Мэтти дала мне отгул на целый день, и мы с Лу Энн договорились после врача встретиться в зоопарке. Поехали на автобусе – мы с Мэтти так и не собрались починить зажигание на моем «фольксвагене», а исполнять свой коронный номер «Завод с толкача» без крайней необходимости мне не хотелось.
По пути в зоопарк я попыталась стереть из памяти слова «задержка развития». Мне нужно было подготовиться к изобилию новых опасностей, которые поджидают нас с Лу Энн и детьми. Она начнет рассказывать мне про слонов, которые нападают на своих надсмотрщиков и затаптывают их в пыль, диких львов и тигров, которые поначалу кажутся такими тихими и безобидными, а потом откусывают детям руки. Когда мы пришли к воротам зоопарка и я увидела Лу Энн, у которой по щекам струились слезы, то автоматически перевела взгляд на сидящего в прогулочной коляске Дуайна Рея, чтобы посмотреть, что ему успели откусить.
Людям приходилось огибать Лу Энн, чтобы пробраться мимо нее к турникету, а потому я отвела ее в сторону. Не переставая рыдать, она произнесла:
– Он говорит, что будет участвовать в любом родео, где возьмут одноногого клоуна. Но это очень плохо, потому что работа клоуна – самая опасная, там надо бегать перед носом у зверя и отвлекать его, чтобы он не расплющил ковбою голову.
Я ничего не поняла. В бессвязном рассказе Лу Энн не оказалось ни одного слона.
– Лу Энн, дорогая, – сказала я. – Ты говоришь какую-то бессмыслицу. Хочешь поехать домой?
Она отрицательно покачала головой.
– Тогда пойдем в зоопарк?
Лу Энн кивнула.
Мне удалось протолкнуть всю нашу компанию через турникет, и мы устроились в тени на скамейке между утиным прудом и вольером с гигантскими черепахами. От маленького водопада, который был устроен над прудом, тянуло прохладой. Я попыталась отвлечь детей и дать Лу Энн шанс рассказать, что случилось.
– Посмотри, Черепашка, на этих больших старых черепах, – сказала я. Мне вспомнились слова, которые я видела в одном из журналов Лу Энн: кризис детской идентичности. Но Черепашке были интересны не животные, а обкусанные половинки фруктов, которые были разбросаны в их вольере.
– Яблоко, – проговорила она.
Похоже, она уже оправилась после визита к доктору.
– Он говорил что-то про «Серию Колорадо-Монтана», но я даже не знаю, что это значит. Главное то, что он уезжает из города. И еще – что, возможно, не будет присылать чеки, пока не встанет на ноги. То есть на ногу. Так и сказал, «на ногу», представляешь? Вот как Анхель себя видит: искусственная нога, а к ней приделан человек.
Женщина на соседней скамейке перестала читать и слегка наклонила голову в нашу сторону – так люди делают, когда хотят подслушать, о чем идет речь поблизости. На ней были белые кроссовки, белые шорты и защитный козырек от солнца. Она была одета так, словно собиралась в загородный клуб играть в теннис, но автобусы по ошибке привез ее сюда.
– У нее проблемы с мужем, – сказала я женщине. – Раньше он выступал на родео.
– Тэйлор! – прошептала Лу Энн, но женщина, не обратив на нас никакого внимания, затянулась сигаретой и положила ее на скамейку. Потом встряхнув, перевернула страницу газеты, которую держала в руках. На передней полосе виднелась цветная фотография актрисы Лиз Тэйлор в компании чернокожего мужчины в серебристом жилете и без рубашки, а ниже огромный заголовок гласил: «Самая молодая мать в истории: младенец-девочка, родившаяся беременной!» Судя по всему, между заголовком и фотографией связи не было.
Ребенок с розовыми наушниками промчался мимо нас на скейтборде; следом за ним пролетел другой. Они искусно управлялись со своими досками, взлетая на бордюр и вновь слетая на дорожку.
– Нельзя их пускать в зоопарк! – сказала Лу Энн, высмаркиваясь. – Убьют ведь кого-нибудь.
Я заметила, что одна из гигантских черепах преследует другую, гоняя ее вокруг кучки невысоких пальм.
– Так что там с Анхелем? – спросила я.
На скамейку рядом с той, что не попала в свой клуб любителей тенниса, села женщина в цветастом платье. Кожа у нее была очень темная и морщинистая, а на ногах зеленели огромные туфли-лодочки на высоких каблуках. Сигарета, оказавшаяся как раз между женщинами на скамейке, легким дымком создавала между ними почти невидимую границу.
– Он сказал, что пришлет бумаги на развод, чтобы я подписала, – сказала Лу Энн.
– Так в чем проблема-то? – спросила я. Я не хотела ее обидеть. Мне правда было непонятно.
– И что я буду делать?
– Честно говоря, не думаю, что это имеет значение – что ты будешь делать. Как и то, какой развод ты в конце концов получишь, и получишь ли вообще. Он ушел, исчез с твоего горизонта, детка. И я не думаю, что можно будет что-то предпринять, если он перестанет посылать чеки. Особенно раз он уехал гонять быков к черту на кулички. Похоже, рано или поздно тебе придется искать работу.
Лу Энн вновь принялась всхлипывать.
– Да кто захочет меня нанять? Я же ничего не умею.
– Необязательно что-то уметь, чтобы найти работу, – ответила я. – Я же не умела жарить картошку-фри, а меня все-таки взяли в «Бургер-Дерби».
Лу Энн еще раз высморкалась.
– Так как это ей удалось родиться уже беременной? – спросила женщина в зеленых лодочках женщину с газетой.
Та ответила:
– Они были близнецы, мальчик и девочка. И у них был внутриутробный секс. Врачи говорят, вероятность такого случая – один на миллион.
– Да уж, – устало проговорила та, что в зеленых туфлях. Она наклонилась и принялась копаться в большом бумажном пакете с ярким рисунком из восточных огурцов и прочными зелеными ручками. Мы все трое ждали, что она скажет что-нибудь еще или вытащит из пакета какой-то удивительный ответ. Но ничего такого не произошло.
Лу Энн, понизив голос, сказала:
– Знаешь, хуже всего то, что он даже не попросил меня с ним поехать.
– Да как бы ты с ним поехала? А Дуайна Рея куда девать?
– Да я и не хочу. Но он бы мог просто предложить! А он просто сказал: если я захочу приехать, он меня останавливать не станет. Но ни слова про то, хочет он меня там видеть или нет.
– Прости, но до меня не доходит, о чем ты.
– Знаешь, с Анхелем это всегда была главная проблема. Я никогда не чувствовала, что он готов за меня побороться. И вообще, давно бы его бросила сама, но я до смерти боялась, что он просто скажет: «Пока, детка! Осторожней на пороге, чтобы дверь тебя не хлопнула по заднице!»
– Слушай, может, дело не в том, что ты ему не нужна. Просто он понимает, что тебе с четырехмесячным младенцем не место в этих Монтана-Колорадо-цирках, а? Представляешь, если Дуайн Рей вырастет одним из тех татуированных карликов, которые исполняют сальто между номерами, а в антракте попкорн продают?
– Так это же не цирк, а родео! – Лу Энн еще раз трубно высморкалась в носовой платок и неожиданно для самой себя рассмеялась.
На краю пруда стоял автомат с арахисом – вероятно, чтобы кормить уток. Но утки были настолько перекормлены, что даже там, где арахис был густо разбросан у самой воды, они просто ковыляли мимо, глядя вперед тупыми усталыми глазами.
Черепашка выкопала из земли одну семечку и принесла мне.
– Фасой! – сказала она.
– Арахис, – ответила я.
– Фаахис! – заявила она и принялась выискивать в земле другие, собирая их в кучку. Дуайн Рей, похоже, решил крепко проспать в коляске весь свой первый поход в зоопарк.
Я же никак не могла перестать думать про рентгеновские снимки и те скрытые шрамы, которые всегда будет нести в себе тело Черепашки. Мне хотелось поговорить об этом с Лу Энн, но пока было не время.
– А почему ты принимаешь его сторону? – спросила Лу Энн.
– Я не принимаю его сторону. Чью сторону?
– Еще как принимаешь. Или, по крайней мере, ты не поддерживаешь меня. Когда я на него жалуюсь, ты не соглашаешься со мной, что он – мусорное ведро. Ты просто слушаешь и ничего не говоришь!
Я подняла из-под ног зеленую крышечку от бутылки и швырнула в пруд. Утки даже головы не повернули.
– Лу Энн! – ответила я. – В школе я так потеряла уйму друзей. Сегодня ты думаешь, что он – мусорное ведро, а завтра захочешь, чтобы он вернулся. И тебе трудно будет смотреть мне в глаза и говорить, что ты все еще влюблена в парня, над чьим анатомическим строением мы с тобой уже два месяца издеваемся.
– У нас с Анхелем все кончено. Я это знаю.
– Все равно. Я не хочу, чтобы ты выбирала между ним и мною.
Лу Энн принялась рыться в сумочке в поисках свежего носового платка.
– Я просто не могу смириться с тем, что он просто взял и ушел, – сказала она.
– Когда? Сейчас или в прошлом октябре? – Меня это начинало раздражать. – Он бросил тебя полгода назад. Ты что думаешь: он просто вышел глотнуть свежего воздуха? Уже апрель на дворе, Господи ты Боже мой.
– Ты видела? – спросила вдруг Лу Энн, показав на Черепашку. Та вскинула голову резко, будто дернули за веревочку, и уставилась на меня, словно ей явился Господь во плоти.
– Что случилось, Черепашка? – спросила я, но она просто со страхом смотрела в мою сторону от своей кучки арахиса.
– У нее так уже было, – сказала Лу Энн. – Помнишь, когда мы говорили про счет за телефон? Ты думала, что нас пытаются надуть.
– Хочешь сказать, она понимает, когда мы сердимся? Так я это и так знала.
– Нет, я про то, что счет был за апрель. Она поднимает голову, когда ты произносишь слово «апрель». Особенно сердитым тоном.
Черепашка и правда оглянулась на нас.
– Ты что, не въезжаешь? – спросила та.
Я не въезжала.
– Это ее имя! – Апрель! Эйприл! – Лу Энн уже едва не подпрыгивала на скамейке. – Эйприл! Эйприл, погляди-ка сюда, Эйприл. Тебя так зовут, правда? Эйприл!
Даже если это действительно было ее имя, Черепашке оно успело порядком поднадоесть. Она отвернулась и принялась ладошками утрамбовывать склоны своей арахисовой горы.
– Надо сделать по-научному, – сказала я. – Произнеси несколько разных слов и вставь его между ними. Посмотрим, как она будет реагировать.