Итальянские фашисты предложили вполне разумные пути выхода из кризиса. Они обещали преодолеть классовую борьбу — обещание особенно привлекательное для тех, кто не принадлежал ни к жителям рабочих кварталов, ни к торгово-промышленной сердцевине капиталистического класса. Они обещали развивать общество путем национал-этатизма — обещание, привлекательное для тех, кто ощущал тесную связь с нацией или страной. Избранное ими средство — парамилитарное насилие — особенно привлекало молодых демобилизованных мужчин, ибо совпадало с их военно-мачистскими ценностями. Именно воинственность тысяч фашистов привела фашизм вплотную к власти. Элиты также одобрили репрессивные методы подавления классового протеста: отчасти потому, что политический кризис сузил пространство альтернативных мер, а также потому, что идеал фашистского национального государства пришелся им по душе. Именно их переход на сторону фашистов позволил фашизму захватить власть. Каждый из этих элементов привлекал к фашизму различные группы поддержки: классы, сектора, регионы, поколения. Именно разношерстность группы поддержки требовала немало политической гибкости, чтобы захватить власть и ее удержать — но политическая гибкость у Муссолини была. История итальянского фашизма — это история тысяч, а не миллионов: ударной силы тысяч фашистов, объединенных в боевые отряды, и предательства тысяч среди различных итальянских элит. У социалистов и «пополари» тоже были тысячи, готовые им противостоять, но не было ни парамилитарной силы, ни такого влияния на элиты. Большинство итальянцев наблюдало за этой борьбой со смешанными чувствами. Против исхода, способного принести общественное согласие и умеренный прогресс, они, по-видимому, не возражали. Но их не особенно волновало, принесут ли согласие и прогресс фашисты или кто-то другой.
Мое объяснение этого более многосторонне, чем привычные классовые или фашистские теории, представленные в начале главы. Чтобы объяснить первый в Европе приход фашистов к власти, я обращаюсь ко всем четырем источникам социальной власти — идеологическому, экономическому, военному и политическому. Сложность такого объяснения в идеале требует куда более точных и обширных данных, чем те, которыми я располагаю. В заключение позволю себе признать то, что редко признают исследователи итальянского фашизма. Все общие интерпретации этого фашизма, в том числе и моя, строятся на очень скудных свидетельствах. Сведения о фашистах и их союзниках, их происхождении, бэкграунде и мотивах не таковы, чтобы делать на их основе уверенные обобщения. Откровенно это признав, обратимся к немецкому нацизму, о котором мы знаем намного больше.
Глава 4НАЦИСТЫ
Германия была самой мощной и развитой из стран, подпавших под власть фашизма. Нацисты стали крупнейшим в мире фашистским движением, с самыми крупными боевыми отрядами, самой многочисленной электоральной поддержкой. Это был и самый радикальный фашизм, совершивший больше всего злодеяний. Вот почему особенно важно объяснить, кем были нацисты, во что они верили, как достигли власти. По счастью, история нацизма хорошо документирована. Историкам всегда недостает данных, и новые вопросы возникают у них бесконечно; однако в этой и в следующей главах мы подойдем достаточно близко к объяснению победы нацистов и разрешим некоторые загадки, вызванные скудными данными об итальянском фашизме и обсуждавшиеся в предыдущей главе. И хотя все фашистские режимы различны — между ними и достаточно много общего, так что мы сможем использовать обширный фактологический материал по Германии для более широкого сравнительного анализа.
Различия с Италией очевидны. В отличие от Италии, Германия Первую мировую войну проиграла. Послевоенная политическая история Германии также была совсем иной. Короткий период революционной смуты сменился Веймарской республикой — развитой либеральной демократией, где избирательным правом обладали даже женщины, а система социального обеспечения была лучшей в мире. Кроме того, в Германии имелась не одна, а две крупные христианские конфессии: католицизм и протестантизм. Гитлер пришел к власти лишь в 1933 г., и рост влияния нацистов также шел медленнее, под влиянием различных межвоенных событий: инфляционного кризиса, споров с державами Антанты о границах, репарациях и разоружении, Великой депрессии, общего межвоенного роста авторитаризма. К участию в выборах нацисты подошли куда серьезнее итальянских фашистов — но гораздо менее, чем в Италии, оспаривали монополию государства на военную власть. Наконец, германский нацизм был намного более расистским, чем итальянский фашизм. Все эти различия сыграли свою роль.
Сыграла свою роль и некая долгосрочная «особость» германской истории, часто именуемая Sonderweg — уникальный путь исторического развития. Обычно ее рассматривают в терминах классовой политики: буржуазной революции в Германии не произошло, она стала развитой страной, сохранив старый полуавторитарный режим, поддерживаемый буржуазией. Старый режим и буржуазия, говорят нам, вместе подорвали Веймарскую демократию и подтолкнули общество к поддержке фашизма. Однако особым путем шли не только классы, но и вся немецкая нация. Немецкое национальное государство имело две возможные территориальные формы: «Малая» или «Большая» Германия. В Веймарской республике жили шестьдесят миллионов немцев, но еще почти двадцать миллионов проживали за ее границами, в основном на прилегающих территориях. Из-за этого понятие «германской нации» было сконцентрировано не столько на государстве, сколько на этнической, потенциально даже на расовой идентичности — и имело мощный потенциал территориальной экспансии. «Малое» немецкое государство (изначально Пруссия, затем Веймарская республика) могло объединить всю «великую» германскую нацию прежде всего путем экспансии на восток. О различных ролях классов, нации и государства в становлении немецкого нацизма мы поговорим дальше.
Нам предстоит ответить на вопрос, кто и почему поддержал нацистов. В этой главе мы поговорим о членах нацистской партии. В следующей обсудим два других основных ингредиента нацистской победы — тех, кто голосовал за нацистов, и созаговорщиков из числа элит. Поговорим мы и о том, как нацистам удалось мобилизовать единым махом членов собственной партии, избирателей, элиты — и таким образом получить власть. Эти главы охватывают историю лишь до 1933 г. О двенадцати годах Рейха пойдет речь в следующей моей книге. И в этой главе я принимаю нацистов всерьез. Итак: кем они были, во что верили, в чем состояла суть их деятельности?
ОФИЦИАЛЬНАЯ ИДЕОЛОГИЯ НАЦИЗМА
Многие сторонние наблюдатели и историки подчеркивают непоследовательность нацистской идеологии. Нацисты, говорят они, политически были полуграмотны, их идеологический багаж был мешаниной идей, они питались «отбросами современной им европейской мысли» — клочками, обрывками взаимоисключающих идей, примечательных лишь «эффективностью, с которой из этих обрывков популяризованных мыслей и спасительных учений… был создан политический миф для масс» (Broszat, 1987: 38, 186–190; ср. Peukert, 1989: 39; Bracher, 1971). Подобные взгляды — часть традиции, требующей не принимать нацизм всерьез. Отчасти проблема в том, что, поскольку нацизм обычно считается очень идеологизированным движением, многие питают нереалистичные ожидания насчет его идеологической проработанности. Но на марксистов нацисты совсем не походили. Ни у одной фашистской партии не было такого теоретического балласта (или такого доктринерства, сказали бы иные), как у иных социалистических партий, неустанно изучающих и разрабатывающих наследие Маркса. В этом отношении нацисты более походили на либеральные и консервативные партии: идеология была для них Weltanschauung (миропониманием), гибким инструментом ориентации в политическом пространстве. Как и у всех эффективных партий, эту идеологию еще сильнее размывал политический оппортунизм и необходимость утрясать внутренние разногласия. Однако в одном любопытном смысле оппортунизм фашистов подчинялся принципам. Поскольку фашисты поклонялись силе, элите и вождям, рядовые фашисты фактически признавали за лидерами право творить что угодно, если это помогало достичь власти или укрепить свою власть. Кроме того, превыше догматов фашизм ценил действие. Многие нацисты охотно подчеркивали, что они — просто люди действия. Они хвастались тем, что никогда не заглядывали в программу партии, и говорили даже (хотя и только проверенным собеседникам), что никогда не открывали свой экземпляр «Майн Кампф». Эйхман — на суде в Иерусалиме, где речь шла о его жизни, — сказал: «Партийная программа ничего не значила: ты и без программы знал, на что идешь». Это «общее знание», на которое ссылается Эйхман, я рассматриваю внимательнее, чем любые партийные догматы. Именно на этом уровне нацисты демонстрировали больше идеологической сплоченности, чем за ними обычно признают.
Некоторые пункты этого «общего знания» для нас выглядят полной нелепицей — да так же выглядели и для многих современников. Над убеждением, что евреи, составляющие 0,76 % населения (среди немецких банкиров и биржевых брокеров доля «еврейского финансового капитала» возрастала до 2 %), представляют для Германии серьезную угрозу, можно было только посмеяться. И не нелепо ли голосовать за партию, под лозунгом «Остановим насилие!», творившую в Германии больше всего насилия? Однако многие партии предлагают для национальных проблем странные решения — странные, но каким-то образом отвечающие чаяниям общества. В политике важна не истина, а минимальное правдоподобие и привлекательность. Мне случалось жить в странах, где выборы выигрывали партии, преподносящие избирателям карикатурный, почти вымышленный образ главного врага: ни консервативные и неповоротливые британские профсоюзы, ни, откровенно сказать, достаточно слабую внутреннюю власть федерального правительства США, по совести, невозможно винить в бедах, обрушившихся на эти страны в 1980-х.[30]