Николай отодвинулся от неё, откинувшись на подушку. На разгорячённую кожу вмиг повеяло холодком. Марья сползла с постели и ощупью нашла свою сорочку. Стыд жёг раскалённым железом. Будто вакханка какая отдалась ему, да ещё и умоляла его о том. Сквозь застившие взгляд слёзы она едва отыскала глазами вход в покои и поспешила покинуть спальню супруга, напоследок хлопнув дверью.
Куташев тяжело вздохнул. Он знал, что она чувствовала нынче. Его самого порою преследовало чувство раскаяния и сожаления после безумных ласк и слепящего экстаза на ложе продажной любви.
Проснувшись довольно рано и наскоро умывшись, Куташев прошёл в кабинет. Завтракать не хотелось, и он решил подождать, когда проснутся дамы Куташевы, дабы разделить с ними трапезу, как и полагается, в столовой.
Велев лакею принести кофе, Николай расположился за письменным столом. Он помнил, что обещал Борису написать Ефимовскому о том, как ныне обстоят дела, но слишком долго откладывал. Часы пробили девять часов утра, кофе давно остыл, а Николай всё также сидел над чистым листом бумаги. То, что поначалу представлялось ему дело совершенно простым, стало вдруг невероятно сложным. Его стали вдруг одолевать сомнения в том, что он верно истолковал поступки Андрея. Закралось подозрение в том, что не всё так однозначно, и, возможно, он ошибся, предполагая, что Ефимовский желал бы порвать с Марьей Филипповной и потому уехал.
Всё утро Николай думал о том, что значило для него расположение Андрея, вспоминал о годах, проведённых вместе в Пажеском корпусе, о первых днях службы в Кавалергардском полку. Вспомнил он и о нашумевших на весь Петербург эскападах молодых гвардейцев, в которых он и Ефимовский принимали весьма деятельное участие, в результате получив дисциплинарное взыскание и оказавшись на гауптвахте, где и провели две седмицы, перестукиваясь через стену, поскольку находились в соседних казематах.
Очнувшись от своих дум, Куташев обмакнул перо в чернильницу и вывел на чистом листе:
"Mon cher ami, Andre, спешу сообщить тебе, что отныне я стал семейным человеком. Моей супругой стала одна небезызвестная тебе особа. Я помню, ты не питал к ней тёплых чувств, но всё же надеюсь, что моя женитьба на Марье Филипповне не станет поводом к охлаждению нашей дружбы. Надеюсь, по возвращению с Кавказа ты почтишь нас своим присутствием. В Сосновке всегда будут рады видеть тебя. Н. Куташев".
Перечитав ещё раз короткое послание, Николай запечатал письмо и, оставив его на столе, с чувством выполненного долга, но вместе с тем с тревогою на душе, спустился в столовую, где нашёл свою жену, сестру и Анну Кирилловну, компаньонку Софи, за утренней трапезой.
— Доброе утро, милые дамы, — преувеличенно жизнерадостно улыбнулся он. Он хотел было поцеловать жену в щёку, но натолкнувшись на хмурый взгляд Марьи Филипповны передумал. Лакей поспешил отодвинуть стул для князя напротив молодой хозяйки.
— Как ваше самочувствие, ma сherie? — принимая из рук супруги чашку с горячим чаем поинтересовался он.
— Благодарю. Превосходно, — отозвалась Марья, отводя глаза.
— Nicolas, я рассказывала Мари про сосновый бор, что за рекой, — обратилась к брату Софья. — Может быть, мы съездим туда нынче. Помнишь, мы там кормили белок в прошлом году?
— Вы в самом деле, хотели бы взглянуть на белок? — приподнял бровь Куташев.
— Я буду рада, коли вы покажете мне место, в честь которого ваша усадьба получила своё название, — холодно отозвалась Марья.
— Наша усадьба, — поправил её Куташев.
— Bien, — согласилась Марья.
— Чудесно, — оживилась Софья. — Когда ты отвезёшь нас?
— После обеда. Мне ещё надобно просмотреть почту и встретиться с управляющим.
Удовлетворившись таким ответом, Софья принялась неумолчно щебетать, рассказывая о том, какое дивное место представляет собой Сосновка летом. Марья слушала золовку с вежливым вниманием, иногда задавая вопросы о том, что её интересовало более всего. Она поинтересовалась, принято ли по осени устраивать охоту, потому, что сама она хоть и не принимала непосредственного участия, но очень любила наблюдать за сим действом со стороны.
— Я не люблю охоту, — нахмурилась Софья. — Nicolas не охотится в здешних угодьях.
— Мне думается, Мари, что вы любите охоту? — поинтересовался Куташев.
— Мне нравится наблюдать, — отозвалась Марья.
— Буду рад доставить вам такое удовольствие, — усмехнулся в ответ Николай.
Анна Кирилловна за завтраком не проронила ни слова, лишь настороженно поглядывала на молодую княгиню, вполне справедливо опасаясь, что отныне её услуги могут более и не понадобиться, а стало быть, её вполне могут попросить покинуть Сосновку и удалиться в собственное крохотное именьице.
Дождавшись окончания завтрака, старушка с неожиданной резвостью для своего почтенного возраста устремилась вслед за Николаем.
— Nicolas, мой мальчик, могу я поговорить с тобой? — нагнала она его у дверей в библиотеку.
Куташев распахнул перед пожилой родственницей двери и, пропустив её вперёд себя, вошёл следом.
— Я слушаю вас, Анна Кирилловна, — устроился он в кресле за столом, жестом предложив старушке присесть в другое кресло.
— Я, наверное, ныне не ко двору? — удручённо спросила пожилая дама. — Ныне Марья Филипповна здесь хозяйка.
— Вам не о чем беспокоиться, Анна Кирилловна, — заверил её Николай. — Вы останетесь в Сосновках, ведь вы заменили Софье мать, а потому имеете полное право и далее находиться здесь.
— Я всегда знала, что ты великодушен, мой мальчик, — с чувством ответила старушка, приложив к глазам обшитый кружевом лоскут батиста. — Я привыкла считать Сосновку своим домом, и мне было бы тягостно расстаться с вами. Надеюсь, Марья Филипповна разделяет твоё мнение?
— Тётушка, покуда я жив, Сосновка — ваш дом. Не думаю, что Марье Филипповне придёт в голову оспаривать моё решение, — поднялся с кресла Куташев.
— Я так благодарна тебе, Nicolas, — последовала его примеру madame Олонская. — Не буду тебе мешать. Прислать тебе Порфия? — обратилась она к князю, имея в виду управляющего.
— Будьте добры, — кивнул Куташев, прекрасно понимая, что Анна Кирилловна желает хоть чем-то быть ему полезной.
Поднявшись в свой кабинет и увидев на столе письмо, адресованное Андрею, он кликнул лакея и велел снести конверт на почтовую станцию.
Глава 34
После полудня солнце припекало совсем по-весеннему. Ни единого, даже самого маленького облачка, не виднелось в бескрайней небесной лазури. Ступив на крыльцо, Марья сощурилась от слепившего глаза солнечного света, отражающегося от снежного покрова и белой мраморной балюстрады.
Дверь за её спиной открылась, и девушка посторонилась, пропуская Софью. Mademoiselle Куташева приветливо улыбнулась и, подобрав полы ярко-красного бархатного салопа, отороченного огненно-рыжей лисой, спустилась по лестнице, остановившись у запряжённой тройки. В ответ на радушный взгляд золовки Марья нахмурилась, чем привела Софью в недоумение. У новоиспечённой княгини не было причин глядеть на золовку столь неприветливо, то получилось скорее невольно. Всю свою обиду и досаду на Николая Марья перенесла на его сестру. Софья отвернулась, сделав вид, что любуется зимним парком в яркий солнечный день. Столь явная демонстрация неприязни задела девушку. Она не сделала ничего дурного, напротив приложила все усилия, дабы понравиться своей новоиспечённой родственнице.
Следом за сестрой вышел и сам хозяин имения. Взяв жену под руку, Николай помог ей спуститься с крыльца и устроиться в санях. Софья села рядом с Марьей, положив на колени потёртый старенький ридикюль из коричневой тафты.
— Слезай! Сам править буду, — бросил Куташев вознице.
Коренастый мужичок, кряхтя слез с облучка и протянул барину поводья. Звеня бубенцами, тройка сорвалась с места и полетела по длинной подъездной аллее к воротам. Вырвавшись на простор, лошади понеслись по укатанному зимнику. Встречный ветер обжигал лицо и сбивал дыханье. Марья спрятала лицо в собольем воротнике, так, что видны остались только глаза. Повинуясь твёрдой руке возницы, тройка свернула с дороги и через поле понеслась к темнеющему вдали сосновому бору. Николай, присвистнув, взмахнул кнутом, всё шибче подгоняя лошадей. От неистовой скачки захватывало дух, тёмный лес стремительно приближался. Тройка пронеслась по опушке и остановилась у наезженной узкой лесной дороги, вспугнув большую стаю ворон, что взметнулась вверх и с громкими возмущёнными криками закружилась над остановившимися санями.
— Приехали! — обернулся Куташев.
Не дожидаясь, пока Николай поможет ей выбраться из саней, Софья торопливо переступила через низенький бортик, едва не запутавшись в полах длинного салопа, и в нетерпении принялась утаптывать снег под ногами, ожидая, пока брат поможет сойти жене. Марья опёрлась на руку супруга и застыла, глядя в чуть прищуренные тёмные глаза. Куташев усмехнулся и, обхватив двумя руками тонкий стан, легко поднял и вытащил её из саней.
— Ступай, Софи. Мы тебя нагоним, — не поворачивая головы, велел сестре Николай.
Софья тяжело вздохнула, но ослушаться не посмела. Брат явно желал остаться наедине со своей супругой, а, стало быть, собирался сказать ей нечто не предназначенное для ушей сестры.
— Что на вас нашло прошлой ночью, Мари? — глядя прямо перед собой, осведомился Куташев.
— Не понимаю вас, Nicolas, — нервно улыбнулась Марья.
— Довольно, — вздохнул Куташев. — Довольно притворяться, Мари. Всё вы понимаете. Разве вы ещё не поняли, что я не стану ломать комедию, изображая перед вами галантного поклонника, я не стану молчать о том, о чём в свете говорить не принято. Не люблю недосказанности и в собственной семье подобного не потерплю.
Щёки Марьи вспыхнули пунцовым румянцем, но она упорно продолжала хранить молчание.
— Зачем вы явились в мою спальню, ежели не желали того? — остановился Николай, резко крутанувшись на месте.
— Отчего вы решили, что неприятны мне, Nicolas? — пожала плечами княгиня Куташева.