– Сперва я пойду одна, – сказала я.
Внутри бар изменился. Я помнила таблички, которые в прошлый раз здесь висели. Например – «При пожаре кричать Пожар!». Теперь их не было. На окнах висели голубые клетчатые шторы, а на столах стояли стаканчики с пластиковыми розочками и васильками. Я уже собиралась было выйти, но увидела телевизор – тот самый: хорошее изображение, но без звука. И знакомая проволочная стойка с открытками. Правда, изменилось наполнение: открытки университета Орала Робертса уступили место живописным озерным сценам.
Из кухни вышла девушка-подросток в джинсах и фартуке. Круглое индейское лицо, большие очки в голубой оправе.
– Хотите кофе? – весело спросила она.
– Давайте, – отозвалась я.
– Еще что-нибудь?
– Не знаю. Я тут ищу кое-кого.
– Вот как? Договорились здесь встретиться? На ланч?
– Нет. Все несколько сложнее. Я приезжала сюда в конце прошлого года, в декабре. Здесь были люди, которых мне нужно найти. Я думаю, они живут где-то поблизости. Это очень важно.
Девушка облокотилась на стойку.
– А как их звали?
– Я не знаю. Была женщина и двое мужчин в ковбойских шляпах. Я думаю, один из этих мужчин был мужем той женщины или ее парнем. Понятно, этого мало, но Эд должен знать их имена.
– Эд?
– Разве не он тут хозяин?
– Бар принадлежит моим родителям. Мы купили его в марте. Или в апреле.
– Так, может, ваши родители знают Эда? Он же, наверное, местный?
Девушка пожала плечами.
– Бар был выставлен на продажу. Я думаю, прежний владелец умер. Здесь все было так ужасно!
– Вы хотите сказать, что он умер прямо здесь?
Она рассмеялась.
– Нет, я хочу сказать, что здесь было страшно грязно. Жуткий беспорядок. Пришлось с плиты отдирать грязь и жир, толстенный слой. Я даже думала – все брошу и убегу домой. Мы не из этих мест. Мы раньше жили на племенной земле. Но здесь мне нравится, и народ тоже.
– А люди, которые раньше сюда приходили, появляются? – спросила я. – Ну, допустим, мужчины после работы приходят выпить?
Девушка вновь пожала плечами.
– Понимаю, – сказала я. – Откуда вам знать.
Я уставилась на донышко своей опустевшей чашки кофе, словно пыталась в ней найти ответ на мучившие меня вопросы – совсем как та старая леди с куриными костями.
– Даже не знаю, как поступить, – сказала я.
Девушка кивнула в сторону окна.
– Может быть, пригласите своих друзей на ланч?
Что я и сделала.
Мы уселись за чистый, нарядный столик, украшенный пластиковыми цветами, и заказали жареные сэндвичи с сыром. Черепашка прыгала на сиденье и потчевала Ширли Мак маленькими кусочками сыра. Эстеван и Эсперанса сидели тихо, не разговаривая. Само собой, в этой части страны лучше было не говорить по-испански – слишком это необычно.
Поев, я отправилась к кассе, чтобы заплатить. Никто другой из кухни за это время так и не появился, а потому я спросила дочь хозяев, нет ли поблизости еще кого-нибудь, кто мог бы мне помочь.
– Вы не знаете владельца мастерской, вашего соседа? – спросила я. – Его еще зовут Боб Дважды-Два.
Девушка отрицательно покачала головой.
– Он никогда сюда не заходил. У нас здесь подают пиво, а у него была какая-то особая религия. Забыла, какая.
– Да вы смеетесь, – сказала я. – Он что, тоже умер?
– Неа, просто закрыл лавочку. Папа сказал, он перебрался куда-то поближе к Оки-Сити.
– Еще и года не прошло, а тут такие изменения.
Она пожала плечами.
– Да тут никто и не бывает. Я и не понимала никогда, кто поедет в эту мастерскую.
Я положила сдачу в карман.
– В любом случае – спасибо. Что попытались помочь. Желаю вашей семье удачи. Вы сделали из этого заведения конфетку.
Девица слегка пожала плечами и добавила:
– Спасибо!
– А что вы имели в виду, когда сказали, что жили на племенных землях. А разве здесь – не племенная земля племени чероки?
– Здесь? Нет, что вы. Здесь, наверное, самый край. Конечно, тут на дороге есть знак, где написано, что это земли чероки. Но главная их часть – это к востоку, к горам.
– А что, в Оклахоме есть горы?
Она посмотрела на меня так, словно я – тормоз.
– Конечно! Плато Озарк. Идемте, я покажу.
Она подошла к проволочной стойке и выбрала несколько открыток с видами природы.
– Смотрите, как красиво! Вот озеро чероки. Мы туда ездили каждое лето. Мой брат любит рыбалку, но я терпеть не могу червяков. Это – другое место на том же озере. А это – озеро Оологах.
– Красиво! – сказала я. – И все это – страна чероки?
– Нет, только часть. Но страна чероки – это не какое-то одно место. Это – народ. И у нас есть и свое правительство, и чего только у нас нет.
– А я и не знала, – покачала я головой.
Я купила открытки, решив послать одну маме, хотя теперь, когда она вышла замуж, наш подушный надел оказался ей совсем без надобности. И все равно мне было неловко хотя бы перед прадедушкой, пусть он и умер давным-давно. Уже на выходе я спросила про телевизор:
– А что все-таки с ним не так? Это – единственная вещь, которая осталась. Вы звук совсем не включаете?
– Этот идиотский ящик сломан. У него по одной программе звук, а по другой – картинка. Смотрите!
Девушка переключила канал. Изображение на экране исчезло, зато отчетливо зазвучала реклама диетической кока-колы.
– Моя бабушка любит девятый канал, но она почти совсем слепая. А все остальные любят восьмой.
– А передачи про Орала Робертса еще идут?
Она пожала плечами.
– Наверное. Но мне больше нравится сериал про частного детектива Магнума.
Я думала, что, вернувшись в машину и выехав на дорогу, сразу соображу, что делать. Не тут-то было. На этот раз я даже не знала, куда направить машину. Жаль, что Лу Энн не с нами, подумалось мне. Ее любовь к игре в детектива пришлась бы нам кстати. Уверена, что она обвинила бы меня в том, что я слишком быстро сдаюсь. Но что мне было делать? Окопаться в баре и сидеть там неделю за неделей в надежде, что та женщина объявится? А я ее точно узнаю? А захочет ли она ехать со мной в Оклахома-Сити подписывать бумаги?
У нас с самого начала не было ни малейшего шанса найти родственников Черепашки! Я проехала половину страны, охотясь на бекаса. Охота на бекаса – это такая шутка, которую обычно разыгрывают с чьим-нибудь городским кузеном, приехавшим погостить: даешь ему в руки бумажный пакет и отправляешь в лес ловить бекаса, а потом ждешь, пока до него дойдет, какой он придурок.
Но я все-таки задумалась и о том, что заставило меня зайти так далеко. Я ведь, в общих чертах говоря, не дура. Значит, нужно было желание, и какое-то очень сильное желание, чтобы я настолько уверилась в существовании бекаса.
– Нет, я не могу сдаться, – сказала я и развернула машину. – Просто не могу. Я хочу поехать на озеро чероки. Даже не спрашивайте, почему, – продолжала я, снова и снова хлопая ладонями по рулю.
Они и не спрашивали.
– Хотите поехать со мной? – спросила я Эстевана и Эсперансу. – Или сперва отвезти вас в ваше убежище? Я могу и так и так.
Они решили поехать со мной. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что мы все сильнее привязывались друг к другу.
– Устроим пикник у озера, – сказала я им. – Остановимся в какой-нибудь хижине. Может, даже найдем лодку и поплаваем по озеру. Устроим себе отпуск. Когда у вас в последний раз был отпуск?
Эстеван задумался.
– Никогда.
– Вот и у меня тоже, – отозвалась я.
15. Озеро чероки
За следующие два часа Эстеван и Эсперанса самым необъяснимым образом изменились. Они открылись мне с новой стороны, словно те голографические открытки с Иисусом, которые нам давали за хорошую посещаемость в летней библейской школе: смотришь прямо и видишь только размытое изображение Иисуса на кресте в каких-то розовых и голубых блестках; повернешь под углом – из груди Иисуса вылетает голубь. Святой дух то есть.
Похоже, мы приближались к самому сердцу страны чероки, что бы или где бы это ни было, потому что белые люди нам попадались по дороге все реже и реже. Каждый встречный-поперечный был индеец. Взрослые – индейцы, дети – индейцы, и даже собаки выглядели до странности индейскими. На каком-то отрезке дороги позади нашего «линкольна» появилась полицейская машина, и мы притихли, как привыкли это делать при виде копов, но машина обогнала нас и унеслась вдаль, а мы рассмеялись – коп тоже был индеец.
Должно быть, Эстеван и Эсперанса уже очень давно не бывали в местах, где они ничем не отличались от прочих людей, включая полицейских. Во всем их облике сквозило облегчение. Они, мне показалось, даже стали выше ростом. Своей выглядела и Черепашка. Ведь тут был ее настоящий дом. Это я выглядела посторонней.
Хотя, строго говоря, сбрасывать со счетов меня было нельзя – в моих жилах тоже текла индейская кровь. Конечно, я знала, что вряд ли когда-нибудь стану предъявлять свои естественные права, а если бы и предъявила – наверняка у местных чероки есть какие-нибудь ограничения для полукровок. И все же то, что страна чероки оказалась не выдумкой, было для меня источником немалого облегчения. Как-то давно я читала историю про одну даму (если я чего-нибудь не путаю), у которой в банке, в сейфе, всю ее жизнь хранилось бриллиантовое ожерелье, что называется, на черный день, и только перед самой смертью она узнала, что были это никакие не бриллианты, а стразы. Именно так, как эта дама, я чувствовала себя во время первого путешествия по Оклахоме.
Теперь же было приятно узнать, что на том козыре в рукаве, который держали мы с мамой, было несколько бриллиантов – озеро Оолога, озеро чероки.
– У чероки есть собственный конгресс и собственный президент, – сообщила я Эстевану и Эсперансе. – Вы это знали?
Я даже не была уверена, действительно ли сама это знаю или же просто фантазирую на тему того, что рассказала мне девушка из бара.
Местность тем временем с каждой милей становилась все интереснее. Поначалу мимо окон автомобиля тянулись бесконечные поля, похожие на зеленые, почти несмятые простыни. Потом пошли холмы. Вскоре замелькали маленькие городки с индейскими названиями, которые чем-то напоминали мне Кентукки. То тут, то там виднелись деревья.