мы здесь и находимся.
Сержант долго говорил на пушту, видимо, что-то добавив и от себя. Теперь настала пора удивляться торговцу. К благотворительности здесь просто не привыкли. Купец удивленно и растерянно улыбался, еще и еще спрашивая о чем-то переводчика. Только после того как окончательно понял, что над ним не шутят, торговец с радостью спрятал деньги в глубине своих обширных шаровар и принялся всем жать руки, заискивающе улыбаться, а доктора Лешу пытался поцеловать. Когда купец немного успокоился и посерьезнел, он спросил у сержанта-таджика, кто из офицеров здесь старший. Сахиб указал на капитана Царевского. Тогда торговец зашел за машину, чтобы его не видели со стороны афганского каравана, и поманил его за собой вместе с Царевским.
– За добро я обязан платить добром, так учил меня отец, этому учат нас горские обычаи, – издалека начал он. – Сегодня большой базар, и у гробницы святого, что в часе езды отсюда, собралось очень много паломников. Моджахеды собираются напасть на вашу колонну у мазара, они надеются, что во время боя погибнет множество дервишей и дехкан, а оставшиеся в живых разнесут по всей окрестности весть, что вы, «шурави», – осквернители святых мест и враги мусульманской веры. Откровенно говоря, я против вашего пребывания здесь, – искренне признался торговец. – Не будь того, что случилось, мы бы просто разъехались, а там не наша забота, что будет. Воины ислама предупредили всех торговцев, что тех, кто хоть намекнет русским о готовящейся западне, ждет смерть.
Афганец еще раз крепко пожал руку Царевскому и торопливо направился к своим, распорядившись на ходу отнести раненого в одну из машин.
Царевский, озабоченный услышанным, полез в машину, вытащил из сумки карту и, развернув на броне, снова, в который уже раз, пошел по обозначенной на бумаге дороге. Грунтовка, петляя по склону горы, направлялась к неширокой, зажатой двумя скалистыми хребтами долине и разветвлялась лишь возле гробницы святого. «Что же делать? Как обойти это место стороной?» – билась напряженная мысль в голове. О том, чтобы взять слова торговала под сомнение, не могло быть и речи. Были, конечно, случаи, когда они обманывали, но это случалось лишь тогда, когда горские обычаи перечеркивала выгода, возможность за счет лжи набить карманы. Сегодняшний случай был неординарным, и капитан почему-то сразу поверил торгашу, который и от сегодняшней сделки имел немалую выгоду, ведь деньги остались у него в кармане.
Километрах в пятнадцати от завала он по горизонталям на карте определил, что склон горы, прочерченный серпантином дороги, относительно пологий. Там можно попробовать с дороги свернуть и по лощине выйти в долину километрах в десяти от мазара.
Вскоре дорога была полностью освобождена от камней.
Торговцы, поставив свои пестреющие цветами и живописными панно машины впритык к скале, нетерпеливо ждали, когда пройдет колонна. Они еще надеялись засветло попасть на базар.
– По машинам! – пронеслась команда от экипажа к экипажу, и вскоре боевые машины, ощетинившись оружейными стволами, пофыркивая бензиновым и дизельным чадом, пошли по расчищенной дороге в обход засады, к логову душманов.
Вот так только за один день дважды спасло нас от взрывов и погибели врачевательное искусство, добрая и мужественная душа доктора Леши.
Потом были еще десятки походов и боев, за которые наш доктор получал правительственные награды, но на всю жизнь запомнилась операция, описанная выше. Может, и потому, что похожа на небыль. Но, как говорится: на войне как на войне…
Победа без боя
Над долиной опустилась прохладная и темная, хоть глаза выколи, ночь. Даже богатая алмазами россыпь холодно сверкающих на небосводе звезд не делала мрак менее густым. О такой ночи на Руси говорят: «Ночь темна – лиха полна».
Среди хребтов да скалистых вершин, опоясывающих долину, хозяйничает только резкий горный ветер. Он то словно из последних сил тоскливо подвывает в расщелинах, то, вдруг окрепнув, настойчиво гонит перед собой неведомо куда колючие шары перекати-поля.
Кажется, что это единственные движущиеся среди застывших в ожидании предстоящей жары гор тени.
Но нет, внимательно присмотревшись, можно заметить, как наперерез несущихся с гор в долину шаров перекати-поля к перевалу движется небольшой конный отряд. В своих темных одеждах конники чуть видны и потому больше напоминают призраков. Как неведомые тени, скачут они по еле заметной тропе, не таясь, уверенно и легко.
Достигнув перевала, большинство таинственных призраков исчезает. В просторной седловине остаются двое. По тому, как нетерпеливо поглядывают они на противоположную сторону перевала, можно было твердо сказать, что они кого-то ждут.
Не прошло и десяти минут, как из-за поворота показалось с десяток новых теней. Вскоре, словно по сигналу, эти призраки растворились среди гор, оставив среди седловины всего лишь одного своего собрата.
– Я приветствую тебя, брат Худайкул. Да снизойдет на тебя и твоих воинов благодать и милосердие Аллаха!
– Я присоединяюсь к вашим словам. Рад видеть вас и вашего помощника во здравии.
– Не откажись от приглашения. Мои джигиты разожгли костер, там и поговорим.
– Да будет так, таксыр[18].
Отблески небольшого костра сразу же превратили чуть видимые во тьме тени в живых людей.
Тот, что постарше, был высокорослым, в меру упитанным мужчиной. Он был одет в серый стеганый халат, небольшую его голову с крючковатым, длинным носом венчала искрящаяся в сполохах огня, богато расшитая бисером тюбетейка.
Молодой был одет попроще. Широкие, под цвет выжженной солнцем равнины, шаровары, сверху просторная рубаха. Гордо поднятую голову с большими выразительными глазами, орлиным носом и тонкими губами венчала чалма. Судя по легкой походке, человек, которого старший назвал Худайкулом, был по-юношески строен и крепок.
– Я искал Вас, чтобы еще раз напомнить о нашем договоре.
– Разве я и мои джигиты нарушили его?
– Да! И вы это хорошо знаете. Я еще раз напомню то, о чем мы клялись на Коране. Кишлак Торпакту, по договору, должен выставлять вооруженный отряд до ста человек по письменному уведомлению главы исламского комитета. Приказов на этот счет не поступало. Кроме того, небольшой отряд борцов за веру, который возглавляю я, должен постоянно обстреливать транспортные колонны русских, мешать их продвижению через перевал. Вон там. – Худайкул показал рукой в сторону пропасти семь сожженных машин, можете пересчитать. – Наша община свою часть договора выполняет. Дальше в договоре ваши обязанности, таксыр. Вы должны обходить Торпакту стороной и никогда, ни под каким предлогом в наш кишлак не заходить. Вы обязались не причинять вреда нашим полям. Вы обязались не чинить препятствий дехканам и торговцам, которые в базарный день направляются в город. И что же в итоге? В нарушение договора ваши нукеры напали на кишлак и увели с собой трех наших джигитов, сожгли школу, расправились с учителем. Когда мой отец – старшина кишлака – довел этот кощунственный факт до председателя исламского комитета, ваши воины, словно в отместку, начали нападать и грабить наши караваны. Один из ваших людей был убит при попытке поджечь готовую для уборки пшеницу…
Худайкул говорил все это спокойно, но по его глазам, в которых носились отблески костра, чувствовалась, что внутренне он кипит от бешенства к клятвопреступнику.
– Но я не давал распоряжений, которые бы противоречили нашему договору, – глухо, без тени волнения, ответил тот, кого Худайкул называл таксыром. – Не торопись, дай мне разобраться во всем. Скажи, чем ты можешь доказать, что на кишлак напали мои люди?
– Пусть об этом расскажет ваш подручный, Тульки. Этого лиса и в кишлаке, и на караванной тропе многие запомнили.
– Тульки! – позвал своего помощника курбаши, но тот, растворившись в чернильно-черной ночи, молчал. – Ах этот родственник шакала, сын волчицы, как он посмел нарушать наш договор? – топал ногами таксыр, искренне изображая праведный гнев. – Он не уйдет от возмездия, я его примерно накажу, – пообещал курбаши Худайкулу.
Но тот уже не верил ни единому его слову и, нисколько не сдерживаясь, прямо заявил:
– Если еще раз вы или ваши люди посмеете потревожить кишлак, я, клянусь Аллахом, поверну оружие против вас. С разбойниками и клятвопреступниками у нас хватит силы разделаться самостоятельно, а остальное – в руках Божьих.
На этой высокой ноте и закончилась встреча главарей двух формирований моджахедов.
Костер погас, и по разные стороны перевала снова двигались чуть приметные тени.
Только когда они скрылись из виду совсем – одни в холодных и неприступных пещерах, другие в своих глинобитных домах-крепостях, – над перевалом взошла луна. Тоненький ее серп бледным светом осветил горы и долины, представив взору Всевышнего дикую, неописуемую красоту и мирный покой гор. Словно и не было только что человеческих теней, костра, бескомпромиссного разговора двух пока еще не врагов, но уже и не друзей. Покрывало ночи бдительно хранит свои черные тайны, но только до тех пор, пока не взойдет ночное светило.
Никто не должен знать, какие события происходят в одной очень маленькой стране, со всех сторон окруженной могучими горами. Никто кроме Аллаха.
Только Аллах единственный и праведный вершитель судеб. Ибо говорится в суре девятой Корана: «Да не постигнет нас никогда ничто, кроме того, что начертал нам Аллах».