– Что это? – спросила регистратор.
– Это направление к доктору Кузнецову, – сказал он. – Вы разве не видите?
– Читайте.
Она вернула листок. Вольский увидел номер телефона и чуть ниже имя – «отец Прокопий».
«Решит, я псих», – подумал он.
– Это не то.
– Я вижу.
Вольский отыскал направление и взял талончик. Нужный кабинет находился на втором этаже. У двери сидел толстенький лысый мужчина с куцей бородкой в виде эспаньолки и жадно нюхал правую руку.
«Ну вот, началось», – подумал Вольский, садясь рядом.
– Вы к Кузнецову? – спросил он.
Мужчина опустил руку и сказал испуганным голосом:
– Мы проиграли войну.
И опять прилепил ладонь к носу. Кажется, он готов был засосать её целиком. Он постанывал и закатывал глаза.
– Мы проиграли войну.
– Я слышал, – ответил Вольский.
– Мы проиграли войну.
– Ага.
– Мы проиграли войну.
– Кому?
– Мы проиграли войну.
Вольский пересел на край. Мужчина подвинулся. Рука у него была тонкая, обветренная, неприятная.
– Мы проиграли войну.
– Оставьте меня в покое.
Мужик сунул в ноздри указательный и средний палец и втягивал, втягивал, втягивал воздух.
– Бы проиграли войду.
Вольский посмотрел на часы.
– Бы проиграли войду.
Мужчина вытащил влажные пальцы.
– Мы проиграли войну.
Вольский хотел уйти в конец коридора и ждать там. Но не успел. Боль врезалась в бок резко, стремительно, будто скорый поезд. Он завыл и согнулся. Мужчина стонал и сучил ножками.
– Мы проиграли войну. Мы проиграли войну. – Жадные вдохи. – Мы проиграли войну.
– Заткнись, – выдавил Вольский.
– Нюф, нюф, нюф. Мы проиграли войну.
– Закрой рот, скотина!
– Мы проиграли войну.
Вольский схватился за лицо. Вцепился зубами в ладонь. Выгнулся. Потом упал на колени.
– Мы проиграли войну. Мы проиграли войну. Мы проиграли войну.
С огромным трудом Вольский смог встать и влепил психу пощёчину. Тот умолк лишь на секунду и снова взялся причитать. Вольский отвесил ему вторую пощёчину. Потом третью. Он хлестал его по сальной роже, пока не заболела рука. И не сразу заметил, что бок прошёл. По животу разливалось нежнейшее тепло. Как после оргазма. Мужчина хлюпал разбитым носом и скулил. Лицо его было перепачкано жиденькой кровью.
– Я сдаюсь, – прошептал он и поднял руки.
Вольский наклонился.
– Пошёл отсюда вон, пока я тебя не пристрелил, как бешеную собаку.
Псих опустил правую руку к носу и тяжело задышал. Из кабинета вышла бледная и очень худая женщина. Она скользнула взглядом по Вольскому, по его «военнопленному» и сказала:
– Проходите, кто там из вас следующий.
Вольский зашёл. Кабинет был пуст. Оглядевшись, он сел за стол. Кашлянул. Прошло несколько минут. Потом тяжёлая портьера, закрывающая окно, шевельнулась, и появился мужчина лет сорока пяти в белом халате, с аккуратно причёсанными волосами и редкими, как у старшеклассника, усами.
– Я к доктору Кузнецову, – сказал Вольский. – У меня направление из поликлиники.
– Кузнецов Игорь Игоревич, – отозвался врач и прошёл к столу.
Вольский протянул направление.
– На вашей руке кровь, – заметил Кузнецов.
– Она не моя.
– Чья же?
– Там в коридоре сидит мужик, я надавал ему пощёчин.
– Вот как? Любопытно.
Он выбрался из-за стола, выглянул в коридор и вернулся.
– Там никого нет.
– Сбежал.
– Вы плохо поступили.
– Знаю. Я уже не мог терпеть его причитаний.
– Что он говорил?
– Он говорил, что мы проиграли войну.
Кузнецов вздохнул.
– Но ведь он прав. Мы проиграли войну.
Вольский внимательно посмотрел на врача.
– Игорь Игоревич?
– Да, любезный?
– Можно мне помыть руки?
– Считаю, сделать это необходимо, – сказал Кузнецов.
– А где?
– В коридоре есть туалет.
– Спасибо.
Вольский вышел из кабинета, быстро прошагал по коридору, спустился на первый этаж и кинулся к выходу. На улице он, озираясь, закурил. Кровь на руке засохла и неприятно пахла железом. Его потряхивало от возбуждения. И в голове, как молот, стучала мысль: «Мы проиграли войну. Мы проиграли войну. Мы проиграли войну». Он зашёл в «Пятёрочку», купил бутылку воды и вымыл руки. В кармане запел смартфон. Номер был незнакомый.
– Слушаю, – сказал Вольский осторожно.
– Это я, – ответил женский голос. – Простите, что вчера не позвонила. Наелась макарон по-флотски и уснула.
– Вы кто?
– Катя. Вы скушали зефир? Хотела поинтересоваться.
– Зефир? Нет. Я его спустил в унитаз.
Она издала вопль раненой волчицы. Вольский нажал отбой и занёс номер в чёрный список. Этой чокнутой бабе также не повредила бы порция крепких, отрезвляющих оплеух. И Кузнецову. Вольский представил, как лупит психиатра по роже. Тот выставляет перед собой белые ладони и просит одуматься. Но ярость и неприязнь лишь крепнут от этих жалких причитаний. Он хватает Кузнецова за шиворот и тащит к окну. Его головой выбивает стекло. А потом, сграбастав, как богомол муху, вышвыривает со второго этажа. Кувырнувшись в воздухе, тот шлёпается об асфальт. Сверху на Кузнецова сыплются осколки стекла и врезаются в живот. Он корчится и елозит ногами.
Чувствуя странное, щекочущее возбуждение, от которого перехватывало дыхание и крутило в животе, Вольский спустился в метро и зашёл в полупустой вагон. В голову продолжали лезть дикие фантазии. Вспомнив быдлана, забравшего сигареты, он представил, как протыкает ему горло ножом. Тот, скуля, ползает на карачках, пытаясь удержать кровь. Она ручейком течёт сквозь пальцы и крупными каплями падает на асфальт.
Размечтавшись, Вольский чуть не проехал свою остановку. Он выскочил из вагона и врезался в сотрудницу метро. С головы у неё свалилась красная пилотка.
– Извините, – сказал он и поднял пилотку.
– Вы что, с ума сошли? – спросила испуганно сотрудница.
Это была симпатичная женщина лет тридцати пяти в синей униформе.
– Я не знаю, – отозвался Вольский и бросился бежать.
На эскалаторе он заметил, что по-прежнему держит пилотку в руке. Сунул её в карман и подумал, что наверху его, наверное, встретят менты. Но ментов наверху не было. Там стоял бородатый парень с букетом ромашек в руке и широко зевал, не прикрыв рта. Вольский вышел под дождь, поднял ворот плаща и двинулся к трамвайной остановке. В голове было пусто. И внутри.
«Какая скука», – подумал Вольский и посмотрел на небо мышиного цвета.
Дома его встретил Принц Альберт. Он выбежал из комнаты, посмотрел снизу вверх и коротко, визгливо тявкнул.
– Закрой рот, – пробормотал Вольский, снимая ботинки.
Возникло странное ощущение, будто он отсутствовал несколько дней. А может, и месяцев. Вспомнив о Саше, достал из кармана смартфон, подержал и убрал назад. Что ей написать? Надо бы позвонить маме. Но и ей сказать нечего. Может, друзьям? Каким друзьям?
Вольский зашёл в комнату, повалился на кровать и мгновенно отключился. Он увидел яркий, обжигающий сон с участием сотрудницы метро. Она лежала на платформе, задрав юбку, а он насиловал её французским батоном. Время от времени сотрудница тяжело вздрагивала всем телом и шарила по полу руками. На лице у неё лежала красная пилотка. Вольский вдруг вспомнил, что пилотку он случайно забрал с собой, и проснулся. Голова была тяжёлая. Лицо как будто обвисло. Вольский сел.
– Саша, – позвал он.
В ответ тявкнул Принц Альберт. Вольский посмотрел на часы. Спал он всего двадцать минут. Но было ощущение, будто прошло часов десять. Он вспомнил сон. И неожиданно возбудился.
Пёс снова залаял.
– Заткнись, – поморщился Вольский.
Но Принц Альберт разошёлся не на шутку. От его визгливого гавканья моментально разболелась голова.
– Если ты не заткнёшься, скотина, ты будешь распят! – заорал Вольский, слезая с кровати.
В кармане запел и зашевелился смартфон. Звонила мама. Говорить с ней не хотелось, но он пересилил себя и ответил.
– Коля, здравствуй! Как ты себя чувствуешь?
– Привет, мама, – отозвался Вольский, морщась от собачьего лая, головной боли и скрипучего материнского голоса.
– Коля, это ты?
– Конечно, а кто же ещё?
– Я тебя не узнала. Голос странный. Как будто бы не твой.
– А кто, кроме меня, может ответить по моему телефону? – спросил он.
– Саша.
– Она женщина. И голос у неё, соответственно, женский. Правильно?
Мама пару секунд молчала.
– Коля, почему ты так со мной разговариваешь? Ты заболел?
– Здоров, – сказал Вольский. – Извини. Голова болит. И этот лай меня бесит ужасно.
– Какой ещё лай?
– Собачий. Я не говорил, что Саша принесла пса? И вот он теперь гавкает, как свинья.
– Ты не говорил, – сказала мама очень осторожно. – И я не слышу никакого лая.
Вольский высунул руку со смартфоном в коридор и немного подержал.
– Слышала?
– Коля, я волнуюсь. Ты был у врача?
– Как раз хожу по врачам. Пока ничего непонятно. Они тупые и бесполезные дегенераты, вот что я думаю. Сами не знают, что с человеком и от чего его лечить.
– Бок болел?
– Нет. Бок меня не беспокоит.
– А почему болит голова?
– Не знаю. Из-за погоды, может быть.
– Саша сейчас дома?
– На работе.
– Мне бы хотелось с ней поговорить.
– Ну, позвони и поговори, – сказал Вольский.
– Коля, ты продолжаешь грубить. Ты никогда мне не грубил.
– Я не грублю, – отозвался он вяло.
– Не понимаю, чем я заслужила такое отношение. Разве я сделала тебе что-то плохое? – крикнула мама, готовая заплакать.
Вольский закатил глаза.
– Мне надо работать.
– Ну прости, что отвлекла тебя.
– Ничего, – сказал он.
– До свидания, Николай.
– Пока.
Он сунул смартфон в карман, достал красную пилотку и заметил на ней длинный светлый волос. Опять вспомнился сон. Вольский прижал пилотку к лицу и замер, немножко дрожа. От неё едва уловимо пахло цветочным шампунем. Эта женщина утром, перед тем как выйти на смену, вымыла голову. И, конечно, тело. Своё крепкое, мясистое тело с большими мягкими сиськами. Вольский задыхался от возбуждения. Он расстегнул ширинку. Но тут проклятый пёс гавкнул особенно громко. Прямо в ухо. Вольский застегнулся и выглянул на кухню. Мопса там не было. Где же эта сволочь спряталась? И почему никак не затыкается? Он вернулся в комнату и стал звать: