[562]. Ясно, что такое «понимание» государства ставит исполнительную власть над законодательной и тем самым служит оправданием тоталитарной фашистской диктатуры.
При этом неонацистский идеолог — Барник, проповедуя интенсивное усиление целого, восхваляет немецкий милитаризм именно за то, что его «этической основой» является сведение на нет личных качеств и особенностей индивида, его нивелирование и растворение в «целом». Для немца, заявляет Барник, «военная служба есть нечто вроде земного искупления, освобождения от персональной обособленности, возвращения к себе домой, в первоначальность»[563].
Неонацистам с их псевдотеоретическими изысканиями на руку тот факт, что социал-дарвинизм все еще не стал достоянием истории. Антрополог Р. Ардри, последователь Конрада Лоренца, который обосновал тезис о врожденной агрессивности человека, «развил» своего «учителя», выдвинув положение о другом мистически обусловленном инстинкте человека — инстинкте обладания территорией. Созвучие этого «научного открытия» с фашистской теорией «жизненного пространства» самоочевидно. Это, в сущности, прямое оправдание с позиций биологии территориальных захватов и политики неоколониализма[564]. Характерное для нацистов прославление агрессии и жестокости «нордического» «сверхчеловека» теперь заменено более «спокойным» (но не менее опасным) выводом о вечно агрессивных основах человеческой натуры[565].
Фашистское принижение личности имеет другой своей стороной принижение народа в целом. Совершенно в духе гитлеровского принципа «фюрерства» неофашисты с презрением относятся к народным массам, противопоставляют им элиту во главе с сильным человеком. Старый гитлеровец, ныне «специалист» по проблемам послевоенной истории Г. Граберт объявляет основой национальной жизни беспрекословное подчинение масс «руководящему Я». При этом, ссылаясь на предысторию и историю «арийских» народов, он утверждает, что подлинно выдающимися руководителями «германского сообщества» издревле всегда были военачальники, а в современной истории Германии — представители «прусско-германского офицерского корпуса»[566].
В том же духе неонацист А. Молер доказывает, что именно «при встрече превосходящей личности и массы возникает феномен власти». И примечательно, что в качестве «превосходящей личности», лучше других способной «восстановить» в Германии авторитет власти, Молер объявляет Ф.И. Штрауса, лидера реакционных, реваншистских сил в ФРГ[567].
И если представители официальных правящих кругов, борясь с коммунизмом, стремятся дискредитировать его, противопоставляя ему лозунги: «Свобода вместо социализма», «Свобода вместо коллективизма» — и проводя при этом клеветнические параллели с национал-социализмом, с тоталитарным государством Гитлера и т. п., то неофашисты уже с откровенной ненавистью объявляют коммунизм своим «злейшим врагом», открыто восхваляют «третий рейх», «национал-социализм», воспевают новый, «четвертый рейх» и т. д. и т. п.[568]
Примечательно то, что как нацисты во времена Гитлера, так и сегодняшние неофашисты, борясь с марксизмом, с научным коммунизмом, апеллируют к псевдосоциалистическим паролям (хотя делают это все же реже, чем нацисты в 20—30 годы, ибо опасаются притягательной силы реального социализма), противопоставляют подлинному социализму либо «национальный», либо (делая поправку на сегодняшний день) «европейский социализм». Так, западногерманские неонацисты в своем «Политическом словаре» откровенно воспевают гитлеровский национал-социализм 1920—1945 гг. Они характеризуют его как выдающуюся попытку объединить в единое созвучие четыре элемента человеческой жизни, а именно: биологический элемент сохранения вида, экономический — обеспечение вида, политический — регулирование совместной жизни, религиозный — окончательное осмысление жизни. Они восхваляют национал-социализм за то, что он, исходя из убеждения, что «каждый народ должен идти к самоутверждению своим собственным путем и находить свою собственную форму социализма, фактически преодолел марксистскую классовую борьбу и, идя дальше, привел к примирению труда и капитала, установил трудовой мир, создающий благосостояние и чувство профессиональной гордости народа»[569]. В гитлеровском духе и неонацисты демагогически апеллируют к «национальному социализму», требуют «объединить» немецкий народ под эгидой нового, «четвертого рейха» и т. д. и т. п. «Германия, — вещает, например, неонацист Г. Вик, — должна стать сердцем европейского социализма... Европейский социализм не может мыслиться без Германии, а для немецкого народа, объединенного в четвертом рейхе, этот социализм может быть только национальным... Мы должны, — провозглашает он далее, — отвернуться от либерализма, будь это буржуазный, будь это пролетарский либерализм»[570].
Демагогия и ложь, большая ложь, как и прежде, — основные принципы пропаганды фашистов. Они цинично прославляют Гитлера и других фашистских фюреров, издают книги и «документы», оправдывающие фашизм и восхваляющие вермахт, открыто торгуют фашистскими орденами и символами. Последыши нацизма нагло клевещут на антифашистов, на солдат стран антигитлеровской коалиции, даже на свои жертвы. Они бесстыдно твердят, что, например, бомбардировки гитлеровской авиацией английских городов были не чем иным, как исключительно ударами возмездия; что в концентрационных лагерях никогда (!?)) не было газовых камер, что лагерь уничтожения в Дахау был создан не немцами, а по приказу американцев уже после поражения Германии (с целью «имитировать» зверства гитлеровцев); что нельзя забывать «благотворного воздействия концентрационных лагерей, которые многих демократов и социалистов превратили в «порядочных людей»; что евреи вели «кампанию ненависти» и поэтому карательные акции против них были оправданы, и т. д.[571] Не было и 20 млн. погибших советских граждан; все это «пропаганда», «происки врагов Германии» и т. д.
Неонацисты лживо изображают гитлеровский рейх как оплот национальных чаяний немцев, как «государство рабочих и крестьян», как воплощение единства духовных и политических интересов «немецкого народа»; они назойливо твердят, что вермахт представлял собой действительно «народную армию рабочих и крестьян без классовых противоречий между офицерами и рядовым составом» и т. д.
Апеллируя к «подвигам» вермахта, реабилитируя гитлеровский рейх, неофашисты требуют «национального возрождения». Манипулируя националистическими лозунгами «Право на родину», «Право на границы 1937 года», жонглируя словами «свобода», «отечество», «порабощенная честь Германии», «сообщество немецкого народа» и т. д. и т. п., профашистские круги ФРГ исподволь стремятся разжечь реваншистские настроения, подвести немцев к мысли о необходимости бороться за «попранные национальные права и достоинство». Они действуют совершенно в духе Гитлера, который демагогически говорил о мире и готовился к войне. Неофашистские круги в ФРГ, мечтая о реванше, также прикрывают свои реваншистские, агрессивные устремления демагогическими рассуждениями о «приверженности к миру».
Ни в чем не уступают своим западногерманским собратьям и итальянские неофашисты. Исходным пунктом их политической и идеологической платформы по-прежнему служат оголтелый антикоммунизм и крайний национализм. Пропагандистская литература неофашистов полна истошных криков об «опасности коммунизма», который якобы угрожает Италии. Спекулируя на страхе собственника перед угрозой социальных потрясений, стимулируемого действиями всякого рода экстремистских группировок, неофашисты выставляют себя наиболее последовательными защитниками «порядка». Лозунг «Родина, семья, порядок» бесконечно повторяется фашистскими ораторами. Во внешнеполитическом плане итальянские неофашисты воспевают военные доблести Италии времен Муссолини, разжигают реваншистские притязания к своим соседям.
В социальной области неофашисты апеллируют к корпоративизму, рассматривая корпоративную систему как панацею от классовой борьбы и средство для упорядочения и подъема экономической жизни. Они с яростью обрушиваются на парламентскую демократию, отвергают всеобщее избирательное право, провозглашают неравенство вечным законом жизни человеческого общества. Как видно, и идеология итальянских неофашистов представляет собой смесь старых, хотя и несколько замаскированных «идей», взятых из идеологического арсенала «классического фашизма», и положений некоторых современных крайне реакционных концепций[572].
В таком же духе, что и неонацисты в ФРГ и неофашисты в Италии, действуют и рассуждают профашистские и фашистские элементы в других странах. Во Франции, например, фашистские по смыслу идеи распространяют так называемые «новые правые» (Ален де Бенуа, Луи Повель, М. Понятовский и др.) Они требуют предать забвению свободолюбивые идеалы Французской революции 1789 г., Парижской Коммуны, порочат идеи научного коммунизма. Их идеал — это «традиционное общество» языческих, варварских племен кельтов и германцев эпохи до римского завоевания. Они призывают к иерархии, к естественному отбору между людьми и между нациями. Они считают, что твердая, авторитарная власть придает форму и порядок хаосу мира. Они ратуют за «органическую» концепцию общества, где оппозиция между классами преодолена и становится столь же немыслимой, как война органов внутри тела. Идеалом органичности они считают феодальный принцип деления общества на духовенство, знать и третье сословие. Они твердят о ведущей роли индоевропейской расы, насаждают культ сверхчеловека, героя. Новая аристократия будет конструироваться наряду с евгеническим методом селекции путем специального воспитания в особых «монастырях». — Каста «достойных людей» будет господствовать над классом раб