– Нам помогут, – повторила Саша.
– Развяжи меня.
Она промолчала.
– Тогда раздвинь ноги.
– Замолчи.
– Мне плохо, больно, я умираю. Мне нужен врач. Аааааааааааа!
Саша поморщилась. Вольский коротко передохнул и снова заорал, но осёкся и закашлял.
– Ты выбила мне зуб. И глаз.
– Глаз на месте. Синяк пройдёт. И зуб вставишь.
– А платить кто будет? Ты выбила, ты и плати.
– Бедный Коля, – вздохнула Саша.
– Я не бедный. Но тратить свои деньги я не собираюсь. Ты виновата – ты и плати.
– Бедный Коля. Бедный, бедный. Потерпи, тебе помогут.
– Сука, я никогда тебя пальцем не тронул. Я даже никогда тебе не изменял. А ты? Расскажи, с кем ты еблась втихаря от меня. Кто такой Костя? Таксист? Я видел, как ты сосала у него!
Саша взяла домашнюю одежду и вышла.
– Я брошу тебя! – крикнул Вольский. – Уйду. Останешься одна. Ну, кому ты нужна? Детей рожать не можешь…
Он услышал её топот и трусливо сжался. Но Саша остановилась и, даже не заглянув, вернулась на кухню. Снова послышался её плач. Вольский немного подёргался, но шансов не было. Он опять закрыл глаз и включил порнографию. На этот раз в сцене кроме Саши присутствовали Тамара, Катя и Принц Альберт. Правда, мопс стал огромной гиеной. Голые бабы ласкали друг друга посреди комнаты, а он ходил кругами, тихонько смеялся и махал пушистым хвостом. Потом оскалил огромные клыки, схватил Тамару за голову, оттащил и стал рвать на части. Саша и Катя продолжали ласкаться под брызжущей кровью.
Вольский возбудился, перевернулся на живот и стал тереться набрякшим членом о пол. И тут в дверь позвонили. Фантазию сдуло. Он услышал, как Саша открывает, затем раздались голоса: её и мужской, незнакомый. Вольский заорал:
– Кого ты там, блядь, привела? Пошли вон отсюда! Суки, я вам головы отрежу!
Голоса стихли. Саша заглянула и показала на Вольского пальцем.
– Вот он.
В комнату вошёл высокий мужчина лет сорока пяти, с тонкими усиками. В руках у него был небольшой рюкзачок.
– Кто ты, ёбарь? – сказал Вольский. – К жене моей пришёл?
– Ну, что? – спросила Саша.
– Вы правы, – сказал мужчина.
– Эта тупая пизда права быть не может. Прав тут только я. Поэтому сейчас ты развязываешь меня, потом разворачиваешь жопу и парадным шагом идёшь на хуй.
Гость ухмыльнулся.
– Назови своё имя.
– Его Коля зовут, Николай, – подсказала Саша.
Мужчина скривился.
– Идите, пожалуйста, на кухню. Или лучше погуляйте.
– Я буду на кухне.
Она ушла.
– Назови своё имя, – повторил он.
– Старая, разъёбанная лохань твоей бабки, – сказал Вольский.
– Ага. Знакомо.
– Правда?
– Ничего оригинального. Ты должен назвать имя.
– Сначала развяжи.
Гость достал из кармана брюк нож, выщелкнул лезвие и ловко срезал поводок.
– Ох, блядь! – простонал Вольский, растирая запястья.
Он залез на кровать и лёг на бок, подперев голову кулаком.
– Имя.
– Евгений, – сказал Вольский. И добавил детским голосом: – Мама с папой меня так назвали в честь дедушки. Он был лётчиком на Северном флоте. Однажды меня наказали за краденую клубнику, в бане заперли на ночь. Страшно было. Когда утром за мной пришли, я уже неживой был. Замёрз совсем. А вас как зовут, дядя?
– Прокопий, – ответил тот.
– А выглядишь как гондон.
– Сам уйдёшь? Или помочь?
Вольский перевернулся на спину, стащил трусы и швырнул ему в лицо. Прокопий лениво увернулся.
– Ладно.
Он расстегнул рюкзачок и достал крест.
– Убери акробата, – сказал Вольский, готовясь к прыжку.
– Ну, а как без него? – сказал Прокопий задумчиво.
Он схватил Вольского борцовским хватом за шею, прижал крест к голове и громко запел:
– Заклинаю тя, злоначальника хульнаго, начальника сопротивнаго восстания. И самодетеля лукавства, заклинаю тя, низверженнаго от горняго светоношения и во тьму глубины низведенного возношения ради, заклинаю тя, и всю ниспадшую силу последовательную твоего произволения. Заклинаю тя, душе нечистый, Богом Саваофом и всем воинством Ангел Божих, Адона Элои, Бога Вседержителя, изыди и разлучися от раба Божия Николая: заклинаю тя Богом, словом вся создавшим, и Господом Нашим Иисусом Христом, единородным Сыном его, прежде век неизреченно, и бесстрастно от него рожденным, видимую же и невидимую тварь соделавшим, по образу своему человека создавшим, законом первое естественно сея детоводившим, и ангельским приставлением сохраншим, водою согрешение выше потопившим, и поднебесныя бездны разустившим, и гиганты нечествовавшия растлевшим. И столп скверных разстрясшим, и землю Содома и Гоморры огнем жупельным испепелившим, его же свидетель дым неугасимый курится: жезлом море раздельшим, и люди ногами немокрыми проведшим, и мучителя фараона, и воинство богоборное, во веки волнами нечестия брань потопившим: в последняя от Девы чистыя воплотившимся неизреченно, и целы печати чистоты сохранившим: омыти крещением древнюю нашу скверну благо изволившим, ею же мы преступлением осквернихомся…
– Педерастическая обезьяна! – кричал Вольский в ответ. – Разъёбанная псина! Сука, блядь, больно, больно, сука, блядь. Schwein! Scheißidiot! Du Arschloch, du Scheiße, verpiss dich! Geh zum Teufel! Fick dich!
– Заклинаю тя крестившимся во Иордане, и образ нам нетления в воде по благодати подавшим: его же ангелы и вся силы небесныя удивишася, воплощенна Бога смирившагося зряще: егда безначальный Отец, безначальное рождество сыновнее откры, и Святаго Духа схождение, троическое единство свидетельствова. Заклинаю тя оным, ветру запретившим, и бурю морскую укротившим, полк демонский отгнавшим, и зеницы очныя от утробы лишенныя, брением слепые прозрети соделавшим и древнее рода нашего создание обновившим, и немыя глаголати исправившим, струпы проказ очистившим, и мертвыя от гробов воскресившим, даже до погребения человеком беседовавшим, и аде восстанием пленившим, и все человечество необъято смертию устроившим.
Но Вольский ничего не видел и не слышал. Он крепко и долго спал. А когда проснулся, обнаружил, что лежит голый на кровати. За окном было темно. С кухни доносились голоса. Всё тело болело. Сильнее всего – глаз и зубы. Вольский слез с кровати, завернулся в одеяло и, шаркая, вышел на кухню. За столом сидели Саша и Прокопий. Они пили чай и тихо разговаривали.
– Господи, Коля! – сказала Саша.
– Как себя чувствуете?
– Больно, – ответил Вольский.
Голос из себя пришлось доставать.
– Больно, – вздохнул Прокопий. – Но пострадать надо. Как же без этого?!
– Коля, сядь, не стой в дверях.
Вольский доковылял до стола и сел. Увидев своё отражение в оконном стекле, он отшатнулся.
– Ну, ничего, ничего, заживёт, – сказал Прокопий. – Я изгнал демона. Больше он власти не имеет. Помучиться, правда, ещё придётся.
– Долго? – спросила Саша.
– Может, до самой смерти.
– Он вернётся? – спросила Саша шёпотом.
– Тут сложно сказать. Всё от вас зависит.
– И что же делать, если вернётся?
– Терпеть, быть сильным, оставаться человеком. Вы ведь так и делали, но где-то дали слабину, поддались и чуть не пропали.
– Помню, я был в дурдоме и там избил больного человека, – сказал Вольский. – А потом всё очень смутно. Ощущение, будто я в своём теле как пассажир в машине.
Прокопий допил чай и встал.
– Мне пора идти. Устал ужасно.
Саша пошла провожать его. Вольский тоже поднялся и прошаркал следом.
– А вы чем, кстати, занимаетесь? – спросил Прокопий, надевая ботинки.
– Официально я безработный. Но вообще я писатель.
– Пишете романы?
– В основном всякие статьи в интернет.
– То есть вы копирайтер?
– Да. Но скоро сяду писать роман.
– О чём?
– Ну, это будет история одной семьи, её судьба, показанная через судьбу страны в двадцатом и двадцать первом веке, – сказал Вольский застенчиво.
– Ясно, – поскучнел Прокопий. – Счастливо оставаться.
Саша закрыла за ним дверь.
– Коля, ты сейчас понимаешь, что происходит?
– Да. Я проснулся голый и сначала подумал, что нахожусь в психушке. Потом услышал голоса. А этот человек выгнал из меня демона.
– Правильно.
– А избила меня ты?
– Да, так было надо.
– Ладно.
– Пойдём ляжем. День был ужасно тяжёлый. Я сидела на кухне с самого утра и слушала вопли из комнаты. А ещё потом отмывала пол от крови, блевотины и кое-чего другого.
Вольский смущённо кашлянул.
– Надо было оставить, я бы убрал.
– Принц Альберт бы всё сожрал.
Когда легли, Саша погладила его по щеке и сказала:
– Спи, Коля. Всё прошло.
Она легла к стенке.
Вольский проспал до следующего вечера. Саша разбудила его, чтобы покормить. Она сварила суп. Аппетита не было, но Вольский съел полную тарелку.
– Мама очень волнуется за тебя, – сказала Саша. – Твоя.
– Я понял, – ответил он.
– Позвони ей завтра. Она была в истерике. Я с трудом успокоила.
– Я позвоню утром, – ответил Вольский.
После еды его сморило. Саша помогла лечь и укрыла одеялом.
– Прости меня, – пробормотал он, засыпая.
– Всё хорошо, Коля.
Вольский моментально провалился. Снов не было. Он будто плыл через космическую пустошь. Но потом в темноте замерцал лучик света, послышались прерывистые звуки музыки. Вся вселенная закрутилась, полетела и вынесла Вольского в первый ряд концертного зала. Он оказался перед сценой. Посередине стояло фортепиано. Вышел человек во фраке и маске зайчика. Откинув фалды, он сел, тронул клавиши и фальшиво, мимо нот запел скрипучим голосом:
Drüben hinterm Dorfe
steht ein Leiermann,
und mit starren Fingern
dreht er, was er kann.
Barfuß auf dem Eise
wankt er hin und her,
und sein kleiner Teller
bleibt ihm immer leer.
Заскулив, Вольский проснулся, мокрый и вонючий. Его трясло крупной дрожью. И омерзительный голос в голове продолжал петь, повторяя одно и то же, как заевшая пластинка. Но постепенно он затих. Вольский выбрался из-под отяжелевшего одеяла, опустил ноги на пол и встал в холодную лужу. Что-то мокрое шлёпнулось ему на загривок. С потолка крупными каплями падала вода.