еском порядке. Каждый из фюреров безоговорочно подчиняется своему непосредственному начальнику, но при этом имеет, в сущности, неограниченную власть над подчиненными ему фюрерами.
Для обоснования права фюрера на руководство государством фашистские идеологи широко использовали аргументы иррационального, мистического характера. Отбросив как чуждую «национальному духу» идею общественного договора, они на ее место выдвинули идею о мессианской роли «вождя», отмеченного печатью избранности, о фюрере как выразителе и олицетворении расового, национального и народного духа. Государство, по мнению фашистских идеологов, является воплощением расовой, народной общности, общности нации и крови. Цель государства состоит в сохранении этих общностей. Не народ создает государство, а, наоборот, государство, возникшее как результат предначертаний судьбы, выраженных в воле фюрера, объединяет народ и нацию.
Оправдывая идею «фюрерства», в частности, сам Гитлер уподоблял человеческое общество биологическому организму, у которого должны быть голова и тело. Голова, мозг нации — ее фюрер. Избранный круг фюреров с «абсолютным авторитетом» и «абсолютной ответственностью» он противопоставлял «безответственной» демократической парламентской системе. Вместо мнимых парламентских свобод и равенства Гитлер предлагал немцам беспрекословное подчинение «во имя общего блага» и железную дисциплину.
Фашистская клика окружила Муссолини, Гитлера ореолом непогрешимости. «Человек, — утверждал, например, Лей, «фюрер» фашистских профсоюзов в Германии, — должен признавать авторитет. На этом покоится принцип вождизма и общности. Общность без авторитета немыслима. Раса и кровь сами по себе еще не создают общности. Поэтому фюрер, который воплощает авторитет нашего общества, для нас неприкасаем. Фюрер нации стоит выше критики для любого немца на вечные времена... Никто не имеет права задаваться вопросом: прав ли фюрер, верно ли то, что он говорит? Ибо, повторяю еще раз, — то, что говорит фюрер, всегда верно»[342].
В апреле 1942 г. фашистский рейхстаг на своем заседании, кстати последнем, даже формально объявил Гитлера «над законом» и провозгласил его неограниченным владыкой над жизнью и смертью миллионов простых немцев. Фюрер может в случае необходимости принудить любого немца всеми находящимися в его распоряжении средствами к исполнению своего долга и при нарушении этого долга покарать без оглядки на так называемое естественное право, гласил фашистский закон.
«Культ фюрера» занимал центральное место в нацистской системе одурманивания масс. В детской организации, в союзе гитлеровской молодежи «гитлерюгенд», в «трудовом фронте» (в фашистских профсоюзах), на производстве и дома, в театре и кино твердилось одно и то же: «Фюрер всегда прав!», «Безоговорочно выполняй приказ фюрера!», «Справедливо все то, что служит национал-социализму и фюреру!».
Польский исследователь фашизма Ф. Рышка пишет, что, «вероятно, было два источника, служивших примерами для подражания, Доведенные в фашистском государстве до абсурда: пример папской непогрешимости (так обозначенный в политическом трактате Ж. де Местра «О папе») в католической церкви и образец военной иерархии, наиболее полно претворенный в прусской армии»[343]. Последнее, подчеркивает Рышка, было особенно важным: «Поскольку фашизм ориентировался на войну, организация государства копировала организацию армии. Здесь проявляется диалектическое изменение положения, описанного в свое время Ф. Энгельсом: армия воспроизводила черты общества; общество, организованное в фашистское государство, становится отражением армии»[344].
Весь фашистский государственный аппарат был проникнут духом вождизма — беспрекословного подчинения руководителям фашистской партии и государства. Закон от 26 января 1937 г. обязал чиновников приносить клятву, в которой говорилось: «Клянусь, что буду верен и послушен фюреру».
На принципе вождизма, принципе иерархии («решения — сверху вниз, ответственность — снизу вверх») строилась и фашистская партия. В сущности, фашистская партия не была политической партией в точном смысле этого слова. Она не имела никаких подлинно открытых политических функций. Вся ее деятельность сводилась к исполнению функций организационно-технических, пропагандистских, даже полицейских. Никакой политической самостоятельностью и активностью эта партия не обладала. Вся полнота власти в партии (как и в государстве) принадлежала фюреру, вождю, «харизматическому» лидеру[345].
Наряду с иерархическим принципом фюрерства, важнейшим звеном построения фашистской тоталитарной диктатуры был принцип корпоративно-сословный.
Фашистские идеологи и политики доказывали, что единство государства возможно только на основе профессионально-сословного строя, базирующегося на строгом соподчинении сословий и корпораций по рангу и потому якобы не знающего никаких классов и классовой борьбы.
Апеллируя к принципу корпоративизма, фашисты провозглашали намерение достичь классового сотрудничества и объединения в фашистских корпорациях, в частности в профсоюзах всех без исключения классов, занимающихся всеми видами умственного и физического труда. Так, съезд фашистских синдикатов (профсоюзов) Италии констатировал в 1922 г.: общество, опирающееся на профсоюзы, одинаково защищает интересы всех классов и профессиональных категорий. Профессиональная организация не является более специфическим признаком только рабочего класса. Она становится формой организации всей нации, высшим синтезом всех физических и нравственных качеств нации. И далее съезд подчеркивал: «Заменить классовое сознание национальным, доказать рабочим, что в их интересах отрешиться от группового эгоизма в пользу национальной солидарности — вот задача фашистских профсоюзов»[346]. Муссолини также постоянно навязывал идею сотрудничества классов, якобы лежащую в основе фашистского синдикализма. «Фашистский синдикализм, — твердил он, — отличается от красного одной фундаментальной чертой: он не ставит себе задачей нанести какой-либо ущерб частной собственности. Когда предприниматель находится перед лицом красного профсоюза, он имеет перед собой профсоюз, который... имеет своей конечной целью борьбу за общее изменение существующего положения, т. е. уничтожение права на собственность. Наш же синдикализм стремится только улучшить положение тех групп и классов, которые собираются под его знамена, и не имеет конечных целей. Наш синдикализм основан на сотрудничестве на всех стадиях процесса производства. Он сотрудничает в первый период, когда речь идет о производстве богатств. Он продолжает сотрудничать во второй период, когда дело касается валоризации этих богатств. Он не может не сотрудничать и на третьей ступени, когда речь идет о распределении полученной прибыли»[347]. В рамках корпоративной системы предприниматели и рабочие должны выступать «в органическом единстве», как производители.
Примечательно, что функции «по согласованию классовых интересов» фашистское государство брало на себя. «Италия отвергает крайность разрешения социального вопроса русскими, которые признают только за рабочей силой право юридически дисциплинировать производственные отношения, но она отвергает также крайности ложно научного американского тейлоризма, который передает право организации производства исключительно хозяевам. Между тем и другим разрешением вопроса фашизм... выдвигает третий элемент, возвышающийся над всеми классовыми концепциями и в котором разрешаются все противоречия, — государство»[348].
В своей книге «Фашизм в Британии» Мосли также характеризует корпоративное государство как величайшую конструктивную концепцию, которая когда-либо была придумана человеческим умом. Он пишет: «Наша политика — это установление корпоративного государства... это... государство, организованное подобно человеческому телу. Каждый член этой организации действует в гармоническом соответствии с общей целью под руководством и направляющим мозгом фашистского правительства... Все... интересы сплетены в непрерывно функционирующий аппарат корпоративного производства. Внутри корпоративной структуры интересы федерации профсоюзов и предпринимателей уже не будут представлять собой генеральные штабы враждующих армий, а совместное управление национальным предприятием. Классовая война уступит место национальному сотрудничеству. Мощь организованного государства обратится против всех, проводящих сепаратную антинациональную политику»[349].
Отметим, что идея организации сословно-корпоративного строя принадлежит отнюдь не фашистам. Как известно, средневековое феодальное общество было сословно-корпоративным и его идеологи обосновывали неравенство сословий «волею божией». В XIX в. идею о корпорации выдвигал Гегель, который рассматривал корпорацию не только как производственное, но и как нравственно-духовное объединение. «Наряду с семьей, — писал Гегель, — корпорация составляет второй, вырастающий на почве гражданского общества нравственный корень государства... Сама по себе взятая корпорация не есть замкнутый цех; она скорее представляет собою сообщение нравственного характера отдельно стоящему промыслу и включение его в высший круг, в котором он приобретает силу и честь»[350]. Иными словами, корпорация у Гегеля осуществляет функции политической организации, связывающей гражданское общество с государством.
Фашистские идеологи и их идейные предшественники придали идее корпорации откровенно реакционный смысл. Так, О. Шпенглер рассматривал корпорацию как идеал теперь уже утерянной гармонии личного и общественного. Средневековые корпорации казались ему той величиной, которая ставила личность в связь с общественными интересами, сочетала экономику и политику, право и обязанность. Конечно же, апелляции фашистских теоретиков и политиков к корпоративному принципу отнюдь не выражали их намерение примирить классовые противоречия, согласовать, гармонизировать личные и общественные интересы. В классово-антагонистическом обществе это принципиально невозможно. И фашистский сословный строй имел в действительности своей подлинной целью закрепить существующее в Германии, Италии, Англии и т. д. социально-классовое неравенство, «привязать» рабочий класс в качестве «органического сословия» к «сословию» (классу) капиталистов. В устах фашистов слова «уничтожить классовые противоречия», «превратить внутринародное напряжение в полезную энергию» и т. п., по сути дела, означали призыв к подавлению любого проявления борьбы пролетариата против капитализма и фашизма, стремление превратить трудящихся в безропотный объект эксплуатации, подчинить их интересы целям фашизма.