Мы не располагаем подробной информацией по регионам. Ученые тщательно изучают социальный состав, но их мало интересует география. Полное название фундаментальной работы Катера — «Нацистская партия: социальный профиль членов и лидеров, 1919–1945» (Kater, 1983), однако «социальность» Катер понимает очень узко. 90 % места на страницах книги он посвящает классовой принадлежности и роду занятий, 10 % возрасту. Исследователи нацистских боевых отрядов обычно заключают, что некоторые различия от региона к региону имелись, однако их географические классификации довольно примитивны. Некоторые просто делят Германию на «северную» и «южную» — и не находят между ними значительной разницы. Другие делят на земли и обнаруживают, что особенно силен был нацизм среди баварцев — результат сам по себе любопытный, если учесть, что баварцы были в основном католиками, в партии представленными мало (Jamin, 1984: 92–93; Ziegler, 1989: 83; Wegner, 1990: 235–239). Что касается этнических немцев из-за границы, жителей «потерянных территорий» и «спорного приграничья», то они дают 36 % списка Абеля, с избыточной долей от 2,0 до 3,0. Меркл подчеркивает, что французское вторжение в 1923 г. вызвало резкий рост нацизма на юго-западе (Merkl, 1975: 105, 1980: 136–137). Около 12 % нацистской верхушки, но всего 4 % членов Веймарского кабинета министров родились за границей (Knight, 1952: 28; см. Kater, 1983: 188). Избыточную долю среди офицеров СС составляли австрийцы, а также «этнические немцы», в основном беженцы с востока (Ziegler, 1989). Со всеми этими группами мы встретимся и дальше, при более неприятных обстоятельствах. Все это убежденные нацисты, люди, связавшие с нацистским движением свою жизнь. Ньюмен (Newman, 1970: 291–296) считает, что среди межвоенных фашистов в целом была непропорционально высока доля приграничных жителей. Для убежденных и активных нацистов это, несомненно, так и есть. Вопрос о том, почему нацизм привлекал в основном протестантов, мы отложим до следующей главы, где поговорим о симпатизировавших нацизму избирателях.
Теперь перейдем к классам — навязчивой мании почти всех предшествующих исследователей нацизма. Благодаря их стараниям с данными по социальному составу нацистской партии дела обстоят великолепно. Эти данные я привожу в табл. 4.1–4.6 в Приложении[33]. Почти все они описывают нацистов до захвата власти. После этого, разумеется, множество людей, особенно из числа госслужащих, начали вступать в нацистскую партию из приспособленчества и карьеризма. Многие из них не разделяли идеологии нацизма: их называли «примазавшимися». К «примазавшимся» мы вернемся позже, когда настанет время поговорить об их соучастии в нацистском геноциде.
Начнем с людей физического труда, «синих воротничков». В различных местных, региональных и общенациональных выборках, приведенных в табл. 4.1, мы встречаем от 28 до 52 % рабочих — членов нацистской партии. Меньше всего рабочих в самой ранней выборке: она была получена только в одном городе со слабо развитой промышленностью, Мюнхене. В других выборках за ранний период также низка доля рабочих, но высока доля мелкой буржуазии — в соответствии с традиционным стереотипом (Douglas, 1977; Madden, 1982; Grill, 1983: 81–88). Эти данные относятся ко времени, когда партия была невелика и не влияла на жизнь в Германии или в мире. По мере того как НСДАП росла, расширялась база ее поддержки, и число рабочих увеличивалось. В оставшихся выборках в таблице мы видим от 31 до 52 % рабочих. С этого момента и впредь рабочие будут составлять от трети до половины всех нацистов.
Из этого можно сделать два разных вывода. Можно подчеркнуть, что многие нацисты были рабочими и, по-видимому, имели в партии какое-то влияние — или же, наоборот, то, что доля рабочих в партии по сравнению с общей долей в населении была незначительной (если не брать в расчет членов парамилитарных формирований). В 1933 г. рабочие составляли 55 % работающего населения Германии, хотя в большинстве регионов и городов, перечисленных в таблице, доля их не доходила до 50 %. Как правило, доля рабочих в этих выборках составляет от 0,75 до 0,9, то есть остается немного заниженной (см. Brustein, 1996: гл. 4). Самые высокие показатели приводит Мюльбергер, основываясь на местных архивах нацистской партии; более низкие показатели дает общая статистика НСДАП. Мюльбергер полагает, что в этом отражается высокая текучка рабочих в партии: некоторые вступали в местные отделения и выходили из них так быстро, что центральный аппарат не успевал их зафиксировать. Еще большей проблемой была текучка для Коммунистической партии, в основном состоявшей из пролетариев.
Какими были рабочие-нацисты? Квалифицированных рабочих было чуть больше, чем неквалифицированных (Rosenhaft, 1987; Mühlberger, 1991; Fischer, 1995: 115; Brustein, 1996: рис. 4.4). Это неудивительно: квалифицированные рабочие, имеющие больше социальных и организационных навыков, чаще вступали в любые добровольные объединения. Сельскохозяйственные рабочие шли в нацисты редко: на 8 % в населении приходится менее 4 % нацистов в выборках, приведенных у меня в Приложении, и 5 % у Бруштейна (Brustein, 1996: рис. 3.1). Впрочем, социалистов или коммунистов в деревне тоже было немного. По большей части сельскохозяйственные рабочие жили и работали вместе со своими нанимателями (в отличие от батраков южной Европы), и независимости для принятия радикальных политических решений им недоставало. И здесь, возможно, проблема была не в чуждой идеологии, а в недостатке организационных навыков. Как и неквалифицированные рабочие, батраки могли симпатизировать идеям нацистов, не присоединяясь к партии.
В других областях нацистов-рабочих было больше. Если исключить сельское хозяйство, доля рабочих в партии поднимается до 0,9 от доли в населении — почти равенство. После захвата власти в стране доля рабочих в Гитлерюгенде оказалась даже больше, чем их доля в населении в целом (Mühlberger, 1987: 110–111; Stachura, 1975: 58–62). В небольших и средних городах нацисты действовали успешнее, чем в мегаполисах. Во многих мелких городках сравнительная доля рабочих в партии превышала 1,0, а в некоторых крупных городах никогда не поднималась выше 0,5. За пределами больших городов рабочими были от 40 до 55 % членов партии, в больших городах — только от 30 до 40 %.
В большинстве исследований мы читаем, что хуже всего обстояли дела у нацистов на крупных предприятиях тяжелой индустрии, уже взятых под контроль Социалистической партией и профсоюзами. Гораздо больше повезло им с общественным сектором: транспортом, почтой, коммунальными службами, особенно после того, как на работу туда начали принимать в первую очередь ветеранов войны (многие из которых были нацистами). Большинство ученых полагает также, что преуспевали нацисты на небольших предприятиях и в сфере услуг (особенно хорошо представлены строительство и гостиничный бизнес), поскольку небольшое социальное расстояние между хозяином и работниками в этих видах бизнеса способствует распространению правых взглядов (Kratzenberg, 1989: 175-95; Mason, 1995). В выборке Абеля рабочие относятся в основном к государственному сектору, кустарным производствам и ремесленничеству. На крупных фабриках работают немногие — и они часто пишут о том, что подвергаются осуждению и преследованиям со стороны коллег-марксистов. Бруш-тейн предоставляет подробные данные по секторам промышленности (Brustein, 1996: рис. 4.2 и 4.3). Сравнительные доли здесь мало отличаются: 1,3 нациста в сфере услуг, 1,2 в кустарных производствах, 1,1 в «смешанных производствах». В крупной промышленности доля рабочих меньше — 0,9. Лишь в сельском хозяйстве она опускается до 0,7.
Больше различий Бруштейн находит в отраслях промышленности внутри секторов. В сельском хозяйстве результаты однозначны: в животноводстве нацистов больше, чем в земледелии (с учетом искажающего вероисповедного фактора). Это Бруштейн считает рациональной реакцией на нацистскую экономическую политику — протекционизм, поддержку неделимого наследования и протесты против субсидий для восточных земледельцев. Модель рационального экономического действия Бруштейна, которую он применяет также к итальянским фашистам (см. выше, главу 3) и к бельгийскому Рексистскому движению, лучше всего работает именно для крестьян. Они покупают и продают на рынке без посредников, и экономическая политика государства прямо, непосредственно отражается на их благосостоянии. Однако для подавляющего большинства, работающего в промышленности или в сфере услуг, связь политической экономики с их собственными экономическими интересами куда более туманна. Перераспределение, свободный рынок, протекционизм — как решить, что выгоднее? Каждое политическое движение без тени сомнения уверяет, что его рецепты принесут процветание. И ход политической игры во многом зависит от того, какие проекты покажутся более привлекательными людям, чье социальное положение не дает им ясно понять свои собственные рациональные экономические интересы.
Сделав такое примечание, снова обратимся к результатам Бруш-тейна по отраслям промышленности. Лучше всего представлены металлурги — их сравнительная доля составляет 3,0; следом идут рабочие деревообратывающей, пищевой и кожевенной промышленности (у всех сравнительная доля выше 2,0). Ниже всего доля нацистов в горнорудной промышленности (0,3), а также в производстве каучука, асбеста, химикатов, металлоизделий, товаров широкого спроса и текстильной промышленности (все 0,1–0,2). Разброс значительный. Бруштейн считает, что рабочие в различных областях промышленности имели разные экономические интересы и, соответственно, по-разному реагировали на экономическую программу нацистов. Особенно он выделяет одно соотношение: ориентация на собственное производство, а не на экспорт влечет за собой повышение числа нацистов, поскольку нацисты выступали за автаркию. У меня это вызывает некоторые сомнения. Данные Бруштейна вполне объясняются пропорциональным присутствием в этих областях квалифици