— Как прикажете, барыня, — присела в книксене Милка и, плечом придерживая дверь, выскользнула в коридор.
Однако покинуть особняк Куташевых на Мойке незамеченной у Марьи Филипповны не вышло. Поначалу она ждала, что супруг отправится на службу, но Милка, укладывая вещи в сундук, обмолвилась, что барин нынче никуда не собирался и велел всем посетителям говорить, что никого не принимает. Откладывать отъезд княгиня Куташева не стала и после полудня велела подать экипаж, о чём незамедлительно доложили князю. С Николаем Марья Филипповна столкнулась на лестнице.
— Мне сказали, что вы намерены оставить меня, — преградил ей дорогу Куташев.
— Моё общество вам явно в тягость, — парировала Марья, собираясь обойти супруга.
— Довольно детских выходок, — ухватил её за руку Куташев, принуждая остановиться.
Стараясь вырвать руку из его цепких пальцев, Марья оступилась и тихо вскрикнула от невыносимой боли, пронзившей лодыжку. От неожиданности Николай разжал пальцы, отпуская жену. До конца лестницы оставалось не более пяти ступеней, но и того оказалось довольно, дабы Марья падая сильно ударилась головой о перила.
В мгновение ока Куташев оказался внизу подле жены и без видимых усилий поднял на руки безвольно обмякшее тело.
— Отошли за доктором кого-нибудь! — выкрикнул он, заметив опешившего у входных дверей дворецкого.
Не прошло и часа, как семейный доктор Куташевых прибыл по вызову, но Николаю казалось, что прошла целая вечность с того момента, как он с женой на руках поднялся в собственную спальню. Не скрывая тревоги, он расхаживал из угла в угол время от времени прислушиваясь к тому, что происходит за закрытыми дверями. Наконец, доктор вышел из комнаты и плотно прикрыл за собою двери.
— Жизни вашей супруги ничего не угрожает, Николай Васильевич, — начал он, оглянувшись на двери. — Некоторое время ей придётся оставаться в постели, дабы не напрягать больную ногу, опухоль вскоре спадёт, надобно только прикладывать холодные компрессы почаще, — продолжил он.
— А ребёнок? С ним всё в порядке? — тихо осведомился князь.
— Об этом я и хотел с вами поговорить, — вздохнул пожилой человек. — Николай Васильевич, ваше сиятельство, я довольно давно состою при вашей семье и кому, как не мне знать всё о состоянии здоровья всех её членов.
— Говорите прямо, Генрих Карлович, — насупился Куташев.
— Прямо? — дотронулся до аккуратно подстриженной седой бородки пожилой немец. — Что ж, извольте. Вас водят за нос, Николай Васильевич. Болезнь, что вы перенесли в юности, не оставила вам никаких шансов стать отцом. Вы понимаете, что я хочу вам сказать?
— Вполне. Но после смерти моих родителей о том известно только мне и вам. Не так ли? — сложил руки на груди Куташев.
— Совершенно верно, но тогда…
— Поверьте, мне известно о том, кто отец ребёнка, и я знал о том до женитьбы. Кому, как не вам знать, что чудес в нашей жизни, увы, не бывает, и у меня нет иного способа обзавестись наследником.
— Вы, безусловно, правы, ваше сиятельство, но коли родится девочка? — обескураженно поинтересовался доктор, в волнении потирая маленькие сухонькие ладони. — Да и потом… сроки, — пожал он узкими плечами.
— Я стану молиться о том, дабы родился мальчик, — улыбнулся уголками губ Николай. — А когда придёт время, вы скажете, что дитя родилось раньше срока.
— Тогда я бы рекомендовал вашей супруге не вставать с постели до самых родов, — тихо заметил Генрих Карлович. — Сегодняшнее падение с лестницы… Вы ведь были рядом, когда это случилось, и я подумал…
— Сегодняшний случай — досадное недоразумение, — перебил его Николай, нахмурив густые тёмные брови.
— Да, конечно, я понимаю. Простите, что заподозрил вас… — стушевался пожилой человек. — Вашей жене необходим покой, коли желаете, я мог бы порекомендовать хорошую сиделку.
— Благодарю, но, надеюсь, услуги сиделки нам не понадобятся. В доме достаточно прислуги, дабы любой каприз или пожелание моей супруги тотчас было исполнено, — возразил Николай.
— Как пожелаете, ваше сиятельство, — откланялся доктор.
То, что Генрих Карлович, человек знавший его с пелёнок, заподозрил в столь низком поступке стало для Куташева неприятным откровением. Стараясь не выказать, сколь сильно уязвлён, князь проводил семейного врача до вестибюля и вернулся в спальню, где его жена спала после того, как приняла успокоительное.
Устроившись в кресле у постели, Николай велел лакею принести почту из кабинета, дабы скоротать время до того момента, пока Марья проснётся. Разбирая корреспонденцию, он откладывал в сторону приглашения на различные рауты с тем, чтобы позднее написать вежливый отказ. Появляться в свете без молодой супруги, коли она нынче пребывает в столице, Куташев посчитал излишним. Довольно и тех кривотолков, что уже гуляли по столичным гостиным, благодаря его не слишком разумному поведению после женитьбы. Среди последних писем обнаружилось одно из Тифлиса. Куташев долго не решался вскрыть конверт, гадая о том, что мог написать Андрей в ответ на его послание. Смеркалось. Лакей бесшумно вошёл и зажёг свечи в канделябре. Глядя на пламя свечи, Николай, пребывая в каком-то странном оцепенении, поднёс запечатанный конверт к ровно горящему огоньку, но, опомнившись, отдёрнул руку в тот самый момент, когда уголок успел заняться по краю красными искрами. Тихо чертыхаясь, князь пальцами погасил тлеющую бумагу и надорвал край обуглившегося конверта. Письмо Ефимовского оказалось довольно пространным. Андрей писал, о нравах, царящих в Тифлисе, и, в частности, в штабе главноуправляющего, о холодной и унылой зиме и ни слова о Марье. С присущей ему иронией Ефимовский описывал собственное положение адъютанта, сетуя на скуку гарнизонной жизни. Всё послание было выдержано в ровном дружелюбном тоне, но между строк легко читалась тоска по Петербургу, по безвозвратно ушедшим дням, когда их троих: Куташева, Анненкова и самого Андрея связывали, казалось бы, нерушимые узы дружбы. Стало быть, письмо было написано до того, как Ефимовский получил известие о женитьбе Николая на mademoiselle Ракитиной. Куташев устало провёл ладонями по лицу, да так и замер, не отнимая рук от лица. Не в первый раз его одолевали сомнения. Что ежели он ошибся, и Марья Филипповна вовсе не пыталась опорочить доброе имя Андрея в светских кругах Петербурга. Ведь ему так и не довелось услышать ничего скандального о нём. Марья пошевелилась и тихо застонала, очевидно, потревожив больную ногу.
— Мари, — склонился к постели Николай.
Голубые очи, затуманенные сном, открылись. Взгляд Марьи приобрёл осмысленно выражение. Румянец смущения окрасил бледные щеки.
— Nicolas, зачем вы здесь? — предприняла она попытку сесть в кровати.
— Ждал, когда вы проснётесь, — невозмутимо ответил Николай. — Как вы себя чувствуете?
— Голова кружится, — пожаловалась Марья.
— Вот видите, к чему привели ваши капризы, — попенял ей Куташев. — Доктор осмотрел вас и настоятельно рекомендовал оставаться в постели.
— Вероятно, сожалеете, что я не свернула себе шею, упав с лестницы, — усмехнулась Марья.
— Вижу, ваш сарказм снова при вас, стало быть, вашей жизни, в самом деле, ничего не угрожает, — улыбнулся Куташев.
В двери тихо поскрёбся лакей.
— Ваше сиятельство, — заглянул он, получив разрешение войти, — Софья Васильевна с Анной Кирилловной пожаловали, — доложил слуга.
— Час от часу не легче, — нахмурился Куташев. — Вынужден оставить вас, ma сherie, — поднялся он с кресла и направился к двери.
Николай легко сбежал по парадной лестнице в вестибюль, куда прислуга уже успела занести довольно внушительный багаж его сестры и её patronnesse.
— Nicolas! — повисла на шее у брата Софья. — Не думала, что застану тебя, — счастливо улыбаясь, отстранилась она, оглядев Куташева. — Отчего ты дома, а не на службе? — продолжала она щебетать, не давая брату вставить ни слова.
— Полно, полно, Софи, — рассмеялся Николай, стискивая в объятьях сестру. — С чем пожаловала?
— Соскучилась, — стараясь не смотреть в глаза Куташеву, ответила Софья. — А Марья Филипповна благополучно добралась до Петербурга? — обеспокоенно поинтересовалась девушка.
При упоминании жены лицо Николая омрачилось:
— Марья Филипповна, насколько мне известно, вполне благополучно доехала, — отозвался он. — Но нынче днём она оступилась и упала с лестницы.
Софья испуганно ахнула, приложив ладошку ко рту. В тёмных глазах княжны мелькнуло подозрение.
— Что с нею? — выдохнула она.
— Вывихнула лодыжку и довольно ощутимо стукнулась головой о перила, — ответил Николай. — Она у себя. Генрих Карлович осмотрел её и велел не вставать пока, — добавил он.
Mademoiselle Куташева вздохнула с видимым облегчением.
— Тебя ведь не было рядом, когда это случилось? — осторожно поинтересовалась она.
— Ты меня в чём-то подозреваешь? — тихо осведомился Куташев.
— Нет-нет. Что ты! — покачала головой Софья.
Сняв капор, девушка протянула его дворецкому, замершему в ожидании. Николай помог сестре избавиться от салопа и повернулся к тётке. Анна Кирилловна давно сняла верхнюю одежду и терпеливо ожидала, когда брат и сестра наговорятся, не решаясь напомнить о себе.
— Анна Кирилловна очень устала, — шёпотом произнесла Софья. — Ники, распорядись, чтобы комнаты натопили. Мы так замёрзли, — добавила девушка.
Повинуясь одному только взгляду хозяина, дворецкий поспешил отдать распоряжения, дабы челядь готовила комнаты для только что прибывших дам.
— Я могу пойти к ней? — осведомилась Софья, поднимаясь по лестнице под руку с братом.
— Как хочешь, — пожал плечами Куташев.
— Nicolas, тебя совершенно не волнует, что она могла умереть? — остановилась девушка, пытаясь заглянуть ему в глаза.
Николай помедлил с ответом, вспоминая ощущение леденящего душу ужаса волной прокатившегося по всему телу.
— Право слово, Софи, — улыбнулся он уголками губ, — всё же обошлось.
Наградив его укоризненным взглядом, Софья стремительно поднялась вверх и скрылась в коридоре.