Очертания кластеров следовали историческим границам провинций, что в какой-то мере опровергает линейную корреляцию по уровню развития, предложенную Хайненом (то же мы наблюдаем и в случае с Испанией в следующей главе). Экономическая мотивация, по Хайнену, справедлива лишь в случае с двумя провинциями и Бухарестом. Действительно, Легион набрал рекордное количество голосов (24 %) в процветающей Буковине и промышленно развитом Бухаресте. Очень бедная Бессарабия отдала легионерам лишь 5 % голосов. Если не рассматривать эти три совпадения, то корреляция между фашизмом и экономикой перестает быть убедительной. В 57 оставшихся округах голоса, отданные за фашистов, никак не коррелируют с потреблением сахара на душу населения, уровнем детской смертности и занятостью в сельском хозяйстве. Уровень развития не объясняет практически ничего, тут надо учитывать другие переменные.
Успех Легиона в кластерах можно объяснить структурой этой организации. У фашистов практически не было доступа к радио и газетам, они не могли обратиться ко всей нации сразу. Поэтому им приходилось опираться на сеть первичных ячеек, демонстрации, «хождение в народ», трудовые лагеря, устную агитацию, листовки. Когда ячейка разрасталась до 16 человек, она формировала новую ячейку, затем еще одну, сеть становилась все гуще, постепенно захватывая целый регион. На карте 8.2 показана зависимость результатов голосования от укорененности фашистских организаций. Активнее всего голосовали за легионеров там, где они обосновались давно. Естественно, что они стремились пустить корни там, где находили добрый прием и понимание.
Судя по карте, восприимчивыми к идеям фашизма оказались этнически смешанные регионы и индустриальные центры (этнические и экономические показатели взяты из: Institul Central de Statistica, 1939–1940). По-видимому, на первом месте стоит не экономическое развитие, а именно этнический фактор. Фашистов более остальных поддерживали этнические румыны и в гораздо меньшей степени немцы, мадьяры, украинцы, болгары, шеклеры, цыгане и евреи. Где было мало румын, там было и меньше проголосовавших за фашистов. Лишь в двух из 19 округов, где румыны составляли менее половины населения, легионеры смогли набрать чуть больше среднеарифметического числа голосов. Во всех этих 19 округах они получили в среднем менее половины от среднего числа голосов по всей стране. Тем не менее в 10 главных бастионах Легиона (25 % и выше) проживало в среднем 62 % румын, по сравнению с 72 % по всей стране. Таким образом, Легион успешно набирал голоса в тех округах, где румыны соседствовали с национальными меньшинствами, которые, по мнению румынских националистов, им угрожали.
Хайнену не удалось найти убедительной корреляции между успехом на выборах фашистов и числом проживающих евреев. Евреи жили в основном на севере страны и в Бухаресте. В среднем они составляли 4 % от населения Румынии. В Трансильвании жило 3 %, в Мунтении — 2 %, меньше 1 % — в Олтении и Добрудже. Зато в Бухаресте их было 12 %, 11 % — в Буковине и 7 % — в Бессарабии. В основном это были городские евреи: 14 % населения румынских городов, 30 % городов Буковины, 27 % Бессарабии, 23 % Молдавии (в основном на севере), 12 % в Бухаресте и 10 % в городах Трансильвании (тоже на севере). Евреи сосредоточили в своих руках финансы и торговлю: в Буковине, Бессарабии и некоторых городах северной Молдавии им принадлежало 70–80 % в этом секторе. Тем не менее фашистское влияние на севере страны не было подавляющим. Фашисты завладели лишь отдельными провинциями с наибольшим удельным весом евреев — Буковина, Бессарабия, северная Молдавия (сильнее всего это чувствовалось в Буковине). На этих территориях фашизм проявил себя в наиболее радикальной форме, что тоже неудивительно: традиции антисемитизма укоренились там давно, включая и погромы. Там жило и много румын (более всего в Бессарабии). Почему же фашисты были сильны в Буковине и слабы в Бессарабии и северной Молдавии? Только лишь потому, что они защищали румын от евреев?
Румынские фашисты безусловно рассматривали всех евреев как угрозу, но фашизм получил распространение лишь в тех районах, где «окопался» второй этнический противник: мадьяры в бывших венгерских провинциях и немцы на территории бывшей Австро-Венгерской империи. Австрийские немцы жили в основном в городах Северной Буковины, в Араде, провинция Банат, и Нэсэуде на северо-востоке Трансильвании. В этих городах перемешались немцы и евреи. Румынские националисты агитировали против них крестьян, что приносило много голосов на выборах.
Ливезяну (Livezeanu, 1995: гл. 2–3) указывает, что начиная с 1918 г., объектом ненависти буковинских антисемитов и румынских националистов стали немцы, некогда хозяева Австро-Венгрии, навязывавшие свой язык местным жителям. После поражения австрийской армии националисты захватили ключевые посты в местных органах самоуправления и требовали, чтобы Румыния отказалась вносить в конституцию права национальных меньшинств (на чем настаивали победители — страны Антанты). В этом они не преуспели, зато им удалось сохранить контроль над местной администрацией и покончить с немецким и еврейским «засильем» в государственном образовании. Образованные специалисты, офицерство, православные священники развернули широкую кампанию по внедрению румынского языка в государственные и общественные учреждения. Так сформировалась традиционная национал-этатистская база фашизма, обращенная против бывших «угнетателей» — немцев и евреев. Традиционный антисемитизм слился с новейшим национал-этатизмом, что и стало питательной средой для новорожденного фашизма. Местные антисемитские движения (Лига национальной христианской защиты и Национальная христанская партия) спешно присваивали себе идеологию фашизма, чтобы успешнее конкурировать с Легионом (Vago, 1975: 167).
Но не все немецкоговорящие в Румынии причислялись к врагам нации. В Трансильвании (где фашистское влияние было незначительным) жили своими деревнями саксонцы, обосновавшиеся там еще столетия назад. Бок о бок с ними проживало еще одно «неопасное» меньшинство — шеклеры, народ с невыясненным этническим происхождением. Ни саксонцы, ни шеклеры никак не были связаны с национальными угнетателями, и румынское большинство относилось к ним вполне миролюбиво. Ни тех ни других невозможно было обвинить в ирредентизме и угнетении румынского народа. Румынские националисты считали шеклеров «латентными» румынами, созревшими для ассимиляции. Румыны даже предоставили саксонцам права автономии в своем неоспоримо румынском централизованном государстве. Местные румынские крестьяне были благодарны саксонцам еще и потому, что те научили их передовым способам ведения сельского хозяйства (Verdery, 1983; Ronnas, 1984: 127). В этих провинциях румынский национализм был весьма умеренным, влияние фашистов было сведено к минимуму. В шеклерских округах, как правило, за Легион не голосовал никто. Саксонцы по мере приближения войны все более попадали под влияние немецкого нацизма, некоторые вступили в Легион, а впоследствии и в СС.
Вторая этническая «угроза» исходила от бывшей титульной нации — венгров. В западной Трансильвании, Марамуреш, Кри-сана и Банат румыны столетиями были крепостными мадьярских помещиков. Много мадьяр в этих провинциях поддерживало территориальные претензии соседней Венгрии. Местные румынские националисты требовали румынизации школьного образования и унитарного национального государства (Livezeanu, 1995: гл. 4). Этот конфликт родился еще в XVIII веке, когда Габсбурги пытались навязать униатскую веру в Трансильвании. Главными центрами сопротивления стали тогда Хунедоара, Альба и Сибиу (Verdery, 1983: 118)[45]. На карте 8.2 показана высокая степень фашизации этих провинций. Хайнен обнаружил в Трансильвании отрицательную корреляцию между голосовавшими за фашистов и числом униатов (доля —0,38) — чрезвычайно интересный и исторически объяснимый феномен. Марамуреш стал свидетелем ранней активности легионеров и антисемитов — в столице края проживало рекордное число евреев по всей Трансильвании (Livezeanu, 1995: 290–295). Венгров там было столько же, сколько и румын. Обратите внимание на незначительную поддержку фашистов в двух венгерских приграничных районах — Салахе и Сату-Маре. Евреев там тоже было немного, а румын не более 25 % среди городского населения.
Таким образом, Легион набирал очки на прямой конфронтации между румынским населением и его двумя этническими соперниками, сосредоточенными в основном в городах, — евреями и венграми, некогда имперским народом. Сплав национализма и антисемитизма давал предсказуемый результат — фашизм. Бессарабия не стала территорией фашизма не потому, что там не было евреев и антисемитов (и тех и других хватало в избытке), а потому что там отсутствовали другие этнические противники. До Первой мировой Бессарабия была частью России и вернулась к прежнему хозяину в 1940 г., что вызвало бурю возмущения у румынских националистов. Но бессарабская буржуазия не была настроена националистически. Большая часть ее говорила на русском языке, считая румынский языком дикости и невежества. Естественно, что буржуазная Румыния была для них ближе, чем Советская Россия, но по классовым, а не национальным причинам. Немногочисленные коммунисты были большей частью евреями, что провоцировало антисемитизм. Местная румынская буржуазия мечтала об автономии и более тесных связях с соседней Молдавией (исторически это родственные территории), а не о румынском государстве-нации. Национализм бессарабских румын так и остался в зачаточном состоянии. Они поддерживали антисемитские партии (Лигу национальной христианской защиты и Национальную христианскую партию), но не фашистов (Shapiro, 1974: карта 1). Точно так же обстояли дела и в северной Молдавии. Число проголосовавших за Лигу и Национальную христианскую партию коррелировалось с количеством евреев среди местного населения (доля 0,23; в 1933 г. соответственно 0,46). В Бессарабии и на севере Молдавии буржуазия испытывала страх перед Советским Союзом, что навлекало подозрения и на революционный Легион: ходили слухи, что в него просочилось много бывших коммунистов. Привлекала или отталкивала именно целостная фашистская идеология Легиона, а его антисемитизм был частью общей концепции пролетарского государства-нации.