Кайзеррейху. Однако его смело с лица земли катастрофическое военное поражение. Была разрушена не только монархия, но и правящие консервативные и национал-либеральные партии довоенного периода. Гражданские структуры в целом уцелели, но армия была подорвана и, отрешившись от политики, зализывала раны. Как и в Италии, немецкая армия не смогла сказать своего слова вследствие разрушения традиционных устоев власти и собственной восприимчивости к парамилитарным и милитаристским устремлениям фашизма. Ни в одной стране фашисты не пришли к власти исключительно благодаря общественному мнению и избирательным урнам. Фашизм добился победы не только с помощью бюллетеней, но и с помощью штурмовых отрядов и сочувствующих элит. Старый режим утратил дееспособность. Новый, более мягкий авторитаризм должен был опереться на доставшиеся ему в наследство консервативные и центристские партии (но все они, кроме католиков, находились в упадке) или на чиновничество. В самом деле, с 1930 г. государственные чиновники не прекращали попытки установить свое авторитарное правление, но в силу их неспособности мобилизовать общество эти попытки оказались бесплодными. Умелое использование трех ресурсов — преданных сторонников, широкого электората, колебаний и слабости элит — позволило нацистским лидерам захватить власть, использовав выборы, насилие и манипулирование конституционными законами.
Нацисты в самом деле стали третьей силой: но не столько «третьим классом», сколько властью национал-этатистов, обещающей «очистительное» насилие. В различных выражениях — от откровенных до крайне расплывчатых — шла речь об очищении нации от большевиков/марксистов, евреев, славян, политиков, разделяющих народ, интернационалистов. Что именно означают термины «вытеснение» или «нейтрализация», оставалось не вполне понятным — особенно немецким избирателям, чей кругозор был не шире, чем у любого другого электората. Если бы побольше немцев взяли на себя труд дочитать до конца «Майн Кампф», дальнейшая эволюция Гитлера стала бы для них более предсказуемой. Однако лишь новые условия, сложившиеся уже после прихода нацистов к власти, привели их к массовым убийствам. О том, как это произошло, я рассказываю в следующем томе.
Глава 6АВСТРОФАШИСТЫ И АВСТРИЙСКИЕ НАЦИСТЫ
После Второй мировой войны союзники объявили Австрию «первой жертвой нацистской агрессии». Назвать аншлюс 1938 г. германской агрессией значило изобразить австрийцев невинными жертвами, а австрийских фашистов — шайкой коллаборантов, а не массовым национальным движением. Здесь перед нами яркий пример отказа принимать фашистов всерьез. В 1988 г., когда боевое прошлое генерального секретаря ООН Курта Вальдхайма стало достоянием общественности, мир был потрясен именно потому, что, как казалось, Вальдхайм сражался в рядах этой ужасной банды экстремистов. Однако действительность еще поразительнее. Вальдхайм не был извергом: как и многие молодые австрийские офицеры, он «выполнял свой долг» (по его словам) на Балканах, участвуя в том, что в распоряжениях правительства именовалось «чисткой» — работой, которую надлежало выполнять без «жалости и пощады», ибо «лишь с холодным сердцем можно отдавать приказы, которые необходимо отдать». Большинство австрийских избирателей не усмотрело в этом ничего особенного и, назло всем разоблачителям, избрало его президентом Австрии (Ashman, Wagman, 1988: гл. 4; Sully, 1989).
В самом деле, в период между двумя мировыми войнами Австрия была, пожалуй, самой фашистской страной Европы. Пальму первенства здесь оспаривали сразу два фашистских движения, оба с массовой поддержкой, каждое в силах захватить власть и править страной. Однако своим успехом австрийские фашисты во многом обязаны положению Австрии — «младшей сестры Германии». Фашисты в Австрии восхищались успехами Гитлера и стремились их повторить. Но они внесли и немалую лепту в военные усилия Германии, особенно в «окончательное решение еврейского вопроса», среди исполнителей которого было необычно много австрийцев (об этом мы поговорим в следующем томе). Антисемитизм австрийцев был особенно жесток: порой он шокировал даже немецких офицеров СС, занимавшихся депортацией евреев из страны (Botz, 1987b; Bukey, 1989, 1992; Ferenc, 1989: 217; Parkinson, 1989: 319–322; Stühlpfarrer, 1989: 198–204). В этой главе я постараюсь объяснить, почему фашизм, включающий в себя сильный антисемитизм, получил в Австрии такое распространение. «Рядовой австриец» не был ни фашистом, ни убийцей, однако ни в одной другой стране фашизм и массовые убийства не получили такой легитимности, как в Австрии. Итак, кто же были австрийские фашисты, как они добились такой легитимности и каким путем пришли к власти?
ДВА НАЦИОНАЛЬНЫХГОСУДАРСТВА — ДВА ФАШИЗМА
В 1918 г. Австрия стала новым, с иголочки, национальным государством. До того она была ядром многонациональной Австро-Венгерской монархии с населением свыше 50 миллионов человек, проживающим на значительных территориях востока и юго-востока Европы. То, что от нее осталось, превратилось в клочок земли — территорию известной нам Австрии — с населением в 6,5 миллиона человек, 94 % которых были этническими немцами. Но если австрийским немцам суждено было создать свое национальное государство — каким оно должно было стать? Вариантов было два: Австрия сама по себе — еще одна «Малая Германия» — или объединение с соседней Германией в «Великую Германию». Два соперничающих фашистских движения предлагали крайние варианты двух возможных ответов на этот основной «национальный вопрос». Их экстремизм объяснялся двумя причинами: положительной оценкой этатизма, естественной для страны, прежде бывшей ядром великой исторической державы, и положительной оценкой реваншистского национализма как реакции против «космополитической» империи и славянских государств, пришедших ей на смену. Реваншизм тоже был палкой о двух концах. Австрийцы понимали, что не смогут в одиночку возродить империю. Оставалось либо объединиться с Германией и под ее лидерством вернуть утраченные территории и былое могущество, либо в одиночку вести борьбу с «предателями», погубившими монархию.
Движение, обычно именуемое «австрофашизмом», отстаивало независимую Австрию, не отказываясь при этом от идеи реванша. Австрофашизм вырос из парамилитарных отрядов, возникших после Первой мировой войны, а затем, в конце 1920-х — начале 1930-х, организационно оформился в «Хаймвер», боевую организацию крайне правых, и выделился из консервативной Христианско-социальной партии (ХСП), которая набирала на межвоенных выборах не менее 40 % голосов и из года в год возглавляла австрийское правительство. ХСП наследовала традициям Габсбургской монархии, хоть и без монарха, — исповедовала католический консервативный национализм с некоторыми авторитарными замашками. Партия имела крепкие корни среди крестьянства, жителей небольших провинциальных городов, а также среднего класса. Однако начиная с 1930 г. правительство ХСП начало зависеть в своих действиях от поддержки в парламенте более радикальных депутатов от «Хаймвера». Большинство лидеров ХСП, в том числе канцлеры Дольфус и Шушниг, начали свой дрейф через корпоративизм в сторону фашизма, ограничиваясь, впрочем, скорее намерениями, чем практическими действиями.
Австрофашисты опирались на католическую церковь и наследие Габсбургов. Новая Австрийская республика сократилась до размеров католического ядра былой империи, сохранившего консервативные традиции, уважение к порядку и иерархии. Однако все признавали, что для борьбы с вызовами времени старорежимного консерватизма недостаточно. Фашизм, казалось, предлагал новую, более современную альтернативу. Муссолини предложил многообещающий гибрид националистической мобилизации и иерархического корпоративизма, что нашло живой отклик у австрийских социал-католиков, помнящих идиллические общинные традиции старой Австрии. Консерваторы могли теперь управлять страной, опираясь на вертикальные корпоративистские структуры фашизма. В этом и заключался главный замысел австрофашистов. В стремлении модернизировать и мобилизовать общество, опираясь при этом на традиционную общественную иерархию, он стал полуавторитарным, затем сместился к полуреакционному авторитаризму и далее. Некоторые доктрины он позаимствовал у итальянского фашизма, однако более всего напоминал режимы Франко и Салазара: авторитарный, корпоративистский, традиционалистский, тяготеющий к католицизму извод фашистской идеологии, которому явно недоставало жестокого и буйного массового парамилитаризма, присущего германскому и итальянскому фашизму. Эту пустующую нишу пытался заполнить «Хаймвер», но не слишком в этом преуспел. Единственная партия, появившаяся в 1934 г., «Отечественный фронт», была (как и ее испанский и португальский аналоги) иерархичной организацией, встроенной в традиционное государство. Новая партия нуждалась в массовых, но подконтрольных центру низовых организациях, и желающих вступить в «партию Дольфуса» ради карьеры недостатка не было. Рассказывают, что канцлер Шушниг, посещая один промышленный город, спросил у местного партийного секретаря об обстановке и получил следующий ответ:
«Что ж, есть у нас кое-какие коммунисты, процента 2–3. Нацисты, к сожалению, гораздо сильнее: их процентов 20, может быть, 25… Красные здесь всегда хорошо организованы. Их поддерживает по меньшей мере 60 процентов, а может быть, и <…> — «О Господи! — воскликнул Шушниг. — А сколько же членов в “Отечественном фронте”?» — «Как и всегда, герр канцлер, все сто процентов», — был ответ (Pauley, 1981: 160).
Оплотом радикализма оставался «Хаймвер». Начинался он в 1918 г. как достаточно рыхлое парамилитарное сообщество, борющееся с «красными» и «инородцами» в приграничных районах. После того, как эти территории были утрачены, он объединил вокруг себя националистически настроенных реваншистов. Об антисемитизме мы поговорим позже, но уже сейчас нужно сказать, что австрофашизм строился на ярко выраженном «арийском» национализме и сильном чувстве «врага»: целью его было объединить «весь немецкий народ» «в борьбе с марксизмом и буржуазной демократией, за создание авторитарного государства», за то, чтобы «построить общество на народной основе и избавиться от международного еврейского отребья, которое высасывает всю кровь из наших жил». От «народнического» движения австрофашизм унаследовал традицию именовать капитализм «еврейским», а самого себя — «третьей силой»; впрочем, этим заявлениям противоречило получение дене