Чтобы понять, как реагировали в то время на подобный факт страны-союзники, напомним, что СССР был связан с Японией договором о ненападении, причем японская сторона строго соблюдала его в течение всех лет Великой Отечественной. Тем не менее, Москва взяла на себя обязательство перед союзниками вступить в войну с Японией не позднее чем через три месяца после окончания войны с Германией и выполнила свое обещание. Кроме того, УПА воевала не только и не столько с советскими войсками, сколько с поляками, которых «бравые» украинцы перебили, по разным оценкам, две-три сотни тысяч. Между тем именно нападение Германии на Польшу стало поводом для начала Второй мировой войны.
В рамках осуждения «пакта Молотова — Риббентропа», а также окончательного урегулирования связанных со Второй мировой войной проблем Польша вполне может потребовать возвращения своих восточных территорий. Тем более что встречные претензии со стороны Германии ей не угрожают.
Все же Германия войну проиграла, как и УПА, а поляки, в отличие от украинцев, никогда не отказывались от статуса державы-победительницы. Причем сегодняшние теплые отношения с Варшавой не дают Киеву никаких гарантий.
Во-первых, Польша заинтересована в том, чтобы Украина стала буфером между нею и Россией. Но обстоятельства могут измениться, и буфер станет ненужным, тогда его логично будет разделить — как неоднократно делили саму Польшу.
Во-вторых, не надо считать, что только украинцы могут требовать компенсации за убийство Аскольда и Дира Олегом и за разорение Киева войсками Андрея Боголюбского. В 1945 г. поляки (при помощи Сталина) установили свою границу с Германией так далеко на западе, что даже король-воин XI века Болеслав Храбрый обзави-довался бы. Попросту говоря, германо-польская граница никогда за время существования обоих государств настолько на запад не продвигалась. Почему бы через лет семьдесят не «поправить» и восточную границу «Третьей Речи Посполитой»?
Кстати, именно польский опыт, связанный со Второй мировой войной, следовало бы досконально изучить современным украинским политикам, чтобы извлечь из него урок и не повторять ошибок, допущенных официальной Варшавой во второй половине 30-х годов. Эти ошибки стали роковыми для Польши и привели к ликвидации «Второй Речи Посполитой». К сожалению, пока что Украина с завидным упорством эти ошибки повторяет.
Лидеры предвоенной Польши тоже считали, что их страна крайне ценна, просто незаменима для Запада — как «санитарный кордон» на границе с Россией. Исходя из этого ошибочного тезиса, польское руководство проводило экспансионистскую политику, позволившую Черчиллю назвать эту страну «европейской гиеной». Поляки отторгли Виленскую область у Литвы. По Рижскому миру, заключенному с большевиками, Польша отодвинула свою границу далеко на восток по сравнению с «линией Керзона», рекомендованной версальскими соглашениями в качестве восточной границы Польши. В 1939 г., накануне войны, Польша ист ребовала для себя Тешинскую область Чехословакии. В 20-е — в начале 30-х годов поляки строили планы отторжения от Германии Восточной Пруссии и земель Силезии и Померании (их позднее присоединил к Польской Народной Республике Сталин). Даже катастрофа 1939 г. была вызвана откровенным желанием польского руководства ввязаться в войну, в которой Варшава необоснованно рассчитывала на быструю победу при помощи западных союзников и соответствующие территориальные приобретения.
После нарушения Гитлером Мюнхенских соглашений 1938 г. и уничтожения Чехословакии Англия предоставила Польше невиданные в мировой истории гарантии безопасности. В заявлении, которое Чемберлен сделал в палате общин, говорилось: «…в случае акции, которая явно будет угрожать независимости Польши и которой польское правительство сочтет жизненно важным оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство Его Величества сочтет себя обязанным немедленно оказать польскому правительству всю поддержку, которая в его силах». Фактически это означало, что решение о вступлении Великобритании в войну должно было приниматься не в Лондоне, а в Варшаве. Это хорошо понимали современники. В частности, премьер-министр Великобритании в годы Первой мировой войны Д. Ллойд Джордж в тот же день обратил внимание Чемберлена на тот факт, что по букве и духу гарантий вопрос о вступлении Великобритании в войну должно решать польское правительство, и подчеркнул: «Я считаю ваше сегодняшнее заявление безответственной азартной игрой, которая может закончиться очень плохо».
Отметим, что даже взаимные обязательства членов НАТО не простираются столь далеко. В конечном итоге каждое государство — член альянса само, в рамках национальных процедур, решает: принять ли ему участие в войне в случае нападения на одного из союзников по НАТО. Далеко не факт, что в случае нападения ядерной сверхдержавы на Польшу или Эстонию США или Англия рискнут подставить свои города под ракетный удар.
Во всяком случае, важнейший урок 1939 г. заключается в том, что формальное вступление в войну Англии и Франции не спасло Польшу. Располагая в течение сентября 1939 г. подавляющим преимуществом на Западном фронте, англичане и французы ничего не сделали для спасения своего союзника. Почти год они вели на Рейне «странную войну». Немцы даже укрепления строили не скрываясь, на виду у союзных войск, в зоне досягаемости не то что артиллерийского огня, а даже легкого стрелкового оружия.
Гитлер оказался умнее польского диктатора — преемника Пилсудского, главнокомандующего польской армией маршала Эдварда Рыдз-Смиглы. Он не бросился на Сталина в 1939 г., как рассчитывали в Париже и Лондоне, а вначале обезопасил себя на Западе, разгромив французскую армию и британский экспедиционный корпус. О масштабе поражения говорит тот факт, что даже при поддержке США союзники посчитали себя готовыми к активным операциям на континенте только к лету 1944 года.
Страны-гаранты, союзники Варшавы, сдали антисоветскую Польшу в 1939 г. из соображений «большой политики». Точно так же они сдали и Прибалтику. Правительства Литвы, Латвии и Эстонии, как и польское, думали, что антисоветизм является достаточным залогом их безопасности, что англичане и французы придут умирать за амбиции маленьких, но гордых производителей шпротов. И просчитались. Даже Румыния, чьи нефтяные месторождения в то время (в отличие от сегодняшнего) имели стратегическую ценность на европейском театре военных действий, не получила из Парижа и Лондона никакой поддержки и вынуждена была в 1938 г., по результатам Венского арбитража, отдать Трансильванию союзнику Гитлера регенту и диктатору Венгрии адмиралу Миклошу Хорти, а Бессарабию в 1940 г. — Сталину.
Опыт Второй мировой войны свидетельствует о том, что никто никогда не стремится умирать за интересы восточноевропейских лимитрофов, даже если они формально являются союзниками. Только царский генерал Маннергейм сумел провести Финское государство через перипетии бурной первой половины XX века. Он полагался лишь на свои силы, иногда вынужденно подчинялся обстоятельствам, как в 1941 г., когда Финляндия выступила на стороне Гитлера против СССР, но никогда не сжигал за собой мосты.
Тот факт, что финны, даже потеряв в 1940-м Карельский перешеек, воевали с СССР более чем лояльно, не став штурмовать Ленинград и не дав немцам замкнуть второе кольцо блокады вокруг Ладожского озера, предоставил возможность Маннергейму в 1944 г. заключить со Сталиным вполне выгодный и почетный мир. Финляндия практически не потеряла новых территорий (были лишь подтверждены условия мира 1940 г.). Сталин даже не покусился на государственный и общественный строй этой страны, ограничившись тем, что Финляндия объявила постоянный нейтралитет, по факту став вассальным государством СССР. Кстати, Маннергейм и до войны был готов на разумные уступки соседу, понимая, что нельзя жить рядом с великой военной державой и не учитывать ее интересы, не говоря уже о том, чтобы на «заднем дворе» России проводить антирос-сийскую политику.
Если резюмировать уроки Второй мировой, то следует констатировать: войну проиграли националистические режимы (в каком бы лагере они ни находились). К краху их привело свойственное всем без исключения националистам преувеличение собственной значимости для мировой цивилизации в целом и для союзников в частности. Рухнули не только мелкие национализмы лимитрофов, но и претендовавшие на глобальность национализмы Германии, Италии и Японии. В то же время одержали победу наднациональные имперские режимы — Китай, США и СССР, независимо от господствующей идеологии проводившие политику «плавильного котла». И Вашингтон, и Москва интересовались не национальностью и не родным языком, а гражданством. Пекин же еще во времена Цинь Шихуанди принял концепцию, согласно которой «варвар, живущий как китаец, — китаец, а китаец, живущий как варвар, — варвар». Англия и Франция, совмещавшие национализм метрополий с претензией на универсализм колониальных империй, вышли из войны сильно ослабленными, перешедшими на вторые роли в мировой политике.
Что бы мы ни думали об исторической справедливости или несправедливости результатов и уроков Второй мировой, но они продолжают действовать и сейчас. По-прежнему мировые лидеры — Россия, Китай и США — страны, различные во всем, кроме одного: все они являются наднациональными территориальными империями, объединяющими сотни мелких наций и народностей. В принципе даже их неутихающее глобальное соперничество вызвано универсальностью этих государств, каждое из которых потенциально претендует на то, чтобы быть моделью и примером для всего человечества.
В этом отношении борьба с латиноамериканским, англосаксонским и «черным» нацио-нализмами в США, борьба путинского правительства с русским национализмом и чеченским сепаратизмом в России и борьба китайского правительства с уйгурским и тибетским сепаратизмами в Китае — явления одного порядка: универсальные империи сражаются с силами, пытающимися ограничить роль государства защитой интересов одной национальной группы (независимо от того, принадлежит эта группа к меньшинству или к «титульной» нации).