.
Важно различать политические позиции приверженцев иррационалистических концепций. Есть иррационализм и иррационализм. К фашизму вели неизбежно те варианты иррационализма, суть которых состояла в апологии темного инстинкта, в атавистическом недоверии к интеллекту, в презрении к человеку. Поэтому Шопенгауэр, Ницше, Шпенглер, возможно, Бергсон и другие иррационалисты, изображавшие дело так, будто разум, мораль и т. п., «точно Мефистофель», угрожают «жизни своей кощунственной, сатанинской рукой»[201], безусловно «виновны», безусловно несут ответственность за формирование фашистских идей. Дело, конечно, не в том, что они, как личности, несут ответственность за кровавые преступления фашизма (тем более, что и совершены-то эти преступления были в другую историческую эпоху); возможно, что как личности они вовсе не виновны в том, как фашисты относились к их произведениям. Однако бесспорно то, что они были идейными предшественниками фашизма; их нигилизм, миф о «сверхчеловеке», проповедь «воли к власти» и т. п. были использованы фашистскими идеологами, более того, стали «краеугольным камнем» фашистской идеологии в делом. В.И. Ленин подчеркивал, что «...в политике не так важно, кто отстаивает непосредственно известные взгляды. Важно то, кому выгодны эти взгляды, эти предложения, эти меры»[202]. С этой точки зрения проповедники иррационализма, оправдывавшие авторитарно-диктаторские методы политического господства в условиях либерально-буржуазной Европы, безусловно идейно вооружали своих фашистских наследников.
Наряду с этим известно, что и буржуазный рационализм, переросший в XIX в. в фетишизацию науки и техники, в мистику вещей, также может быть антигуманным и аморальным, причем не менее, чем иррационализм. При этом, разумеется, столь неверно односторонне обвинять рационализм в появлении и утверждении идеологии фашизма, как это делают, например, «франкфуртские теоретики». По мнению, в частности, Адорно и Хоркхаймера, именно Просвещение, рационализм являются причиной того, что исторический прогресс нашел свое воплощение и завершение в Освенциме, в фашистских лагерях смерти. Согласно концепции Адорно и Хоркхаймера, разработанной ими в «Диалектике просвещения» и «Негативной диалектике», Освенцим — это единственно возможный, фатально необходимый, прямой и непосредственный итог всей западной культуры. Именно Просвещение «виновато» в том, что конкретная человеческая индивидуальность подавляется и угнетается, именно Просвещение — источник конформизма, того состояния духа, когда человек привыкает к самоподавлению и, более того, неизбежно сам становится послушным орудием угнетения других.
Конечно, фашисты насаждали конформизм и весьма активно им пользовались для осуществления своих чудовищных целей. Но утверждать, подобно Адорно, что ссылаться на вечные ценности культуры — значит оказаться перед лицом опасности сделать из культуры новый род «крови и почвы»[203], абсурдно. Именно вера в разум, прогресс, культуру, в вечные ценности Истины, Добра и Красоты подняли человечество на борьбу с фашизмом.
С разумом против сил смерти и разрушения! — именно так звучал в 30-е годы ответ антифашистов на фашистские угрозы оглупления и уничтожения людей. Так, посол Испанской республики во Франции во время открытия испанского павильона на Парижской всемирной выставке 1937 г. заявил: «В то время, как тупые и злые люди назойливо спрашивают, правда ли, что мы продали музей Прадо, мы защищаем его столь же решительно, как и другие музеи, которые фашистские самолеты с любовью бомбят. Мы строим новые школы, публикуем все больше книг. Мы содействуем делу культуры в той же мере, в какой укрепляем нашу обороняющуюся армию, или даже еще в большем объеме. Ибо мы знаем, что история народов определяется не взрывчатыми веществами, но всегда Разумом»[204].
В конечном счете фашизм, будучи идеологией самых реакционных, самых агрессивных кругов империалистической буржуазии, идущих на союз со всеми отжившими и отживающими силами, поддерживающих все дикости, зверства и преступления, и в идейном плане наследует, заимствует все реакционное, все жестокое, кровавое, бездуховное, содержащееся как (прежде всего) в иррационалистических, так и в рационалистически обоснованных буржуазных философских течениях. Фашизм отверг все великие заветы античной культуры, героическое наследство культуры Возрождения, отбросил гуманистические идеи разума, просвещения, прогресса. Фашисты чужды и лучшим традициям национальной общественной мысли, национальной культуры.
Вместе с тем, отбрасывая все великое и прогрессивное в духовной культуре человечества, фашистские идеологи должны были выполнить социальный заказ своих хозяев: придать фашизму хотя бы видимость теоретической респектабельности, найти «идейных» предшественников гитлеризма, духовных предков Геббельса и Розенберга. Они встали с этой целью на путь грубой фальсификации истории общественной мысли, в том числе истории философии: с одной стороны, выводили на историческую авансцену лиц, чьи реакционные социальные идеи не оказали сколько-нибудь существенного влияния, фактически не имели последователей ни при жизни, ни после смерти этих «мыслителей» (например, Пауль Лягард); с другой стороны, апеллировали к ряду крупных реакционных философов (в частности, к Ницше и Шпенглеру), стремясь изобразить их в качестве своих непосредственных идейных предшественников.
Конечно, «ничто так не похоже на хамелеона, как фашистская идеология, — отмечал П. Тольятти. — Нельзя рассматривать фашистскую идеологию в отрыве от конкретной цели, которую фашизм намеревался достичь в определенный момент с помощью определенной идеологии»[205]. Руководствуясь таким прагматическим подходом, фашистские идеологи искажали и учения своих реакционных предшественников. Однако что касается главного: апелляции к мифу и мистике, апологии иррационализма и насилия, — то в этом фашисты следовали своим реакционным, антигуманистическим предшественникам безоговорочно.
Особенно это относится к «формированию» фашистских идей «расы» и «крови». Сами по себе эти идеи отнюдь не представляют собой чего-либо нового, оригинального. Если обратиться к истории, то можно увидеть, что все эксплуататорские классы, пытаясь возвести господство и угнетение в «вечный» и «неизменный» принцип природы и общества, не раз обращались к подобного рода «теориям» о «высших» и «низших» расах.
В развернутом виде «теория» неравенства рас была изложена в середине прошлого века во Франции идеологом феодальной аристократии графом Артуром де Гобино (1816—1882). Граф де Гобино в своем сочинении «Неравенство человеческих рас» выводил историю человечества из борьбы между высшими и низшими расами, провозглашая подлинно высшей и совершенной расой «северную, арийскую». При этом он утверждал, что феодальная аристократия в большей мере, чем другие классы, будто бы концентрирует в себе признаки арийской расы и поэтому имеет-де «естественное право» на господство[206]. И примечательно, что самыми чистыми арийцами Гобино объявлял германцев, живших западнее Рейна. К. Маркс едко высмеял де Гобино за эти расистские бредни[207]. Но для фашистов, естественно, он стал «классиком».
Одним из реакционных «теоретиков», идеи которого привлекли внимание фашистских идеологов, был также Пауль Лягард (1827—1891). С позиций махрового обскурантизма Лягард сокрушался по поводу того, что «природа сделалась объектом науки; бог, покинув ее, уступил ее царство законам». Что касается исторических событий, то они, как утверждает Лягард, также не подчиняются каким-либо закономерностям, а управляются волею провидения. Лягард отвергал прогресс, культуру, просвещение. По мнению Лягарда, именно прогресс, культурный прогресс повинен в том, что возникла некая «неспособность к будущему»: неспособность к будущему — это неспособность истории повернуть вспять, к доисторическому «варварству». Он испытывал яростную ненависть к демократии и презрение к народным массам.
Еще большее влияние на фашистских идеологов оказал Хьюстон Стюарт Чемберлен (1855—1927). Сын английского адмирала, он ненавидел англичан так же фанатично, как и евреев. В 1901 г. он опубликовал книгу «Основы девятнадцатого века», в которой предсказывал будущий триумф германской расы, германской культуры. Фашистские идеологи так высоко оценивали Чемберлена, что объявляли его... «духовным отцом национал-социалистического движения».
Идейными предшественниками фашизма являлись также идеологи французской контрреволюционной мысли де Местр и де Бональд, пламенно восстававшие против «принципов 1789 года».
Особенно широкое влияние антидемократические, расистские идеи получили во второй половине XIX в., в период духовного кризиса, охватившего Европу. Распространившийся в это время вульгарный социальный дарвинизм совратил многих людей, которые вдруг увидели в расах, в нациях лишь замкнувшиеся в себе и ведущие друг с другом непрестанную и непримиримую борьбу за выживание» изолированные «общности». Социал-дарвинисты Отто Аммон, Людвиг Вольтман и другие механически переносили на человеческое общество, причем в извращенном виде, открытый Дарвином биологический закон естественного отбора. В результате они истолковывали конкуренцию и классовую борьбу в обществе, захватнические войны как биологические механизмы отбора.
Колониальная лихорадка, Острейшее соперничество империалистических держав создавали благоприятную почву для процветания расистских, социал-дарвинистских и тому подобных концепций. Именно поэтому снова, к концу XIX в., приобрели большую популярность писания расистских идеологов вроде де Ляпужа, графа Гобино, Х.С. Чемберлена, Вольтмана и других, видевших смысл истории народов прежде всего в проявлении их расовых особенностей, в борьбе между «высшей» и «низшей» расами и т. д. В это же время возникли и получили широкое распространение всякого рода геополитические