— Нет?
— Я это понимаю, — сказал Александр. — И этого достаточно.
— Ага, — Кальдерон с каким-то недобрым предчувствием посмотрел на своего потомка. — Ты не хочешь мне сказать?
— Нет.
— Ну хорошо.
— Дай мне попить! — потребовал мальчик. На мгновение у Кальдерона мелькнула сумасшедшая мысль, что малыш требует коктейль. Потом он вздохнул, встал и принес бутылку.
— Молока, — Александр отверг напиток.
— Ты хочешь чего-нибудь попить. Вода для питья, не так ли?
«Боже мой, — подумал Кальдерон, — я дискутирую с малышом. Я обращаюсь с ним как… как с взрослым. Но он же ребенок. Он толстый малыш, сидящий на ковре и развлекающийся с металлической игрушкой».
Металлическая игрушка что-то пропищала тонким голосом. Александр пробормотал:
— Повтори!
Металлическая игрушка повторила.
Кальдерон спросил:
— Что это?
— Нет.
— Чушь! — Кальдерон прошел на кухню и взял молоко. Он сам налил его и подал. Это было так, словно внезапно пришел какой-то родственник — родственник, которого он не видел уже лет десять. Как, черт побери, обращаться с супермладенцем?
Он оставался на кухне, пока Александр пил молоко. Потом в двери повернулся ключ Майры. Ее вскрик заставил Кальдерона броситься в комнату со всех ног.
Александр вел себя как исследователь, все внимание которого захвачено чарующим феноменом.
— Александр! — воскликнула Майра. — Ты болен?
— Нет, — ответил Александр. — Я изучаю процесс питания. Я должен научиться контролировать процесс пищеварения.
Кальдерон облокотился на дверной косяк и криво усмехнулся.
— Да. Лучше, если ты сразу же начнешь с этого.
— Я готов, — ответил Александр. — Убери это!
Три дня спустя малыш решил, что его легкие должны развиваться. Он кричал каждый божий день с различными вариациями — задыхаясь, визжа, вопя и ревя на высоких нотах. Он переставал только тогда, когда был удовлетворен. Соседи начали жаловаться. Майра сказала:
— Дорогой, тебя что-то колет? Дай мне посмотреть…
— Уходи! — потребовал Александр. — Ты слишком теплая. Открой окно. Мне нужен свежий воздух.
— Да, дорогой. Конечно, — она вернулась в постель, и Кальдерон обнял ее. Завтра утром у нее будут круги под глазами. Александр продолжал кричать в своей кроватке.
Так это продолжалось. Четыре человечка появлялись ежедневно и обучали Александра. Они были довольны успехами ребенка. Они не жаловались, когда Александр проявлял свою идиосинкразию, к примеру, если он кого-нибудь изо всех сил бил по носу или рвал в клочки их бумажную одежду. Бордент похлопал по своему металлическому шлему и торжествующе улыбнулся Кальдерону.
— Он реагирует великолепно. Он развивается.
— Ах, так? А как насчет дисциплины?
Александр оторвался от своих занятий с Кватом.
— Дисциплина homo sapiens не применима в отношении ко мне, Джозеф Кальдерон.
— Не называй меня Джозеф Кальдерон. Я ведь, в конце концов, твой отец.
— Примитивная биологическая необходимость. Ты недостаточно развит, чтобы понять дисциплину, которой я не подчиняюсь. Твоя задача как родителя — обеспечить меня.
— Это превращает меня в инкубатора? — пробурчал Кальдерон.
— Но мы почитаем вас как бога, — утешил его Бордент. Отца истинного Логоса, новой расы.
— Я, скорее, Прометей, — ворчливо произнес отец новой расы. — Он тоже хотел помочь. И кончил тем, что коршун стал жрать его тело.
— Вы многому научитесь от Александра.
— Он говорит, что я не способен это понять.
— И вы не способны?
— Конечно. Я же только наседка, высиживающая чужого птенца, — Кальдерон молча и печально посмотрел на Александра, который под внимательным оком Квата собирал какой-то прибор из сверкающего стекла и гнутых металлических частей. Бордент вдруг воскликнул:
— Кват! Будьте осторожны с яйцом! — и Финн убрал голубой овоид, прежде чем неуклюжая рука Александра успела схватить его.
— Это неопасно, — успокоил Кват остальных. — Это не присоединяется.
— Он может присоединить.
— Мне это нужно, — потребовал Александр. — Дай мне!
— Еще нет, Александр, — ответил Бордент. — Ты сначала должен научиться правильно присоединять его. Иначе оно может причинить вред.
— Я смогу это сделать.
— Ты еще недостаточно владеешь ложкой, чтобы взвесить все свои способности и слабости. Позже будет безопаснее. А теперь, я думаю, немного философии будет не лишним, как, Добиш?
Добиш присел на корточки и занялся Александром. Майра вышла из кухни, бросила быстрый взгляд на все происходящее и вернулась назад. Кальдерон последовал за ней.
— Я никогда не привыкну к этому, даже когда мне будет тысяча лет. — Она медленно и с нажимом делала насечку по краям паштетного теста. — Он все еще мой малыш, только когда спит.
— У нас нет в запасе никакой тысячи лет, — напомнил Кальдерон. — У Александра есть. Хотел бы, чтобы у нас была домашняя прислуга.
— Сегодня я снова попыталась достать ее, — устало сообщила Майра. — Но это бесполезно. Все работают на военных заводах. Как только я упоминала о малыше…
— Ты же не можешь все делать одна.
— Ты помоги мне, — сказала она, — если можешь. Но работа у тебя тяжелая, мой дорогой. Тебя не хватит на все.
— Я спрашиваю себя: если мы заведем второго ребенка, если…
Ее робкий взгляд встретился с его глазами.
— Я уже думала об этом. Но я думаю, такой ситуации больше не будет. В один и тот же отрезок жизни. И тем не менее мы не можем быть полностью в этом уверены.
— В данное время это не играет никакой роли. Одного малыша достаточно.
Майра посмотрела на дверь.
— Там, внутри, все в порядке? Посмотри! Я беспокоюсь.
— Там как всегда.
— Я знаю, но это голубое яйцо… ты же слышал, Бордент сказал, что оно опасно. Я сама слышала.
Кальдерон выглянул в притвор двери. Четыре карлика сидели напротив Александра, глаза которого были закрыты. Теперь он открыл их и злобно посмотрел на Кальдерона.
— Не ходи сюда! — приказал он. — Ты прервал урок.
— Я нижайше извиняюсь, — Кальдерон отступил назад. — Там все о’кэй, Майра. Маленький диктатор такой же, как всегда.
— Он уже супермен, — в ее голосе звучало сомнение.
— Нет. Он супермладенец. Это огромная разница.
— Его новый трюк… — Майра возилась у плиты, — загадка. Или нечто подобное загадке. Он кажется мне таким маленьким, когда я беру его на руки. Но он говорит, что этого достаточно для его «Я». Это компенсирует его физическую слабость.
— Загадка, да? Я тоже знаю пару…
— С Александром это не сработает, — с яростной убежденностью произнесла Майра.
Ничего не вышло.
— Что поднимается в камине? — изложил он с презрением, которого это заслуживало: Александр исследовал загадку отца, так и сяк повертел ее в своем уме сверхуме, — проанализировал на ошибки в семантике и логике и забросил. Или со свойственной ему педантичностью решил, что Кальдерон попал в слишком затруднительное положение, чтобы дать ответ. Он сократил вопросы из категории «чем ворон похож на конторку», и, так как даже сумасшедший шляпный мастер из «Алисы в стране чудес» не был в состоянии разгадать свою собственную загадку, он, к некоторому ужасу слушателей, начал излагать диссертацию по сравнительной орнитологии. Потом Александр стал задавать по-детски шутливые вопросы о связи гамма-излучения с фотонами и попытался философски воспринять ответы. Мало что раздражает так, как детские вопросы. Его насмешливый триумф разлетался как пыль, в которой копошились взрослые.
— Ox, оставь в покое своего папу, — растрепанная Майра вошла в комнату. — Ему хочется почитать газету.
— Эта газета не имеет значения.
— Я читаю комикс, — сказал Кальдерон. — Мне хочется узнать, не похмелье ли заставило Капитана мстить за то, что его подвесили под водопадом.
— Формула смешного заключается в бессмысленности бедственного положения, — поучающе начал Александр. Кальдерон с отвращением ушел в спальню, где к нему присоединилась Майра.
— Он задал мне еще одну задачу, — сообщила она. — Дай мне посмотреть, что вызывает похмелье.
— Вид у тебя довольно жалкий. Ты не замерзла?
— Я не пользуюсь косметикой. Александр сказал, что из-за нее у меня плохой запах.
— Ну и что? Он не петуния.
— Ему действительно не нравится запах. Но, конечно, он сказал это мне нарочно.
— Послушай! Он снова начинает. Что ему надо теперь?
Александр хотел, чтобы была публика. Он нашел новый метод производить идиотские звуки губами и пальцами. Иногда его нормальные детские хоралы еще сильнее действовали на нервы, чем его суперменство. Однако, когда прошел месяц, у Кальдерона появилось чувство, что самое худшее еще впереди. Александр продвинулся в те области знаний, которых раса homo sapiens еще не касалась, и у него появилась привычка, как пиявка высасывать из мозга отца каждую каплю знаний, которыми бедняга обладал.
С Майрой все обстояло точно так же. Действительно, мир для Александра был раковиной. Он проявлял ненасытное любопытство ко всему, и нигде в квартире не осталось ни одной целой вещи. Кальдерон стал на ночь запирать спальню от сына — кроватка Александра стояла теперь в другой комнате, — но яростный рев каждый час вырывал его из сна.
Если Майра готовила еду, она была вынуждена прерывать свое занятие и объяснять Александру тайну нагрева плиты. Он выучил все, что она знала, сделал скачок в запутанных аспектах материи и издевался над ее познаниями. Он обнаружил, что Кальдерон был физиком, что до сих пор тщательно скрывалось, а потом выпытал все знания своего отца. Он задавал вопросы о геодезии и геополитике. Он допрашивал отца о монорельсе и монологе. Он интересовался биологией и античностью. И он был настроен скептически. Он сомневался, обладает ли его отец исчерпывающими знаниями.
— Но, — объяснил он, — ты и Майра Кальдерон до сих пор были единственным примером тесного контакта с homo superior, поэтому желательно начало. Погаси сигарету. Это вредно для моих легких.