Итальянские фашисты также утверждали примат чувств над разумом. Именно в этой связи они выступали против интеллигенции. «Мы остерегаемся, — говорил Фариначчи, один из идеологов фашизма в Италии, — большой эрудиции и интеллектуально развитых людей. Мы уверены, что на эрудиции и интеллекте далеко не уедешь, так как побеждают идеи живые, ясные и доходящие до сердца. Поэтому естественно, что многие так называемые интеллектуалы — враги режима...»[372].
В целях духовного отупления масс, эффектного и эффективного воздействия на массовую психологию фашисты большое внимание уделяли организации всякого рода массовых сборищ: маршей, манифестаций, собраний, зрелищ, игр и т. п.
Фашисты рассчитывали иметь здесь двойной эффект: во-первых, человек должен был чувствовать себя в этой «величественной» массе ничтожным маленьким червем», и, во-вторых, он должен был видеть в этой массе символ силы, мощи движения, к которому он принадлежал, что давало ему возможность чувствовать себя самым сильным, сопричастным к нечто «великому», к могучему «народному духу», к великому «народному сообществу». Вот как описывает национал-социалистические сборища французский историк Р. Бурдерон: «Ночь. Колоссальный стадион едва освещен светом нескольких прожекторов, позволяющим угадать присутствие плотных, неподвижных рядов батальонов СА в коричневой форме. Между рядами высвобождено незаполненное пространство, образующее нечто вроде проспекта, ведущего от входа на стадион, к трибуне. По нему пройдет фюрер. Ровно в восемь он появляется в сопровождении своего штаба и проходит на место, бурно приветствуемый толпой. В тот же миг, когда он проходит по стадиону, по окружности стен вспыхивает тысяча прожекторов, направленных вертикально в небо. Они будут сиять всю ночь, пока длится действо, они обозначают священное место национальной мистерии... До и после выступления Гитлера, на которое доселе безмолвная толпа отвечает движением выброшенных вперед рук и приветственными возгласами, звучат «Германия превыше всего» и «Хорст Вессель». Конечно, это было эффектное зрелище, производившее сильное впечатление»[373].
Сильное впечатление производила и следующая психологическая подготовка выступлений Гитлера: на фоне вагнеровской музыки — медленный, грозный барабанный бой, тяжелый кованый солдатский шаг и зловещее бряцание оружием, то нарастающее, то удаляющееся. Все это было рассчитано на то, чтобы встревожить, запугать миллионы людей во всем мире, ожидавших у приемников выступления Гитлера: они должны были представить себе огромную военную машину, готовую в любую минуту обрушиться на них.
Апеллируя к чувствам, психологии масс, противопоставляя слепую веру логике разума, логике аргументов, фашисты «разрабатывали» априорные, весьма упрощенные и вместе с тем чрезвычайно мистифицированные постулаты пропаганды. Пропагандистские лозунги фашистов были просты и ясны во всем, что касается определения «врагов», якобы повинных в тех или иных неудачах немецкого бюргера, и неясны, запутаны во всем, что касается вскрытия сущности реальных общественных отношений и самой идеологии фашизма.
Причем фашистам не доставляло большого труда найти объекты для подстрекательства вражды. Поражение кайзеровской Германии в первой мировой войне, Великая Октябрьская социалистическая революция в России, буржуазно-демократическая революция 1918 г. в Германии, Версальский договор, острая экономическая и политическая нестабильность, неуверенность в завтрашнем дне в Германии и т. п. породили в среде широких мелкобуржуазных масс растерянность и панику, новые приступы враждебности к демократическим, революционным силам, страх перед социалистической революцией, жажду реванша и ненависть к чужеземцам-«поработителям», смешанную с завистью к удержавшимся на поверхности крупным капиталистам, новые волны национализма, шовинизма, антисемитизма.
В этих условиях фашистам удалось довольно легко одурманить массы антикоммунистическими и расистскими «мифами», навязать им стереотипы: «мы» и «они» — «враги».
«Враги» — это те, кто разбогател на войне, — американцы, англичане и французы, немецкие владельцы банков и универсальных магазинов, а также левые (они, согласно фашистской легенде, «вонзили нож в спину побеждавшей германской армии»), особенно коммунисты («они хотят лишить нас остатков собственности и положения самостоятельных хозяев»), и, конечно, русские (они хотят привести на Рейн казаков) и другие славянские народы, представители «низших рас» (они занимают исконные немецкие земли, оттесняют наше жизненное пространство), и, наконец, евреи (они ворочают ростовщическим капиталом, объединены в единый всемирный заговор и паразитируют на теле немецкого народа[374].
Поверхностность представлений, скрывающихся за подобными ложными стереотипами, позволяет выдавать второстепенное в явлении за главное, малозначительное — за существенное, создавать неверное впечатление о знакомом, известном, но не изученном глубоко предмете, факте.
Эксплуататорские классы с давнишних времен пользуются этим приемом. Заведя страну в тупик, правители, будь то рабовладельцы, феодалы или буржуа, всегда искали спасения в грабительских войнах, чуждых народным массам авантюрах, в разжигании расовых и националистических страстей. Врагами данного народа объявлялись другие народы или трудящиеся классы собственной страны. Чтобы вызвать к ним резко враждебные чувства, выдвигался какой-то в сущности своей лживый лозунг, который при многократном повторении становился стереотипным образом.
Гитлеровские идеологи хорошо усвоили подобные приемы идеологического одурманивания масс. Так, в мелкобуржуазной массе легко нашел свой отзвук навязанный фашистской пропагандой образ «коммунистической опасности». Та двойственность социального положения этих слоев, о которой неоднократно предупреждали основоположники научного коммунизма и которая объясняется положением мелкого буржуа как потенциального капиталиста, позволила нацистским заправилам апеллировать к этому классовому «подсознанию» бюргерства. Боязнь лишиться частной собственности, пусть маленькой, ничтожной, но «моей», страх перед необходимостью подчинить свой индивидуализм коммунистическим нормам коллективизма и т. д. и т. п. — все это помешало миллионам представителей мелкобуржуазных слоев разглядеть подлинное лицо фашизма.
Примером безграничной лжи и цинизма является чудовищная антикоммунистическая провокация немецких фашистов с поджогом рейхстага. С целью «разоблачить» коммунистов, запугать мелкобуржуазного обывателя якобы существующей угрозой «коммунистического заговора» и одновременно оправдать террор и преследования демократов в Германии фашисты организовали поджог рейхстага. Гитлеровцы хотели, возложив вину за эту провокацию на коммунистов, разгромить Коммунистическую партию Германии и другие массовые организации рабочего класса. В международном плане, в кругах империалистической реакции, разгромив КПГ, они желали прослыть «спасителями» Германии от «гражданской войны», «угрозы коммунизма» и тем самым заручиться дальнейшей поддержкой империалистических сил Англии, Франции и других стран.
Прибыв к зданию рейхстага спустя несколько минут после начала пожара, Гитлер тотчас же заявил: «Это перст божий; теперь никто не воспрепятствует нам уничтожить коммунистов железным кулаком». Сразу же начались репрессии. Уже в ночь поджога рейхстага фашистским правительством были запрещены все коммунистические органы печати, было арестовано свыше 10 тыс. коммунистов и других антифашистов. К лету 1935 г. гитлеровцами было убито свыше 4 тыс. антифашистов и около 318 тыс. арестовано. Позднее Раушнинг расскажет, как в действительности обстояло дело с поджогом рейхстага. Так, в своей книге «Беседы с Гитлером» он пишет: «Геринг рассказывал детали поджога рейхстага. Тогда в партии тайна этого пожара строго соблюдалась. Я сам не думал иначе, что это дело коммунистов или, по крайней мере, людей, связанных с ними. Только теперь из разговора я узнал, что поджог рейхстага был совершен исключительно национал-социалистическим руководством. Откровенность, с которой в этом кругу сообщались подробности этого акта, была потрясающей. Радостный смех, циничные шутки — такова была реакция этих заговорщиков. Геринг красочно рассказывал, как его «мальчики» проникли в рейхстаг по подземному ходу из его, Геринга, дворца, что они имели в своем распоряжении всего несколько минут и чуть не были обнаружены полицией. Геринг только пожалел, что не весь «сарай» сгорел. В спешке «работу» не успели довести до конца. Геринг, который был в ударе, закончил свой рассказ словами: «Я не имею совести! Мою совесть зовут Адольф Гитлер!»[375]
Цинизм, прямой обман, подтасовка фактов и т. п. были характерными приемами фашистской пропаганды как внутри страны, так и вовне ее. Так, говоря о внешнеполитических задачах, Гитлер в тесном кругу своих подручных откровенно раскрывал свои цели: «Мне придется играть в мяч с капитализмом и сдерживать версальские державы при помощи призрака большевизма, заставляя их верить, что Германия — последний оплот против красного потопа. Для нас это единственный способ пережить критический период, разделаться с Версалем и снова вооружиться»[376].
Нацисты, готовясь к войне, демонстративно выступали с многочисленными «миролюбивыми» заявлениями. Чехословакию Гитлер и Геринг неоднократно публично заверяли «честным словом», что никаких агрессивных намерений против нее Германия не имеет. Однако уже через несколько месяцев после этих «честных слов» гитлеровские полчища вероломно ринулись на мирное население Чехословакии. Полякам Гитлер клялся, что Германия оставила мысль о войне с Польшей не только на десятилетия, но и навсегда, Бельгии и Голландии фашистское правительство Германии дало торжественное заверение в том, что признает неприкосновенность и нейтралитет этих государств. Дании оно обещало никогда против нее не прибегать к войне или к другим насильственным действиям. Известно, что вскоре эти страны были оккупированы ордами Гитлера и порабощены.