й» Ветхий Завет! Тем не менее «Немецкими христианами» осталось больше половины церкви, а остальным пришлось сформировать независимую «Исповедническую церковь» (Helmreich, 1979; Brooker, 1991: гл. 10). Общность евангелического протестантизма с нацизмом, проявившаяся и в партийном членстве, и в голосовании, имела очевидное идеологическое объяснение: и те, и другие были национал-этатистами. То же относится к протестантам-чиновникам, студентам, ветеранам и так далее: они становились нацистами, поскольку уже исповедовали национал-этатизм.
Однако после установления экспансионистского рейха евангелическая церковь уже не могла оказывать нацистам такую идеологическую поддержку. Исчезло мощное австрийское государство, способное заблокировать объединение всех немцев в единой «Великой Германии». Дальнейшее расширение немецкого государства охватывало в основном немцев-католиков — в Австрии, Силезии, Эльзасе-Лотарингии; евангелическое прусско-немецкое государство, основанное на концепции «Малой Германии», не было связано с пангерманизмом. В следующем томе своей книги я расскажу о том, как в конце 1930-х, вместе с радикализацией нацизма, поддержка его смещалась от протестантов к (бывшим) католикам.
Протестантизм помогает объяснить и многие различия в голосовании по регионам. В ранний период поддержка нацистов на выборах, хоть и незначительная, исходила, по-видимому, в равной мере от обеих конфессий. В 1924 г. два из четырех избирательных округов, где нацисты набрали более 10 %, находились в протестантских Мекленбурге и Франконии, другие два — в католической Баварии. Однако к июлю 1932 г. активнее всех голосовали за нацистов почти исключительно протестанты: большая часть протестантского северо-востока (Восточная Пруссия, Померания, Мекленбург, Бранденбург, Нижняя Силезия и Тюрингия), весь протестантский северо-запад, а также протестантские анклавы Гессена и Баварии (то есть Франкония). Очевидна и вторая причина. Крестьянская, сельскохозяйственная Германия больше тяготела к нацизму. Поэтому из числа протестантских регионов меньше голосовали за нацистов в регионах более городских и индустриальных: в Берлине, Саксонии, Западной Вестфалии, на побережье Рейна и в Руре. Эти регионы в основном оставались верны левым партиям (Milatz, 1965; Passchier, 1980). Третья причина региональных вариаций не столь очевидна. Больше всего голосовали за нацистов в Шлезвиг-Гольштейне и в северо-восточных областях, разрезанных надвое Польшей (единственный регион, где нацисты в 1931 г. получили более 45 % голосов, не считая Ганновера). Можно заметить, что и то и другое — «угрожаемые земли», граничащие с территориями, отнятыми у Германии по Версальскому договору. На это можно возразить: союзники отняли у немцев и значительную часть Саара и Рура на юго-западе, однако в этих краях за нацистов голосовали немногие. Дело здесь в том, что это индустриальный и традиционно католический регион. Как только католики и промышленные рабочие сдались НСДАП — это произошло после прихода нацистов к власти, — «угрожаемые территории» превратились в бастионы радикального нацизма. Однако до прихода к власти за нацистов голосовали, во-первых, протестанты, во-вторых, сельские жители.
Классовому анализу голосования исследователи традиционно уделяют большое внимание. Экзит-поллов у нас нет, поэтому приходится полагаться на результаты экологических исследований. Верно ли, что в округах, где больше голосовали за нацистов, преобладал средний класс, как утверждает одна авторитетная теория фашизма? Первое серьезное экологическое исследование провел Гамильтон (Hamilton, 1982): он рассматривал большие города. Его данные подтвердили теорию буржуазного класса: чем выше на социальной лестнице располагались жители округа, тем активнее они голосовали за нацистов. В большинстве смешанных округов, где, по заключению Гамильтона, проживало больше представителей нижнего среднего класса, результаты соответствовали средним по стране. Однако более поздние исследования значительно уточнили и скорректировали эти данные. Чилдерс (Childers, 1983; 1984; 1991) проанализировал всю страну. Он обнаружил, что до 1928 г. нацисты показывали наилучшие результаты в округах с большим количеством ремесленников, мелких торговцев и госслужащих. Начиная с 1928 г. к ним присоединились округа с преобладанием мелких крестьянских хозяйств. Таким образом, утверждает он, основное ядро поддержки нацистов составляли представители «старого» нижнего среднего класса — классическая мелкая буржуазия и мелкое чиновничество, — но не «новый» средний класс, состоящий из служащих и менеджеров. Поскольку «ремесленников» Чилдерс относит в основном к мелкой буржуазии, а не к рабочему классу, возможно, он переоценивает роль мелкой буржуазии в поддержке нацизма. Таким образом, вплоть до 1930 г. нацизм в основном вписывался в «мелкобуржуазную» классовую теорию. Однако позже, как признает Чилдерс, поддержка его расширилась, а классовые корреляции ослабли, даже стерлись.
Это он объясняет (не принимая нацистов всерьез) тем, что нацисты сделались «всеобъемлющей» протестной партией, популистами «на милю в ширину и на дюйм в глубину».
Фолтер (Falter, 1986; 1991; 1998) приводит новейшие и самые полные данные по всей Германии. В том, что касается периода после 1930 г., они поддерживают заключения Чилдерса. Фолтер показывает, что пропорция рабочих в общем числе голосующих не оказывала на результаты нацистов значительного влияния. В целом классовой корреляции не было. Но оставались серьезные секторальные различия. Больше всего сторонников нацистов было среди сельскохозяйственных рабочих (хотя в партию вступали очень немногие из них), дальше шли строительные рабочие, работники сферы услуг и коммунальных служб. Однако в округах с преобладанием индустриальных рабочих — кроме государственных заводов — за нацистов голосовали реже. Чилдерс (Childers, 1983: 255) обнаружил также связь между нацизмом, с одной стороны, и ручным трудом и мелким производством — с другой, особенно после 1932 г. К 1930 г. нацисты привлекли на свою сторону около 30 %, а к 1932 г. — около 40 % голосов рабочих. В целом около 50 % немецких рабочих голосовали за социалистов или коммунистов, 30 — за нацистов, 10 — за католические партии и 10 — за буржуазные. После 1930 г. голоса, отдаваемые за три радикальные партии, заметно перераспределились. Нацисты перетянули к себе три миллиона голосов от социалистов, полмиллиона — от коммунистов, однако полтора миллиона голосов перешли в противоположном направлении (Falter, 1991: 116). В начале 1920-х социалисты заигрывали с идеологией Volksgemeinschaft, отдавая себе отчет в том, что многие рабочие относят себя и к рабочему классу, и к немецким националистам (Fischer, 1995: 115–116). Однако, отмечает Фолтер, создать «движение национального единства» удалось именно нацистам (Falter, 1998: 123).
Данные по голосованиям совпадают с данными по членам НСДАП, приведенными в предыдущей главе. Рабочих нацизм привлекал не менее чем другие классы. Теория фашизма как идеологии среднего класса применительно к Германии ошибочна. Однако ядром пролетарского фашизма стали не крупные частные индустриальные предприятия в больших городах, а сферы сельского хозяйства, услуг, общественных работ, а также небольшие заводы и фабрики, разбросанные по маленьким городкам и по сельской местности. Рабочих-фашистов было множество, однако не в центре, а на периферии классовой борьбы.
Фолтер показывает также, что начиная с 1932 г. протестантские сельские общины сделались отчетливо нацистскими, в то время как католические голосовали за нацистов на общесреднем национальном уровне. Умеренно тяготели к нацизму самозанятые люди (но не независимые ремесленники), а также общины с большим процентом пенсионеров и домохозяек (Childers, 1983). Округа с большим количеством служащих, если исключить другие переменные, были менее склонны к нацизму, хотя Фолтер и утверждает, что нацистов поддерживал в основном «старый средний класс» — независимые предприниматели, ремесленники, фермеры. Корреляция между электоральной поддержкой нацистов и численностью государственных служащих чуть выше среднестатистической и выражена у Фолтера слабее, чем в более полных данных Чилдерса. Корреляция между группами среднего класса и голосованием у нацистов у Фолтера лишь изредка превышает 0,2. Однако Фолтер показывает также, что за нацистов меньше голосовали в регионах, охваченных безработицей, особенно во время Депрессии. Благополучные католические регионы по-прежнему голосовали за партию Центра, а вот благополучные протестантские регионы переключились на нацистов. Регионы с высоким уровнем безработицы голосовали за социалистов или коммунистов. Во всех классах нацизм оказывался более притягательным для имеющих работу, чем для безработных (см. Stachura, 1986). Таким образом, как мы уже видели, исследуя состав НСДАП, экономическое благополучие объясняет нацизм лучше, чем лишения. В главе 1 мы говорили о том, как часто теория среднего класса как родоначальника фашизма сопрягается воедино с теорией экономических лишений. Но ни то ни другое не имеет отношения к тем, кто отдавал свой голос за фашистов в Германии, — пока они не стали там силой, с которой пришлось считаться.
КЛАССЫ, ЭКОНОМИКАИ УПАДОК ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ
И все же теорию среднего класса можно отчасти реабилитировать. Голосование за нацистов росло во многом за счет традиционных голосов так называемых буржуазных партий — как консерваторов, так и либералов (ДНВП, Немецкой народной партии и Демократической партии), а также более мелких партий «особых интересов», таких как Крестьянская лига, Партия арендаторов или Альянс интересов. Чилдерс (Childers, 1991: 320) пишет о том, что буржуазные партии почти не пытались выйти за рамки классовых, региональных и религиозных ограничений, в особенности же игнорировали рабочих, а партии «особых интересов» концентрировались на конкретных видах деятельности, свойственных буржуазии. И те и другие, говорит он, замыкались в статусных и профессиональных рамках.